ВДВ глазами медика. Часть 17: Фергана. ГКЧП

Автор в период службы в Ферганской 105-й ВДД

ГКЧП

В понедельник 19 августа, проснулся, как обычно, небольшая физическая разминка, душ... И приступаю к приготовлению своего незамысловатого завтрака, состоящего из поджаренной на хлопковом масле картошки и чая с бутербродом.Чтобы развеять в квартирке гнетущую и давящую на уши тишину, включаю все имеющиеся у меня говорящие и поющие телерадиоприборы. Вот и в этот раз щелкнул тумблером телевизора. Сначала, как обычно, появился звук, а затем и изображение. Транслировался балет "Лебединое озеро". Не будучи никогда большим поклонником балета, переключаю на следующий канал, но там тоже истощенные мадамы изображает подыхающих от голода лебедей.

Бросаю телеящик и бегу на кухню, чтобы убавить газ, завариваю чай и снова возвращаюсь к "голубому" экрану. Переключаю на третий, последний из всего советского ассортимента канал и вижу все ту же стаю длинноногих, полуобморочных лебедей.

"Что за чертовщина творится сегодня в телевизоре!?" - возмущаюсь и бормочу себе под нос, выключая ящик. И одновременно, чтобы заполнить звуковой вакуум, врубаю магнитофон.

"Ну, хоть здесь-то можно слушать то, что сам пожелаешь", - радуюсь и завтракаю под мелодии группы"Высокосный год" и убегаю из дома. Благо, машина уже ждет меня у порога.

Захожу в свой, пахнущий свежой побелкой и красками, кабинет. Сажусь за рабочий стол, и рефлекторно включаю когда-то подаренный мне коллективом Болградского медбата транзистор. Но, о диво, оттуда тоже звучит мелодия танца маленьких лебедей.

"Да что это такое!? Может меня уже галлюцинации какие-то преследуют?"

Но через пару минут мелодия прервалась и из динамика прозвучали слова новостей. Диктор всесоюзного радио угрюмым голосом прочитал сообщения о введении какого-то чрезвычайного положения в некоторых районах СССР, Указ вице-президента СССР Янаева о его вступлении в исполнение обязанностей президента СССР в связи с нездоровьем Горбачева, заявление советского руководства о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР.

Новость была непонятно-интригующая и пугающая одновременно, но в тоже время не воспринималась всерьез. Лебеди продолжили свои пляски под заунывную музыку, а я занялся подготовкой какого- то очередного "неотложного" акта по проверке своих объектов с вечными недостатками. Только в половине девятого утра выхожу со штаба и тут же сталкиваюсь со своим проверяющим из Москвы. Поздоровались, взаимно поинтересовались, как дела, какие планы. И здесь я, учитывая,что передо мною москвич, решил поинтересоваться, дабы он растолковал мне, что это там такое происходит в этой самой Москве.

-Товарищ подполковник, а вы в курсе, что это там за катавасия в Москве?
- А что там? - совершенно спокойным голосом, без тени смущения отвечает он мне вопросом на вопрос.
- Так вот с утра по всем каналам телевидения крутят балет "Лебединое озеро", а по радио говорят о каком-то ГКЧП.
- Да вы что? Я еще ничего не слышал, - лицо его мгновенно преобразилось и приобрело выражение крайней степени озабоченности.
- Значит все-таки началось, - пробормотал он себе под нос. - Надо срочно бежать на переговорный пункт, позвонить домой, - уже как бы сам себе произнес он.
- Извините, но теперь не до службы.

И он растворился. Больше я его никогда и не видел, но так и не понял, почему так сильно разволновался мой проверяющий. Тем не менее, его озабоченность в том, что произошло что-то из ряда вон выходящее, передалась и мне. А в это время прозвучала команда строиться.

Построения офицеров управления дивизии происходили ежедневно, в девять часов утра. Перед строем, как обычно выступали два актера. Начальник штаба дивизии, полковник А. Солуянов, кратко и по делу. И в заключении полковник Борисов, по кличке "Парадокс", комдив. Очень пространно и ни о чем. При этом у Борисова были два странных слова-паразита, которые он искусственно вплетал в свою речь, повторяя бесконечно. Эти слова были "соответственно и непосредственно". Я иногда, стоя в строю прямо перед ним, ставил в записной книжке палочки, чтобы сосчитать эти слова за одно выступление. Получалось, по сорок-пятьдесят раз.

Комдив и его начальник штаба. П-к Г. Борисов и п-к А. Солуянов.

- Товарищи офицеры! Как вы, соответственно, уже слышали, непосредственно в столице нашей Родины Москве, соответственно, произошел переворот. Непосредственно в свои руки взяла власть государственная комиссия, соответственно, по чрезвычайным происшествиям. Вы, надеюсь, соответственно, понимаете, что нельзя было терпеть больше тот бардак, который происходил в стране непосредственно подруководством нашего генсека-президента, соответственно.

Строй внимал словоблудию командира в полнейшей тишине. Многие вообще впервые слышали о каком-то "перевороте". Долго он еще изгалялся, соответственно, над нашими мозгами непосредственно. Пока непосредственно перед строем не появилось два клоуна. Тут у нас вообще нижние челюсти отвисли ниже пояса.

Смотрю, на левом фланге еле ползут, поддерживая друг друга, пьяные в дугу, два Героя Советского Союза, теперь уже, судя по всему, бывшего Советского Союза. Это были "соответственно" командир 98-й ВДД, полковник В. В. и "непосредственно" начальник штаба 105-й ВДД, полковник А. С.

У Борисова от изумления полезли на лоб и без того всегда слегка выпученные глаза. Но он, как стоял перед строем, держа на "запаске"* свои сплетенные в замок жирные пальцы, так и остолбенел, не зная, что предпринять. А эти двое в замызганных спортивных костюмах, с оттопыренными коленками, с трудом продефилировали, спотыкаясь и падая на каждом шагу, прямо на средину перед строем.

- Нам ссообббщили, что врродде в Ммоссккве что-то сслуччилось, - пьяно кривляясь, еле ворочая языком, лыбясь до ушей, пробормотал В. В. - Тттак вы не ппережживайте, ммы ббыссстро наведем ттамм порядок! Пправда Ссаша?-обращался Валера к собутыльнику. Саша в ответ только ворочал осоловевшими от ночной попойки красными глазами и обнимал своего друга за шею. Они еще минут десять что-то там пытались мычать, стоя под углом друг к другу, изображая букву "А", но ничего у них совершенно не получалось. Метров тридцать от строя, из-за угла палисадника выглядывали какие-то две девицы в полураздетом состоянии и непристойно хихикали, показывая пальцами на своих "героев".

Наконец, комдив очнулся от столбняка и кивнул начальнику кадров подполковнику Ю. Кузнецову. Тот, в свою очередь, попросил еще и заместителя по ВДС полковника А. Целовальникова. Они вместе аккуратно, но решительно подхватили этих паяцев и потащили в служебные УАЗики. Те еще пытались сопротивляться, размахивали клешнями, но сопровождающие их не слушали, а так, как были физически крепкие парни, то быстро справились с героями-друганами. Вслед за ними в машины нырнули и девицы из геройского экскорта.

- Озерянин, сейчас полковник В. В. срочно убывает в аэропорт. Его вызывают в Болград. Вы на своей машине следуйте вслед за ним, проследите на всякий случай до посадки на борт, - поставил мне задачу прямо в строю и при всех полковник Борисов.
- Есть!
И я вышел из строя, так пока и не узнав, что же непосредственно для нас, вытекало из того, что произошло в Москве и какие наши дальнейшие действия.
Прежде чем проводить героя В. В. на самолет, я кратко расскажу, как и почему он вдруг, накануне ГКЧП, оказался за тысячи километров от той дивизии, которой официально командовал.

Проходя службу в Афганистане, это со слов сослуживцев, утверждать не буду, он был тяжело ранен. Осколок, или пуля попали в череп, задели глазное яблоко. Лечение было длительным и даже какой-то этап лечения он проходил во Франции. Это в те-то времена. В Афганистане случайно познакомился с какой-то английской журналисткой Кери Скофилд, здесь в Союзе она принимала участие в съемках фильма "Черная акула".
 
Со слов самого В. В. на вопрос, почему выбор на одну из ролей пал именно на него, он ответил: - Я всем отвечаю: "По приказу министра обороны. А вообще - по просьбе главной героини. Иностранную корреспондентку сыграла профессиональная журналистка (Каролина Скофилд. - Д.Л.). У нее муж был богатым издателем, а она занималась журналистикой, как хобби. А скорее всего, в каком-то плане была английской разведчицей (смеется).

Она приехала в нашу страну собирать материал. Такая настырная - побывала во всех частях, в том числе и секретных. Тогда такой бардак в стране был! И две недели пробыла у меня в дивизии. Я ее возил везде, показывал учения, три раза она прыгнула с парашютом. А потом ей предложили сняться в фильме, тоже был свой интерес - иностранка ведь, пусть и не голливудская актриса. В партнеры по фильму ей подобрали прапорщика, чемпиона СССР по ушу. Но она поставила свое условие: буду сниматься, если найдете Героя - пусть он играет главную роль!"

Вот таким образом он и оказался в Ферганском гарнизоне накануне переворота в Москве, потому что здесь реальные природные декорации, вполне соответствуют Афганским. Естественно, что командование ВДВ в лице предателя Грачева, вспомнило, что одна из самых боевых дивизий на тот момент оказалась обезглавленной, но распоряжение о водворении героя на его штатное место застало его в самый неподходящий момент и в самом непотребном состоянии. Он, видимо, даже не мог и предположить, да ему тогда это было и совершенно по барабану, что есть пара внимательных глаз, которые смотрят за его недостойным поведением. А пока, что я еду в своем санитарном УАЗе вслед за кортежем буйных героев.

Вот и аэропорт, с военным терминалом. Ил-76 уже давно стоит под парами в ожидании своего "элитного" пассажира. Отделение дюжих бойцов из дивизионной разведроты помогает все еще не пришедшему в себя гуляке-киноактеру, покинуть кабинку советского военного джипа, и тащат его к трапу. Вслед за В. В. кидаются его барышни и повисают у него на плечах с воплями: - Валера! На кого ты нас бросаешь!

Бойцы тащат его по вертикальному трапу в салон грузового самолета, а двуногие прокладки, гроздьями висят на нем. Цирк, да и только! Долго солдаты отрывали "верных" ферганских подруг от героя. Были слезы, сопли, визги и размазанная тушь по щекам. Но, в конце концов, герметичная дверца ИЛа,разделила их навсегда.
Борт порулил на взлетку, а я на рабочее место.
По быстрому, перекусив в столовке порцию немытой и небритой баранины, иду в кабинет. Краем глаза наблюдаю за офицерами и прапорщиками штаба. Сильно заметно, что все находятся в угнетенно-подавленном состоянии. После обеда внеплановое построение. Перед строем все те же. У Борисова даже живот обвис в виде полупустого мешка. Глаза еще больше стали выпученными. Видимо, переживает, что так и не успеет урвать свои лампасы. Глазки уже более-менее протрезвевшего А. С. сверкают и бегают, как у нашкодившего, загнанного в угол мышонка. Этот тоже уже прикинул хрен к носу, что и его карьера рушится.

Но вот, секретчик передает ему ворох свежих и экстренных телеграмм. Мы тоже стоим в строю и переминаемся в ожидании свежих новостей сверху. А. С. зачитывает несколько директив от министра обороны, какие-то приказы командующего округом. Все они содержат призывы к соблюдению спокойствия, поддержанию высокой воинской дисциплины и порядка в войсках. В некоторых проскальзывают воззвания к поддержке государственной комиссии по чрезвычайной ситуации. Народ в строю по привычке лишних вопросов не задает. Вроде все понимают, что в стране происходит что-то чрезвычайно важное для каждого из нас.

Лично я всей душой тогда был на стороне тех, кто решил изолировать Ельцина и отстранить от власти Горбачева. Они мне за пять лет своего противостояния уже осточертели. Особенно, после того случая, когда Ельцин организовал какое-то псевдопокушение на себя, а потом на каком-то пленуме, когда Горбачев при всех задал ему вопрос о том было ли покушение, поднялся и сказал: - Нет, не было, это я так пошутил.
 
- Товарищи, вы все слышали? Это Борис Николаевич так пошутил, - резюмировал Горбачев. А ведь шума тогда в советских, но уже продажных СМИ, было выше крыши.
После этого я их обоих не то, что терпеть не мог, я их до сих пор просто не уважаю. Помню какую-то телепередачу, незадолго до смерти Ельцина с участием Горбачева. Где кто-то из журналистов спросил: - Михаил Сергеевич, Вы, думаю, знаете, что огромное количество бывших граждан СССР горят желанием повесить вас обоих с Ельциным? В этот раз уже он,криво ухмыляясь пошутил: - У меня только одна будет просьба в таком случае. Не вешайте меня и Ельцина на одном суку. Пусть нас повесят на разных деревьях. Я не желаю висеть с ним рядом.

У него, видите ли, обида так и не прошла, потому что тот подвинул его с кресла.

На вечернем построении снова зачитывали свежие телеграммы. Они были противоречивые. В одних писали, что войска поддержавшие ГКЧП теснят контрреволюцию. В других, наоборот, о том что многие части и соединения, прибывшие в Москву перешли на сторону Ельцинских либералов. Толпа в строю помалкивала. По лицам было видно, что и здесь многие выжидают, в чью сторону склонится чаша весов. Но тем не менее первые лица дивизии мимикой, жестами и краткими звуками "му", выражали свое мнениев поддержку сил, которые пытались сохранить прежний строй. С ними солидарным был и я. Потому что, зародившееся движение плесени в Москве и по окраинам СССР мне было абсолютно непонятно и противно. Но я уже успел заметить за эти годы, что вылезающая со всех щелей воровская буржуазия ничего хорошего нам, военным, не сулит.

На следующий, второй день ГКЧП, тревожная обстановка продолжала сохраняться. Созвонившись с друзьями, я узнал, что бывшая моя, Болградская дивизия вылетела в Москву. По моему умозаключению получалось так, что сначала дивизия гасила очаги национализма по периметру Союза, в Баку, Тбилиси, Ереване, а теперь и в самом центре пришло время. На зачастивших построениях нас по-прежнему кормили утешениями из прибывающих директив и распоряжений о том, что поднявшая голову гидра контрреволюции не пройдет! И мы, находясь в оцепенении, продолжали свято в это верить.

Но вот, наступило и очередное послеобеденное построение. Борисова перед строем не было. Как пижон, в мятых штанишках, выскочил коротышка А. С., и с неприятной ухмылкой, держа целую кипу бумаг в руке, провозгласил: "Товарищи офицеры! (еще пока товарищи)... Силы зарождающейся в России демократии победили!"

Затем повернул голову в сторону начальника секретной части и озадачил его при нас такими словами:
- Товарищ капитан! Все телеграммы, которые приходили со вчерашнего утра до сегодняшних двенадцати часов дня, по пришедшему сверху распоряжению, необходимо немедленно собрать в одну большую кучу и сжечь. Они теперь не имеют силы.

Все перед ним стоящие, хлопали глазами от изумления. "Как же так, неужели все-таки нечисть победила?" - задавала сама себе вопрос, основная масса стоящих в строю.
- А теперь слушайте дальше содержимое свежих документов, касающихся нас с вами, - он потряс перед строем очередной кипой бумаг.
- Содержание следующей телеграммы, хотя я и сам ее еще предварительно не до конца прочитал. Значит так, что касается новой формы одежды. Шинели и сапоги в армии отменить. Портупеи и лампасы отменить.

"Черт, а как же теперь мы сами-то будем выделяться?" - сам себя перед строем спросил герой, и сам продолжил:
- Слушайте далее! "Гауптические вахты" в армии запретить!
" Да что же это такое? А как же мы теперь будем держать солдат в страхе и повиновении? - продолжал сам себе удивляться перед строем служака, начальник штаба. - В общем, я так понимаю, что начинается всеобщий бардак. Да, насчет сапог и портупеи, могу согласиться, они мне и самому надоели."
- С сегодняшнего дня все ходим только в туфлях и ботинках. Насчет всего остального, пока что еще повременим. Продолжаем службу в обычном режиме, -резюмировал начальник.

Лично в моей голове, да думаю и не только в моей, вспыхнул целый рой всевозможных мыслей: "Что будет с Союзом? Если развалится, что произойдет с этой дивизией? Кому она будет подчиняться? Если она перейдет в состав армии Узбекистана, что делать лично мне? Как быть далее, оставаться здесь или куда-то переводиться?"

Решил подождать четверга и при очередном докладе задать эти вопросы своим московским начальникам. А пока ждать, что будет всем, то и мне.

Наступил третий день переворота

События августа 1991 года, ввод войск в Москву решением ГКЧП и его дальнейшие действия привели к ускорению распада СССР. Одним из последствий этого стала ликвидация организаций КПСС и ВЛКСМ в Вооруженных силах. Директивой Генерального штаба ВС СССР от 4 декабря 1991года №… из штата управления дивизии исключаются военно-политический отдел и партийная комиссия дивизии. Также были исключены из штатов частей и подразделений заместители командиров по политической части и партийно-политические аппараты. И из армии их уволить.

Лично меня такое распоряжение порадовало. Замполитов давно нужно было не просто отстранить, а судить в основной массе. По большому счету, это они и привели к тому, что произошло со страной. Краем глаза я наблюдал за поникшими как осенние листы и растерянными лицами замполитовской верхушки дивизии. И только потом, через пару месяцев, пришла очередная директива, что вместо замполитов, нужно включить в штаты должности помощников командиров по работе с личным составом. И то, с припиской, что, мол, они тоже люди, надо их пожалеть и трудоустроить.

Я повстречал в коридоре штаба женщину служащую в парткоме.
- Зайдите если желаете ко мне и заберите свои партийные документы или я буду вынуждена уничтожить их в установленном порядке, - сухо и строго предложила она мне.
- Даже так? - удивился я. - Чтотак быстро?
- А как вы думали, теперь все дела решаются быстро и радикально.

Я последовал за ней на второй этаж. В обычно напыщенно-торжественном помещении с портретами классиков марксизма-ленинизма, тяжелыми и пыльными шторами на окнах, теперь было голо и пусто. Раскрытые дверцы книжных шкафов, выдвинутые ящики столов. По углам кабинетов еще валялись, какие-то скомканные бумаги, порванные брошюры и томики Ленина, Энгельса, Маркса... Такое впечатление, как будто вихрь пролетел по этим позавчера еще грозным помещениям.
- Держите свой партбилет и учетную карточку.
- И куда его теперь девать?
- А вон посмотрите во дворик за окном.

Я уже давно ощутил запах дыма, доносившийся через открытые окна, но не придавал ему значения. Подумал, мол, где-то как обычно, загорелось содержимое урны от окурка, но посмотрел в окно, а там во внутреннем дворике штаба картина напоминала мне кадры из фильмов о последних днях рейхстага. Пылал большой костер. Вокруг него толпились целая стая мне знакомых физиономий. Там были секретчики и несекретчики, замполиты и штабные писаря, они спешно сжигали целые ворохи документов.

Но больше всего меня поразили некоторые вчерашние партийные активисты и рядовые партийные стукачи, которые сейчас демонстративно сжигали свои партийные билеты, бахвалясь друг перед дружкой. Понаблюдал с минуту за этой вечной накипью на человеческом обществе. Цыкнул слюной сквозь зубы и отвернулся. Я и ранее не сомневался в подлинной сущности некоторых тварей, а сейчас убедился воочию.

Складываю во внутренний карман кителя свои партийные документы. Так, на всякий случай. Дабы сохранить в своем семейном архиве, если они теперь больше никому не нужны. Перевожу взор на один из открытых ящиков стола, и замечаю там один такой маленький деревянный штемпелек с резиновой накладочкой. На нем выграировано два слова: " УПЛАЧЕНО КПСС", приобщаю и его к своему архиву.Выхожу из штаба через тыльную дверь, огибаю штаб справа по периметру и прохожу мимо парадного входа с массивной дубовой дверью и полуистертыми медными ручками, которые как реликвия сохранились со скобелевских времен.

И что я вижу на крыльце перед дверью? Два главных дивизионных "перестройщика", начпо Лопуха со своим верным Санчо-Пансой, то есть заместителем, стоят, обнявшись, плачут и утирают друг дружке слезки, о чем-то пьяно бормоча. Это была картина достойная кисти Ильи Репина. Даже мое огрубевшее сердце возликовало. Вот они, два ублюдка, которых постигла кара перемен. А я имею возможность хоть пару минут понаслаждаться торжеством справедливости. Многие поколения моих предшественников уплатили непомерную цену,за то чтобы этот эпизод в армии состоялся. Ведь это они были проводниками всех идей и решений партии в армейской среде. Это они чуть что, первыми вопили, что они уже "перестроились!", что они первые на острие атаки.

Дальнейшие события в стране всем известны и без моих воспоминаний. Приведу здесь только несколько высказываний по поводу того, чем на самом деле было это злосчастное ГКЧП. Из, так сказать, первых уст. И я с ними полностью согласен. Несогласны только те, кому, благодаря развалу Союза удалось урвать хоть кусочек от всенародного пирога.

Анатолий Лукьянов:
-Уже давно спорят, а что же такое было ГКЧП: путч, заговор или переворот? Давайте определимся. Если это был заговор, то где вы видели, чтобы заговорщики ехали к тому, против кого они сговариваются? Если это был бы путч, то это означало бы ломку всей системы государственной. А все было сохранено: и Верховный Совет СССР, и правительство, и все остальное. Значит, это не путч. А может, это переворот? Но где вы видели переворот в защиту того строя, который существует? Признать это переворотом даже при большой фантазии невозможно. Это была плохо организованная попытка людей поехать к руководителю страны и договориться с ним о том, что нельзя подписывать договор, который разрушает Союз, и что он должен вмешаться. Там были Болдин, Шенин, Крючков, Варенников и Плеханов. Всем им Горбачев пожал руки - и они разъехались. Это надо знать людям, это была отчаянная, но плохо организованная попытка группы руководителей страны спасти Союз, попытка людей, веривших, что их поддержит президент, что он отложит подписание проекта союзного договора, который означал юридическое оформление разрушения советской страны.

Геннадий Янаев:
- Я абсолютно никогда не признавал, что я совершил государственный переворот и никогда не признаю. Для того, чтобы понять логику моих действий, а также логику действий моих товарищей, надо знать ситуацию, в которой страна оказалась к августу 1991-го года. Речь тогда шла о практически тотальном кризисе, в стране шла открытая борьба за власть между сторонниками сохранения единого государства и общественно-политического строя и его противниками. Этот политический кризис обострялся день ото дня, часто сопровождался антиконституционными действиями и, к сожалению, оценки должной политическое руководство страны этому не давало. Мы не разогнали ни одну структуру государственную, не посадили ни одного должностное лицо, даже Гавриила Попова, мэра Москвы, не освободили от работы, хотя он деликатного свойства информацию таскал американскому послу по 5-6 раз в день. Не было этого. Съезд народных депутатов СССР разогнали Горбачев и президенты, которые стали потом главами так называемых независимых государств.

Владимир Крючков:
- Мы противились подписанию договора, разрушающего Союз. Я чувствую, что был прав. Жалею, что не были приняты меры по строгой изоляции Президента СССР, не были поставлены вопросы перед Верховным Советом об отречении главы государства от своего поста.

Валентин Павлов:
- Мы, члены ГКЧП, не готовили переворота. У нас, поверьте, хватило бы ума и возможностей арестовать все российское руководство еще далеко от Москвы, в аэропорту, на даче, на дороге. Возможностей было сколько угодно. Даже в здании Верховного Совета РСФСР могли, если бы ставили такую цель.

ГКЧэПисты

Результаты телефонного голосования страны в тот период:

только 7% – населения СССР,  расценивало ГКЧП как путч, (это те самые воры, которые обогатились в результате), и 93%  - те, что остались бедными и нищими, считали, что это была попытка избежать распада страны.

Ну, а у нас, на четвертый день после переворота, вроде как, все вошло в свое русло, и мы продолжили восстанавливать дивизию, как ни в чем не бывало. Мой московский шеф при докладе успокаивал меня, как мог. Убеждал, что все еще наладится, что армия останется в прежнем состоянии и подчинении. Чтобы я никуда не торопился и занимался своим делом, не опуская рук. Я был рад поверить, но, увы, с каждым днем пребывания здесь, не только мне, но и всем окружающим становилось понятно, что надо отсюда куда-то выбираться. А пока не стану забегать вперед.

Комиссия, которая прибыла из Москвы накануне госпереворота в нашу дивизию во главе с генералом Александром Чиндаровым, в Москву не возвращалась. Все члены разлетелись и разъехались по частям и подразделениям, которые уже вошли в состав дивизии или еще только планировались на присоединение. Лично я вообще до сих пор подозреваю, что Чиндарова специально сослали на это время подальше от Москвы, потому что он мог запросто арестовать Ельцина со всей его камарильей. А мог даже своего начальника Грачева запереть в клетку вместе с его собутыльником Борухом Ельцманом. Так вот в двадцатых числах августа, когда на верху уже все более менее устаканилось, москвичи улетали обратно.

Проверяя по плану объекты тыла, я случайно стал свидетелем подготовки подарков от дивизии для каждого члена комиссии. Индивидуально, в зависимости от ранга, комплектовалось две, три или четыре огромные коробки. Их содержимое было следующим. Ананасы, бананы,помидоры, арбузы, виноград, дыни, лук, чеснок, хлопковое масло, вино и прочие местные дары природы. Первые два фрукта-овоща, скорее всего, были привозными из ближайшего зарубежья.

Прапор-начальник склада чуть было не лишился дара речи, когда увидел на пороге склада мои посторонние глаза. Он даже пытался растопыривать руки, как курица крылья, чтобы прикрыть от моего взора все это богатство, но было поздно, я увидел все и сразу.

- На Москву? - задал я понимающе-сочувствующим голосом вопрос.
- А-агга, - испуганно промямлил прапорюга с жирным задом, - в ее, родимую...
Я уже имел неоднократный опыт видеть подобные отправки грузов из Болграда, поэтому ничуть не удивился. Единственное, что меня слегка удивило, так это те самые, отсутствовавшие в свободной продаже в советской торговле ананасы с бананами, но я не стал капать прапору на мозги своими расспросами. Он и так изрядно перенервничал. Самого председателя комиссии, Чиндарова, я больше не видел. Самолет, перегруженный данью, как в таких случаях шутят бывалые, махая крыльями, еле-еле оторвался от взлетки, но улетел.

Фергана. Служба продолжается

На следующий день по плану и по погоде, были прыжки с парашютом. После ударов об землю в Прибалтике, на Псковщине и в Бессарабии, здесь была своя экзотика. На барханы с верблюжьей колючкой еще не приземлялся. Невыносимый зной в ожидании погрузки на борт.Десяток минут полета внутри дребезжащей этажерки под названием Ан-2. Освежающая прохлада считанных минут полета под куполом и снова полчаса, как верблюд. Только вместо горбов, парашютная сумка на спине с куполами. Под ноги бросаются безобидные крокодилы пустыни, вараны, широко разевая пасть и угрожающе высовывая раздвоенные языки. Ноги грузнут в песке, пот заливает глаза. Вот и вся экзотика для парашютиста в Кара-Кумах, но программу прыжков и здесь нужно выполнять. ВэДээСники* тоже стремятся доказать всем, что свой хлеб жуют не напрасно.

Прыжки на барханы Кара-Кумов

Наступил сентябрь, но прохладнее от этого не стало. Начальником аптеки в МПП, а параллельно, в уже новых условиях, и начальником медицинского снабжения дивизии (пока), был прапорщик-фельдшер Султан Хайдаров. Милейший узбек, в возрасте сорока пяти. Как истинный мусульманин, зажатый в тиски советского законодательства, имел жену и выводок детей с квартирой здесь в военном городке Ферганы. Вторая жена, с не меньшим количеством короедов, проживала в селе - кишлаке, откуда он был родом. Помимо этого, обе жены постоянно преследовали его по хатам и квартирам у других женщин, до которых он был чрезвычайно охоч.

Начальник аптеки (нач. мед. снабжения дивизии) пр-к Султан Хайдаров

Но, со своей работой Султан справлялся на "пять". И в аптеке, и на складах у него было относительное изобилие и идеальный порядок. Начальство медицинское и курковое его уважало. Нужный ведь всегда человек, а потому идиотскими политзанятиями, строевой подготовкой и нарядами по службе, не обременяло. Старался жить тихо, мирно и в свое удовольствие. Я моложе его на более чем десять лет. Но пока исполнял обязанности НМС, он ко мне как и ко всем начальникам относился подобострастно и уважительно, называя полушепотом и с придыханием, "шепь", что на его наречии означало "шеф".

- Шепь, вы не стесняйтесь, если чего надо, говорите, я все достану и все сделаю, - так обычно говорил он, если, действительно, в чем-то возникали затруднения. На своей "шестерке-жигулях" не только по бабам мотался, но и выполнял массу всевозможных поручений откомандиров, начальников и командирчиков. Никому не отказывал в помощи. Бывал пару раз и у меня в квартире, где в доверительных беседах делился своими проблемами в беспрерывных войнах на женских фронтах. Почему-то проникся ко мне с доверием. Может быть потому, что я, как сосед по купе в поезде, был здесь временным и одиноким.

Но вот, Султан приглашает почти весь коллектив медицинской службы полка и вышестоящих начальников к себе в гости. В родной кишлак, на поминки, Годовщину со дня смерти своей матери. Была это суббота. Я как-то не сильно увлекался в те годы подобными мероприятиями и большого желания ехать неизвестно куда, по неведомому поводу, не имел. Но здесь уже на меня насели Баляс с Минаковым и уговорили. А еще мне было просто интересно посмотреть, как поживает узбекская глубинка. Семнадцать человек приглашенных, расселись в два жигуля, и в санитарный УАЗ. Я с Балясом ехали в машине хозяина мероприятия. До кишлака семьдесят верст с небольшим, домчались с ветерком. Благо, дороги в Узбекистане относительно добротные.

Приезжаем и выгружаемся в центре довольно крупного, по моим понятиям, села. Дом его родителей находился чуть в стороне от центрального перекрестка. А само мероприятие не похоже ни на что, подобное у нас. В самом центре, на пересечении двух улиц было установлено что-то на подобие трибуны - возвышение примерно на метр от земли, размером три на три метра, покрытое коврами.На нем стоял столик, покрытый чем-то, типа парчи. За столом сидели муллы в своих культовых одеяниях. Во все четыре стороны, метров потридцать, прямо посредине улиц тянулись столы, покрытые клеенками, на которых было изобилие всевозможных яств. Плов и манты, шурпа и шашлык, лагман и самса, нарезанные дыни и арбузы, груши и яблоки, виноград и финики, халва и шербет, и чай, чай, чай, да и много чего такого, чему я и названия не знаю. Нас провели в крайнее правое крыло столов, если смотреть на лица мулл и муэдзинов.

Столы с этой стороны были специально для нас накрыты, потому что на них стояли большие пиалы под первое блюдо. Аборигены почти никогда его не кушают. Хайдаров сбегал в длинный, как сарай,саманный родительский дом, располагавшийся прямо напротив наших столов. Быстро переоделся, то есть вместо кителя надел стеганый халат, а вместо фуражки, тюбетейку и мгновенно преобразился. Если до того его вполне можно было принять, если не присматриваться, за европейца, то сейчас стал узбек узбеком. Даже глаза из нормальных по ширине стали, как щелочки. За собой он привел своего дедушку, хромого и одноглазого басмача. И грима не надо, можно сразу было в кинокадр загонять. Чалма, халат на голое тело, жиденькая бородка и черная повязка на отсутствовавшем по неведомым нам причинам, правом глазу, превращала его облик в зловещего бандита.

Хайдаров представил его нам, и объяснил, что на время нашего здесь пребывания, дедушка будет нашим гидом, слугой и официантом в одном лице. Сам же побежал заниматься другими многочисленными гостями, которые еще до нас уже восседали за столами. В это время мулла начал, какую-то свою заунывную молитву и мы все притихли. Минут десять мусульманский священник на непонятном мне языке причитал и молился, и затем резко остановился. Старый басмач кивнул нам, что теперь можно приступать к трапезе.

- Так ви первий блуд кушять будите? - спросил нас, сверкая кривым глазом, дед-"бандит". Мы, кто кивнул головой, а кто пожал плечами, но, в общем-то согласились.
- Ну, тогда я вам разолью сюп по пиалям, - сказал дед и из алюминиевой кастрюли большим черпаком разделил на нас всех первое блюдо. Мы в ожидании пока он закончит, разливали стоявшую на столе специально для нас, еще не нагревшуюся после холодильника, водку.
- О, погодите, я сичас вам льожки принесу, савсэм забиль…

И старик, прихрамывая на левую ногу, побежал в дом. Мы, не дожидаясь, и не чокаясь, опрокинули по первой рюмке. Кто арбузом, кто виноградом стали закусывать. Наконец, появился дед с пучком алюминиевых ложек. Я сидел к дому спиной, поэтому Маргарита, наша медпунктовская врач-терапевт, сидевшая напротив меня, глазами показала мне, чтобы я оглянулся. Осторожно поворачиваю голову назад и наблюдаю такую картину. Буквально в полуметре от меня, сзади, протекает узенький арык. По нему плывет обычная сельская канализация. Старый басмач, нагнувшись и раскорячив ноги, стоя на обоих берегах "реки", держа ложки в обеих руках, усердно полоскал их в протекавшем, желтокоричневом содержимом. Меня чуть было не вырвало прямо за столом. Благо, что в желудок был еще пустым. Затем "официант" аккуратно разложил алюминиевые черпалки возле каждого едока.

Мне, Маргарите и Эмилу Керимкулову, который сидел рядом с Марго и тоже все видел, в тот день испробовать местного супа не довелось. Всех остальных мы предупреждать не стали. Киргиз Закир Саипов, сидеший справа от меня, как женатый на казахской немке, уплетал зюппу, облизывая свою ложку, как золотую. Баляс, Минаков, Иван Вотчель и прочие, тоже ничего не подозревали. Мы же, свидетели аборигеновской гигиены питания, налегали, в основном, на фрукты и овощи, справедливо полагая, что уж в их внутренность лапы басмача не смогли добраться.

Трапеза еще раз в нашем присутствии была прервана молитвой и застолье продолжилось. Пару раз к нам подбегал с вопросом все ли у нас хорошо, Султан. Мы его заверяли, что все в порядке. Престарелый басмач-гигиенист, тоже рядом с нами на краешке стола чего-то жевал одним зубом во рту. Мы для дезинфекции желудочно-кишечного тракта налегали на "Русскую". На мой вопрос к Маргарите, как же так и почему за годы советской власти они так и не приучились к элементарной гигиене, она ответила, ссылаясь на все тот же "грунтовой иммунитет", который спасает аборигенов от массового вымирания и заболеваемости. То есть, если жить среди дерьма, им питаться и им запивать, то организм вырабатывает такую самооборону, что ему никакие бактерии ни по чем.

Просидев за столом для приличия часа полтора, попросили у хозяина разрешения ретироваться. И так как нас никто насильно не удерживал, убыли в обратном направлении.

В выходные дни я в одиночку или со Славой Карукой бродили по городу, ходили в кинотеатры, иногда в какой-нибудь из местных ресторанов. Просто по улицам и магазинам. Карука, это еще один Болградский старлей, который теперь у меня в квартирантах. Он журналист дивизионной газеты.

Нравился мне местный базар. Его я посещал в поисках своего украинского наркотика, сала. Через какое-то время так захотелось его покушать, что я начал расспрашивать у окружающих, где можно найти и купить. Потому что видел на базарах только баранину и иногда говядину. А меня от баранины уже тошнило. Как-то специально выбрался на центральный рынок. Долго толкался по рядам и нашел.
В самом конце одного из длиннющих рядов, в углу базара стоял наш обычный, хохляцких кровей, дядька. В белом фартуке и даже в колпаке. Возле него стояла более-менее нормальная колода. А на прилавке гора свеженарубленной свинины. Аж душа обрадовалась! Выбрал я себе кусок того, о чем давно мечтал, сала с прослойками мяса.Земляка заверил, что теперь я буду его частым гостем. Часть засолил и положил, нарезав кусками в стеклянную банку. А часть за пару дней использовал для приготовления яишницы. Ребрышки, соответственно, пустил на приготовление супа. Его я начал периодически готовить под диктовку жены по телефону.

По дороге к моему дому находился самоорганизованный местными узбечками стихийный базарчик. Продавщицы сидели прямо на голом асфальте и продавали всевозможную зелень почти круглый год. Зеленый лук-перо, свежую редиску, салат, щавель, укроп, свежие огурцы и помидоры и прочее. Все это было разложено пучками и кучками на фанерках. В течении дня, чтобы окончательно не увяло, поливалось- опрыскивалось водой. Цена независимо чего, пучок - рубль. Постепенно научился самостоятельно готовить незамысловатые блюда. Как первое, так и второе с третьим.

Специально выпросил у дивизионного топографа две огромные карты. Одна всего Советского Союза. Вторая, все республики средней Азии, крупным планом. Скотчем поприклеивал их к обоям над кроватями, вместо ковров. На той,что висела над моей кроватью,фломастером заштриховал все три прибалтийские республики, как уже отделившиеся. Мой младший брат, который в это время учился во Львовском художественном училище, присылал в письмах открытки - переводки-наклейки. На них я тогда впервые увидел желто-блакитный и красно-черный флаги, а также тризуб. Он мне писал, что по центральным улицам города, маршируют колонны националистов.

Всю эту информацию я воспринимал тогда не более, чем детские забавы типа "зарницы". Но не тут то было! Двадцать пятого августа моя малая Родина, под руководством того, который с его слов в семилетнем возрасте бегал из села в Ровенский гарнизон, колядовать за шоколадку фашистам, объявила "НЕЗАЛЕЖНОСТЬ". Вчерашний товарищ, главный коммунистический пропаГАНДОН Украины, а теперь мгновенно ставший "паном", под давлением себе подобного окружения, объявил о выходе УССР из состава СССР. В течении недели, без меня, без моего спросу, меня дважды осиротили. Сначала лишили Большой Матери Родины - СССР, а затем отобрали и малую. И все это, вопреки желанию основной, подавляющей массы народа. Оказалось, что теперь я, и мне подобные, вообще круглые сироты.

А территория, где мы сейчас случайно оказались, тут же начала предлагать нам усыновление, без нашего на то согласия. Московский шеф по-прежнему успокаивал и заверял, что все еще утрясется. Я продолжал верить и не верить одновременно. Потому что, то, что происходило на территории теперь уже независимого Узбекистана и такой же Украины, давало очень мало поводов на то, чтобы надеяться, что еще что-то срастется, но тем не менее, служба продолжалась, вроде как, в обычном русле.

Полёт в Прибалтику

Подошло время, когда по плану, как обычно, начинался набор молодого пополнения в армию. Даже трудно сказать, как она в тот период называлась, но уж точно, что уже не Советской. Огромная военная махина продолжала еще работать, хотя уже и на холостых оборотах.
Я сам напросился слетать за молодежью, но не в какой-нибудь военкомат, а в Прибалтику. Там находилась учебная дивизия ВДВ, где для войск готовили сержантов. Случайно пообщавшись с экипажем одного из Ил-76, который туда направлялся, я узнал,что у них по маршруту есть посещение Болграда. То есть была возможность заодно и побывать внезапно в гостях у семьи. Быстро оформляю командировочные документы, и вот уже стою у трапа самолета.

- Пассажиров принимаете? - задаю вопрос моложавому майору, командиру борта. Так как мы уже накануне познакомились, то он без лишних вопросов скомандовал:
- Поднимайтесь, доктор, через пару минут взлетаем.

Забираюсь в салон и удивляюсь. Огромное чрево самолета до отказа набито луком.
- Сорок две тонны, - прокомментировал командир, глядя на мои изумленные глаза, и немой вопрос в них, мол, а где же мне размещаться?
- Забирайтесь, доктор, наверх, разомните в нем для себя лунку. И будете лететь, как в гамаке. Маршрут полета у нас такой, прямо сейчас, без всякой промежуточной посадки летим в Болград. Это шесть часов лету. Там кое-чем загружаемся и летим во Львов. Выгружаем лук и летим в Прибалтику. Там забираем сто семьдесят сержантов и возвращаемся в Фергану.

Меня такой полет вполне устраивал.

Загудели, прогреваясь, моторы, а я по толстой сетке, которой был обтянут весь лук, покарабкался наверх. Под самый потолок, а это довольно высоко. Растолкал лук, сделал углубление и проспал сном младенца всю дорогу. Потом еще неделю всем телом источал запах лука. На бетонку Болградской посадочной полосы шлепнулись по расписанию в шесть утра. В те времена там еще курсировали внутригородские автобусы, поэтому, договорившись с командиром о времени продолжения маршрута, я отправился домой. Лететь дальше должны были через сутки.

Дома вся семья рада внезапному появлению папы. Отсыпаюсь, отъедаюсь, гуляем всем семейством по городу. Общаюсь с бывшими сослуживцами. Здесь в дивизии и в городе все по-прежнему. В этом захолустье без каких-либо изменений сохраняется советская власть. Через сутки мчусь на аэродром, но экипаж мне сообщает что я рано примчался. По погодным прогнозам еще могу суток двое наслаждаться внеплановым отдыхом. Отчего, конечно, и не отказываюсь, мчусь назад домой. Только на пятые сутки в десять вечера прозвучала команда:
- По местам!
Борт уже на взлетке. Я подъезжаю прямо к трапу. Погода сухая и теплая. Экипаж без суеты делает свою привычную работу. Майор командир корабля, приветливо подает мне руку, и говорит:
- Доктор, ждем вашей консультации, как местного старожила. Нам надо узнать, какое из этих вин самое лучшее. И при этом показывает на десять, я потом сосчитал, выстроенных в ряд сорокапятилитровых емкостей из нержавейки. Это такие баки из солдатских походных кухонь. С широкими, герметично закрывающимися горлышками.
- Товарищ майор, да я не так что бы уж очень и разбирался в этом деле, но могу указать только на то, что мне нравится и на то, которое не очень. А для этого придется попробовать из всех баков.
- Нет проблем, мы и не торопимся, пробуйте, - и подает мне солдатскую эмалированную кружку. Не торопясь, прохожу вдоль всех емкостей, примерно, по ложке с каждой пробую содержимое. Быстро вычисляю, что сортов всего два. "Солнце в бокале" - крепленое и "Кабэрнэ-красное" - сухое. О чем и докладываю по команде.
- Так какое вкуснее? - интересуется майор.
- Лично мне нравится вот это сладкое. Но его много пить нельзя. Уж слишком потом тяжелое похмелье.
- Ничего, выдюжим. Я правду говорю? - обращается он ко всем своим подчиненным.
- Так точно, коммандор! - дружно гаркнул в ответ экипаж.
- Ну, тогда вот этот бидон поближе к кабине, а остальные подальше от нее, -распорядился капитан корабля. Не смотря на тяжесть бидонов, они были очень быстро загружены по вертикальному трапу. Поднялся в салон и я. И что же вижу? Весь экипаж, человек семь-восемь, расселись вокруг открытой емкости и дружно кружками, как воду, пьют крепленое вино, на которое я указал, как на самое вкусное. Аж опешил от такой неожиданности.
- Так мы что, сегодня не летим? - с крайней степенью удивления спрашиваю у всех членов экипажа.
- Ну, почему же, через пару минут и взлетаем, - отвечает мне тот, что сидит справа от командира во время полета.
- Так выже через пару минут уже не будете ничего соображать, - волнуюсь я и уже жалею, что снова рано уехал с дома, что можно было еще ночь провести с семьей.
- Да ладно, доктор, у нас есть один несчастный, который сегодня не пьет, ему не положено.
- Кто это?
- А вон, посмотрите,в яйце сидит. Штурман наш, ему сегодня не повезло. Я специально поднимаюсь в кабину и заглядываю в специальное стеклянное углубление под ногами между креслами командира и правака. Точно, там сидит капитан и что-то напряженно вычерчивает на картах. При этом совершенно трезвый и вменяемый. Он слышал весь наш разговор, поэтому поднимает голову от своего стола-планшета и приветливо улыбается:
- Не дрейфь, доктор, все будет нормально! - прозвучал снизу голос командира. Я им поверил, но удивление мое не прошло до сих пор. Понимаю, что летчики -ребята крепкие, но зеленого змея еще не осилил никто. Через пару минут точно взлетели, а под утро прилетели туда, куда и планировали. В столицу Галичины, город Львов (рус.), Львув (польск.), Львив (укр.), Лемберг (австр.), и т.д. 
Здесь быстро скинули луковый груз и помчались в уже тоже "независимую" Прибалтику. В отличии от жаркой Ферганской долины, теплого Болграда и дождливого Львова, в Литве уже была тогда настоящая зима.

Когда наступал на аэродромные плиты, под ногами хрустели кристаллы необычного для меня инея. Он был высотой до тридцати и более сантиметров, похож на верблюжью колючку.

Сержантов забрали быстро. Здесь к здоровью придираться смысла не было. Главное, что проверил на наличие инфекционной заболеваемости и педикулеза. Таких выявлено не было, но по причине снова же нелетной погоды, и здесь задержались на пять дней. Питался я со своими летчиками в летной столовой. Здесь у них были свои традиции. В конце первого совместного завтрака, они на что-то кинули на пальцах.
- Отставить! - сказал старший по званию за столом, - Доктор, а вы чего не принимаете участие?
- В чем?
- Кидайте на пальцах вместе с нами.,
- На что?
- А вон на шоколадку.
 И точно, на одном из углов стола, лежала в одиночестве плитка шоколада.

- Раньше, еще совсем недавно, было по плитке на каждого, а теперь времена поменялись. Вот мы и кидаем на пальцах, кому достанется.
- Да, ладно, - говорю я, - зачем она мне?
- Вы вместе с нами за столом, значит принимайте участие и не спорьте.
Ладно, - кидаю и я свои персты. Плитка после подсчета достается мне.

Живу тоже в одном из номеров своих попутчиков, в летной гостинице. Пару баков с вином хранятся здесь же. Летчики, как и моряки, в каждом порту имеют своих подруг. Поэтому живу я один.
- Всего вина, доктор, не выпивайте. Нам еще немного нужно до Ферганы довезти, -предупредил меня в шутку командир борта. Даже при всем моем желании, полторы сотни литров в одиночку я бы не осилил за пять дней, но они иногда под вечер отливают себе столько, сколько кому надо. Выпивают со мною по сто граммов и разбегаются по норам. Днем летчики по классам занимаются самоподготовкой. Многие играют в шахматы, шашки и карты. Я маюсь дурью от тоски, а когда устаю сидеть с ними, брожу по территории аэропорта. Выходить за забор нам не рекомендуется.

За забором ходят злые на советскую власть, литовцы. Толпами, с плакатами и лозунгами, на которых надписи по-русски и литовски, о том что мы оккупанты, и чтобы немедленно убирались домой. Весело, и здесь, получается, я уже оккупант.

"А где же теперь мой дом?" - вот в чем вопрос. Россия к себе пока не зовет и Украина вроде тоже. Узбекам хвосты заносить, я и сам не желаю. Вот до чего мы теперь дослужились.

Наконец, прозвучала команда на погрузку. На борт поднялось сто семьдесят молодых сержантов. В шинелях, с РД и парашютными куполами. После того, как Ил-76 с восьмой ротой 217-го парашютно-десантного полка нырнул в воды Каспийского моря, была дана команда при перелетах личного состава иметь с собой купола. Очередная дурка. Кто успеет при форс мажоре за полторы-две минуты до касания грунта, надеть его и воспользоваться, но все может быть. Так что теперь летаем с парашютами. Весь полет из Прибалтики в Узбекистан зуб на зуб не попадает от холода,где-то нарушена герметичность, и температура десятикилометровой высоты проникает в салон.

Но вот, наш трудяга, касается шинами шасси бетонки, а через пару минут распахивается рампа самолета. Несмотря на вечер в салон дунуло ветерком, как из печки.
- Ура, тепло! - завопили сержанты, задубевшие за шесть часов полета. Мне впервые понравился ферганский климат. После Литвы, с ее сырым, пятнадцатиградусным морозом и порывами морского ветра, здесь был рай.