22.04.2020

ВДВ глазами медика. Часть 7: Записки младшего врача полка

Предыдущая часть 

Снова в полку

Самуил Маршак о врачах-десантниках написал в своих стихах: "В мире таких не бывало чудес, чтобы доктор на землю спускался с небес".

Вот и закончились дни отгула после командировки в Фергану. Снова выхожу на службу, к которой я так стремился во время учебы в академии. За время моего отсутствия работы накопилось непочатый край. Стационар больными забит. Истории болезней почти никем не велись. Вся документация запущена. Мои "любимые" некоторые подчиненные уже и не надеялись, что я еще вернусь. На утренней пятиминутке напоминаю, что расслабление за время моего вынужденного отсутствия закончилось. Прошу всех засучить рукава. Оказывается, в полку да и в дивизии в целом, в течении последних лет продолжается вялотекущая вспышка энтероколитов*, на которые все уже давно махнули рукой. И их во всех документах маскируют за невинными диагнозами типа ФРЖ (функциональное расстройство желудка).

А на амбулаторном приеме в среднем ежедневно находится не менее семидесяти бойцов. Всем им нужно оказать соответствующую помощь. Как я уже упоминал, каждого нужно записать в минимум трех документах. Очень многим требуется консультация, а зачастую и госпитализация в вышестоящие лечебные учреждения. В первую очередь, это наш дивизионный, так называемый, отдельный медицинский батальон, сокращенно ОМедБ. И во вторую очередь, гарнизонный госпиталь. В нашем медбате по штату нет инфекционного отделения, а в госпитале есть. И это отделение на 99% своей коечной мощности работает на нашу дивизию.

Наша пчелка-труженица Алевтина Михайловна исправно изо дня в день водит бойцов на консультации и госпитализацию, как в одно, так и в другое лечебное учреждение. Я прихожу теперь домой в десять вечера, это в лучшем случае, а зачастую и позже. Но вернувшись из очередного похода по вышестоящим лечебным учреждениям сержант Солдатенкова Алевтина, потупив взгляд, скромно мне передает, что врачи и, в первую очередь, командир медбата, возмущены таким большим наплывом больных из нашего полка. И требуют, чтобы я завтра лично прибыл в медицинский батальон вместе с теми солдатами, которых буду направлять на консультации и госпитализацию, так как они, якобы, усомнились в моей врачебной компетенции.

Утром, как специально, под заказ, набралось ни много, ни мало, а семнадцать десантников, страждущих поваляться на белых простынях медицинского батальона. Или хотя бы предстать перед ясные глаза "высокопоставленных" специалистов. Делать нечего. Оформляю на всех медицинские книжки, записываю их везде, где необходимо, и строем, в колонну по два сопровождаю к месту назначения. Это полтора километра от полка. На территории медбата я впервые. Тут же, во дворе сталкиваюсь с подполковником Новиковым, командиром батальона.

- Это что еще за такая огромная толпа? - громко возмущается он.
- Лейтенант, это ты их привел?
- Так точно, товарищ подполковник!
- Так это ты и есть тот самый лейтенант, что с девяносто девятого?
- Получается, тот самый, товарищ подполковник.
- Так, сколько ты их сюда притащил?
- Семнадцать.
- Семнадцать? - он демонстративно схватился за голову.
- Ну, имей в виду, лейтенант, если сейчас, после проверки, хоть одного из них найдут такого, который не нуждался в нашей помощи, с которым ты мог сам справиться, я тебя растерзаю! Прямо вот здесь! Ты меня понял!?

Такого свирепого медика, в своей жизни я еще и не встречал.
- Согласен, товарищ подполковник! - не менее громко, отвечаю я ему. - Но если таких не окажется, то вы лично в присутствии всех, кто нас сейчас нас слушает, принесете мне извинения.
- Ишь, чего выдумал! Да ты еще и борзеешь! Да я тебя сгною в том полку! Да ты из него никогда не вылезешь! Вон с моих глаз!

И тут же отдал распоряжение дежурному врачу по медбату проверить всех мною приведенных самым тщательным образом, и по завершении ему доложить.
- Я тебе, лейтенант, покажу, как ставить мне условия.
- Ну, ну, - выдавил я из себя, непомерно ожесточаясь от такого необоснованного наезда. И про себя пожелал ему "долгих" лет жизни. То есть в сердцах я пробормотал себе под нос: "Чтоб ты до утра сдох, подполковник!"

Немедленно были задействованы все специалисты батальона по своим профилям. А это хирурги и терапевты, лор врачи и окулисты, дерматологи и невропатологи. При всем желании с их стороны угодить своему комбату, они вынуждены были доложить, что все семнадцать действительно нуждаются или в стационарном лечении в самом батальоне или же в их консультации.

Естественно, никто и не думал извиняться передо мною. Увожу остатки обратно в полк. Выбрасываю все глупые мысли об отношении ко мне командиров и начальников разного уровня из головы и продолжаю работать. На следующий день утром узнаю печальную новость. Командир медицинского батальона подполковник Е. Новиков, скоропостижно скончался. Удивительным образом мое пожелание ему сбылось. Пьяным он уснул возле печки, и отравился угарным газом. Мысленно я простил ему вчерашнее и пожелал земли пухом.
Зима в том году пришла точно по расписанию. Первого декабря ударили морозы под двадцать пять градусов, а через пару дней снега выпало около метра высотой. Для местных южан это было истинное бедствие. Моя саманная халупа изнутри покрылась инеем. Вода в ведре замерзала слоем в пять сантиметров. Из-под одеяла было страшно выползать. В полку я тут же кинулся узнавать, как быть мне с отоплением. К исходу дня пообещали завезти дрова и уголь. И точно, когда я вечером приполз домой, во дворе уже лежала машина дров и машина угля.

Пришлось хорошенько повозиться, чтобы в тот вечер натопить печку. К утру все сгорело и остыло. Вода в ведре, стоящем возле самой печки, снова замерзла. Прошу утром хозяйку квартиры, чтобы нашла, кого-нибудь с бензопилой, чтобы порезать бревна. Спасибо ей, нашла. 
К моему приходу на обед дрова, толстые бревна акации, были попилены. Стоило это двадцать пять рублей. Из моей лейтенантской получки в двести сорок рублей. Десятку ежемесячно надо было отдать на поддержание штанов "горячо любимой" партии, в качестве взносов. Прихожу в десять вечера и приступаю рубить дрова. Стараюсь заготовить столько, чтобы жена завтра могла топить с утра, а я продолжил вечером. Уголь тоже смерзается, и его нужно наковырять каждый раз ломом, чтобы набрать ведро.

Теперь каждый день все свободные минуты я занят творческим и полезным делом. Режу, рублю, долблю, заготавливаю топливо. До конца зимы, а она закончилась снова же по календарю двадцать восьмого февраля, сошел последний снег. Мне завозли еще одну машину дров. Хозяева были в тихом восторге, потому что кроме квартплаты, в двадцать пять рублей, я их еще и отапливал бесплатно. Печка-грубка - только передней панелью выходила в мое помещение, а всей остальной частью отдавала тепло хозяевам.

А где-то в конце декабря, старуха хозяйка пришла к нам в гости, и напомнила, что мы ей еще не уплатили за август месяц. Напрасно я, ее сын и сноха пытались доказать ей, что в августе нас еще не было здесь, что я еще даже не знал в то время, где этот Болград находится. Лет через семь, когда я бывал у нее в гостях, она угощала меня вином, и все извинялась за свой маразм. А тогда упорно доставала постоянными напоминаниями о долге, но это все мелочи жизни. Эх, хорошо в стране советской жить!

Ежедневные построения в восемь утра возле штаба полка за время моих путешествий, увы, никто не отменил. С них-то и начинается настоящая жизнь в полку. Для некоторых в этих построениях и заключается вся служба. После них они прячутся по своим раковинам-кабинетам и борются с голодом до обеда. Пьют чаи и кофе, если есть за что, пьют что-нибудь и покрепче, потому что дома позавтракать такие военные не успевают. Кое-кто из офицеров даже умыться толком и причесаться не находит времени. Они, видите-ли, "совы" по биоритму. После обеда, соответственно, такие страдальцы борются со сном. И поэтому у них всю жизнь борьба.

То ли дело мне, "жаворонку". При всей своей загруженности ложусь максимум в одиннадцать вечера. Подъем в пять, а если надо, то и в любое время ночи. Нужно с утра протопить грубку, чтобы хозяева на холод не жаловались. Привести себя в порядок. Пробежаться по нечищеным тротуарам три километра или проползти по сугробам, если за ночь перемело, и в семь утра быть на работе, чтобы до утреннего развода полностью владеть обстановкой в стационаре и амбулатории.

Весь военный народ выстраивается под стенкой штаба в две шеренги. Офицеры и прапорщики МПП, получается, примерно, посредине строя. Я стою в первой шеренге. Шапка-ушанка, шинель, хромовые сапоги. Полчаса, плюс-минус десять минут, столько времени длится сие мероприятие, можно выдержать. Даже ноги не успевают замерзнуть совсем. Сначала начальник штаба проводит проверку наличия в строю. За тех, кто опоздал, или вообще игнорирует эти построения, ежедневно получают взбучку и выслушивают массу упреков-матерков и угроз от командира, те которые присутствуют. Поэтому те, что упорно игнорируют топтание на морозе или под палящими лучами солнца, берегут нервы, живут спокойно и благоденствуют. За них отдуваются все остальные, кто в строю присутствует. Так было всегда и так есть.
 
Я уже почти весь личный состав офицеров и прапорщиков знаю в лицо. Они меня тем более. О некоторых даже кое-что и больше знаю. Доброжелателей всегда с избытком, которые покажут и расскажут кто есть кто. Кто с кем дружит, и кто- кого ненавидит. Кто является любимчиком у командира, кто его холуи и подхалимы. Кто с какой женщиной в полку спит, а кто еще только пытается у этой мадамы добиться расположения.

Вот позади меня почему-то пристроился и стоит каждый день прапорщик начальник склада ГСМ, другого места не нашел, гад такой. Он числится у командира полка "другом" и собутыльником. У него даже фамилия соответствующая - Гниджилов. Родом из племени местных гагаузов, а у них такие фамилии не редкость. Мне уже неоднократно доложили, что он безбожно ворует и продает налево эти самые горюче-смазочные материалы. И хотя они в то благословенное время еще стоили копейки, тем не менее, видимо, навар имеется. Я не буду здесь раскрывать секрет, с кем он тем наваром делится.

Так вот стоит этот паразит за моей "широкой" спиной и дышит перегаром с чесноком и прочей дрянью. Перед нами, прямо напротив меня, ежедневно стоит одна и та же тройка "богатырей". Посредине командир, он да, на богатыря тянет. А по бокам от него - начальник штаба и замполит. Ну, эти слабоваты по фигурам, но все вместе как раз тянут на Муромца, Добрыню и Поповича. После переклички начальник штаба своим гнусавым, как у диакона голоском, начинает зачитывать приказы, которые накопились к этому утру. Мы все поневоле, вынуждены их более-менее внимательно выслушивать.

Командир полка, стоя рядом с ним, откровенно мучается, потому что всю эту макулатуру он изучил еще в шесть утра, на каждой бамажке наложил уже свою резолюцию. И ему неинтересно слышать всю белиберду повторно, ему еще и противно ее слушать в озвучивании этим Карповым. И он своего страдания откровенно и не скрывает перед строем, демонстрируя мимикой лица, косыми взглядами в сторону своего зама по штабной работе и нетерпеливым топтанием на месте.

Впереди командир полка п/п-к О. Бабич

Я тоже не выдерживаю вони, которая беспрерывно вьется вокруг моих ноздрей. Поворачиваю голову назад, и вложив всю силу ненависти в голос и свои глаза, говорю:
- Ты, ворюга-прапорюга, какого хрена пристроился за моей спиной?

Круглые моргала у Гниджилова от моего напора округлились до размера блюдец, а я продолжаю, - Ты, пьяное рыло, отодвинься хоть на полметра от меня назад, а впредь, чтобы вообще я тебя не видел возле себя.

Прапор охерел от такого неожиданного, и главное, непривычного для него наезда. У рядом стоящих, тоже челюсти отвисли от удивления:

"Как же, какой-то лейтенант, всего лишь младший врач полка, по сути расходный материал, и так борзо наехал на самого Леню Гниджилова, любимчика командира. Хи-хи, крантец этому лейтенанту. Нужно будет проследить за дальнейшим развитием событий," - подумали стоящие слева и справа от меня майоры с капитанами. Это они попозже так мне сами говорили. Прапорюга, тем не менее, отодвинулся на шаг от меня, на всякий случай.

В это время командир, не вытерпев блеяния начштаба, насильно вырывает у него из рук пачку бумаг и, мельком заглянув в содержание первой страницы, начинает передавать его длинное содержание кратко, своими словами.
- Значит так, внимание всем! - от его громоподобного голоса весь строй встрепенулся. - Суть следующего приказа такова: - Одиннадцать часов вечера, действие происходит в одном из полков вооруженных сил СССР. Сидят в дежурке, примерно, как у нас, капитан, дежурный по части, и старлей, его помощник. Помощник с ехидцей, нашептывает дежурному на ухо: - Слышь, Петрович, а ты в курсе, что в этот момент, когда ты уже мечтаешь растянуться на кушетке и отдаться в лапы Морфея, твою Танюшку, на всю катушку любит майор Петрыгин?
- Да ты что!?, этого не может быть!
- А ты сбегай домой, проверь…

Капитан рысью срывается с места, бросив на ходу, - Побудь за меня!

И прибегает домой. А там точно все, так как шептал ему на ухо помдеж. Не долго думая, капитан выдергивает из кобуры пистолет….
Наш строй замер от напряжения в ожидании развязки.
- И тогда, рогоносец отстрелял на отлично упражнение, - командир полка делает секундную паузу и продолжает с вдохновением, - упражнение "бегущая бл..дь!"

Наши шеренги аж, пошатнулись от громогласного ржания. А командир уже более спокойным тоном завершил доведение этого приказа.
- Значит так - теперь она лежит в гробу, вот так, а муженек сидит в каталажке, вот так. При этом подполковник на себе демонстрирует, как лежит та жена и как сидит ейный, бывший муж.

В полку все при этом прекрасно знают, что у самого командира жена уже третья по счету, официально. Последнюю, в отличии от прежних болгарок и гагаузок, он нашел себе в самой Москве, когда проходил учебу в академии имени Фрунзе. Москвичка была под стать ему ростом, личиком и голосочком. И при этом, видимо, считала, что она у муженька единственная и неповторимая. Но знающий народ предполагал, что это далеко не так. Замполит с начальником штаба старались тоже ни в чем не уступать своему "папику".

У меня за спиной тихонько хлопает форточка, это дежурная телефонистка ее приоткрыла, несмотря на сильнейший мороз, чтобы послушать, а от чего так громко ржут товарищи офицеры. Командир никогда не обращает внимания на присутствие в том или ином месте полковых женщин. Как служащих, так и тем более военнослужащих. Они ведь знали, куда шли служить и работать. Его наоборот подзадоривает их полускрытое присутствие.

Остальные, менее значимые приказы, тоже по-быстрому прокомментированы командиром. НШ стоит сбоку с обиженной рожей. Как будто у него пустышку высмыкнули изо рта.
- Слово предоставляется майору Зубову, - как ведущий этой сцены, объявляет комполка.
- Товарищи офицеры! - пытается тоже громко произносить фразы замполит, но у него так, как у Бабича не получается, поэтому он еще только больше выпячивает круглые глаза, и как Бисмарк, топорщит загнутые вверх кончики усов.
- Я хочу остановиться, товарищи офицеры, на том моменте нашей жизни, что не смотря на призывы нашей партии, многие из вас, а можно сказать, что кроме командира и меня, до сих пор не перестроились! Погрязли в пьянстве и блуде. После этого он начинает перечислять фамилии главных полковых пьяниц и блудников.

- Стой, стой, Николай Васильевич, - прерывает его командир, - это который, это вон тот наш усатый Василенко!? Это он, что ли, не просыхает!? Так он же не только пьянствует, он же и всю службу в батарее завалил! И вообще, товарищи офицеры, я вам хочу сказать, - при этом Бабич смотрит в упор на меня, потому что я стою прямо напротив него, - Я когда вижу усатую морду, так сразу же представляю, что это пьяница, вор и бездельник!

У замполита от таких слов чуть усы не отклеились. Он с таким невинным выражением лица посмотрел на своего предводителя, что тот, хотя и стоял к нему в профиль, тем не менее, почувствовав этот прожигающий взгляд, повернул голову к нему, и на выдохе произнес, - Тебя, Николай, это не касается. Николай радостно улыбнулся в ответ. Я тут же подумал:" А не пора ли мне расстаться со своими щегольскими усиками? Ну, и ли хотя бы на время, пока я здесь служу."

Замполит еще что-то там промямлил, что пора уже всем перестроиться и прекратить поганить славное имя передовой части в ВДВ.
Внезапно звучит команда от командира. - По-о-лк! Смирно! Равнение напра-во! Обычно такие громогласные команды подаются при появлении кого-либо из вышестоящих приезжих командиров и начальников. В данном случае все было далеко не так.
- Синок, на месте, стой!
Именно так, нежно, через мягкое "И", произносит слово сынок, командир.
И на нашем правом фланге замирает на месте, в позе "зю" боец. Он случайно вынырнул из-за угла штаба, направляясь, куда-то по своим, никому неведомым делам, несмотря на то, что для солдата-то и идти здесь некуда. Дальше только плац, да КПП. 
Строй замер по стойке смирно и все внимательно смотрят вправо на солдата. Он длинный, чуть ли не два метра ростом. Полусогнутый, в летнем, совершенно засаленном ХБ. На руках у него приспущенные трехпалые рукавицы, от чего руки опущены, как у орангутанга ниже колен. Из ноздрей свисают сопли. Уши шапки-ушанки завязаны на затылке, по лыжному. На ногах рваные, скрученные в гармошку яловые сапоги. Обычно в такой форме находится личный состав в наряде по столовой.

- Товарищи офицеры, обратите внимание на этого бойца! Ведь именно так выглядит наша пресловутая советская угроза, о которой мы денно и нощно слышим голоса наших врагов. Вот именно такой, замызганный, полураздетый и полуголодный солдат Советской Армии нагоняет ужас на все НАТО. - Чей это боец? - уже более строгим голосом спрашивает командир. Тишина

- Повторяю, чей этот несчастный солдат в таком затрапезном виде?!
- Ммой… - мычит командир одной из рот.
- После построения подойдешь ко мне. Я тебе расскажу, как Родину любить, - И добавил трехэтажным матом. - Синок, в роту бегом, марш!

Солдат развернулся, и скрылся из виду.
На этом построение завершилось. В таком, или примерно в таком духе и темпе, оно проводится ежедневно.

В ежедневной суете незаметно подкрался Новый 1987 год. В нашем коллективчике тоже намечается попойка. С носа собирают по десять рублей. От меня не спрятаться, не скрыться, поэтому Пизанкина, как ни в чем не бывало, подходит ко мне по среди коридора и задает вопрос в лоб:
- Доктор, Вы на Новый год с нами или как?

 Может с надеждой, что я откажусь и не буду портить им настроение, но я не собираюсь отрываться от компании, и подтверждаю, что буду обязательно.
- Ну тогда сдайте Наталии Пискуновой деньги. Она у нас кассир, - с ехидной ухмылочкой произносит бойцыца. Так по болгарски звучит женщина-военная.

На второй день по официальному окончанию рабочего дня в холле нам втором этаже был накрыт стол. Больных по максимуму выписали в подразделения. Тех, что остались, сосредоточили в дальней палате. Личный состав медпункта в своей казарме под руководством периодически отлучающегося Розова готовится к своей, солдатской встрече даты. Садимся за стол. Вроде как, кто где попало, но почему-то рядом со мной оказывается лаборантка Алла Кругликова.

Основной местный напиток, это сухое красное вино марки "Кабэрнэ". Местные пьют его с детства и до самой смерти, вместо воды. Оно считается полезным по всем статьям, а в первую очередь, как жажду утоляющее и не пьянкое. Самый "бедный" местный хозяин это тот, кто по лени чрезвычайной, заготавливает его не более пятисот литров в сезон. У хороших и отличных местных кулаков, вина минимум от полторы до трех тонн разных сортов. Кабэрнэ относительно дешевое, и выпить можно много. Кроме него пользуются спросом и сладкие вина местных винзаводов, то есть крепленые. Например, такой популярный сорт, как "Солнце в бокале". Я поначалу совсем не разбирался, и пробовал пить то, которое вкуснее, а сладкие очень вкусные. Но, как потом оказалось, пьются они очень легко, а похмелье ужасное.

В общем, на нашем столе было всего в достатке. И сухие и крепленые, и водка для желающих, а закусок тоже предостаточно. Произнес тост начмед и все дружно за него выпили. По старшинству говорили друг за другом, лед отчуждения между мною и коллективом быстро таял, но никто не терял бдительности. Спектакль был заранее разработан, я это быстро раскусил. Когда я удалился в свой кабинет на перекур, вслед за мной, якобы, за компанию покурить, потянулась и лаборантка. Слово за словом, я и сам не заметил, как она оказалась у меня на руках. И ручонку на шею мне закинула и лепетала что-то невнятное, и как-то скукожилась, и в глаза мне посмотреть боялась. В кабинет без стука заглянула Пизанкина.

- О, заходите, заходите, Ульяна Николаевна! Ничего у вашей подсадной утки не получается. Она комплексует. Ну, не в её я вкусе, понимаете. Надо было кого-то еще поразвратнее подискать.
- Фи, тоже мне Ален Делон, нашелся, - прошипела она и хлопнула дверью. Лаборантку Аллочку, как ветром сдуло. Операция по моему охмурению провалилась. Шулякова с Пизанкиной пытались хоть на чем-нибудь меня подловить, чтобы приручить, сделать своим, что-ли. Я даже вынужден был перед зеркалом поискать на своем отражении, хоть какие- нибудь следы сходства с французским актером. Не нашел, но моим мадамам, конечно, виднее. Новый год был встречен на следующий день в домашнем кругу.

Январь, февраль - работы навалом. Масса простудных заболеваний. Моя задача -не прозевать у кого-нибудь из солдат пневмонию, а для этого всех простудных нужно слушать, слушать и слышать, то есть выслушивать фонендоскопом. Аускультировать, чтобы вам было более понятно.. )) Благо, я себе еще в Ленинграде приобрел качественный японский аппарат. По блату.

В коллективе вроде все утряслось. Все работают на своих местах, не покладая рук. Майор Вяткин приглашает меня в кабинет и сообщает приятную новость. Командованием полка якобы уже оценена моя плодотворная служба-работа, и мне вне очереди подыскали квартиру. Правда, пока однокомнатная, но это, мол, дело наживное. Придет время и расширят. На следующий день мне даже ключи от нее вручили в домоуправлении.

Я сходил, посмотрел это жилье. Первый этаж, маленькая комнатка. Меньше по площади даже, чем у меня была в Ленинградской общаге, но со своей кухонькой и санузлом. Правда, еще нужно делать серьезный ремонт. Так что не скоро удастся заселиться, но деваться некуда, в любую свободную минуту засучиваю рукава и самостоятельно крашу, белю, клею обои. Отличная у меня служба на первом году. Ни одной свободной минуты. Там режу и рублю дрова, нужно круглосуточно топить, чтобы не околеть к утру в один прекрасный день. Служба с пяти утра, и до десяти-одиннадцати вечера. Строевые офицеры при этом абсолютно уверены, что у медиков не служба, а сплошной шоколад.

Жена нашла себе самостоятельно, еще осенью работу недалеко от дома. Работает медсестрой в местном военкомате. Да и дочери до школы недалеко, от того же военкомата, так что они крутятся почти рядом. И у меня нет проблем с питанием и другими семейными благами.
Через стенку с моей новой квартирой, но в соседнем подъезде живет коллега, Серега Давыдов.

Поэтому, когда я как-то в очередной раз иду вечером заниматься ремонтом, он с Мишей Мазминовым набиваются ко мне в гости. Я сетую на то, что у меня там даже стола еще нет.

- А мы люди не гордые, мы и на полу посидим. Газета, чтобы подмостить найдется?
- А у меня там есть рулоны обоев.
- Ну вот и прекрасно, - они тащат с собой пятилитровую канистру все того же "кабэрнэ". На улице темень, хоть глаз выколи. Мороз, снега выше колен, хуже даже, чем на хуторе близ Диканьки. И луну черт уволок. Заходим, здесь у меня тоже полумрак. Только одна, единственная лампочка в комнате под потолком. В ванной и на кухне света еще вообще нет.
 
Расстелили рулон обоев. Нарезали хлеб и колбасу. Кружка одна на всех. Были такие широкие, но низкие, эмалированные, граммов на триста. Мне наливают первому. Делаю глоток, и тут же бегу в ванную, хорошо, что не проглотил.
- Что это такое? 
- У, какой ты у нас балованный, - ухмыляется Давыдов. - Подумаешь, нормальное Табакское вино, с примесью куриного помета и жженой резины. Для крепости болгары добавляют. Мы уже давно к нему адаптировались и ты со временем привыкнешь.
- Ну уж нет, пейте вы сами эту гадость. Если у меня появится желание усугубить, то полагаю, что найду денег и на что- нибудь поприличнее.

Местное вино

Парни надули губы на меня, но и не очень, чтобы сильно. Типа, ну и ладно, нам больше достанется. Сидим на полу, баланду травим. Они периодически себе наливают и, закрыв носы, давясь, глотают отраву. Когда они уже немного отогрелись, к полумраку адаптировались, Давыдов меня и спрашивает:
- А ты знаешь вообще как этот дом, где тебе дали эту халупу называется?
- Да откуда же я могу знать, - отвечаю.
- Этот дом стройбатовцы по-быстрому слепили, с такими вот маленькими клетками-комнатушками, специально для афганцев. Он так между нами и называется, дом афганцев. Дело в том, что по закону, семейного офицера нельзя отправить в Афганистан, если он безквартирный. Так что делай выводы сам, почему тебе так относительно быстро вручили ключи от этой скворешни. И надеюсь, ты сам догадаешься, кто этому активно способствовал в нашем коллективе?

- Ну спасибо, Серега, открыл ты мне глаза. То есть мои врагини так и не угомонились. Продолжают копать во всех направлениях, чтобы избавиться от меня любым способом, - прикинул я информацию в своих размышлениях. В ВДВ по отношению к Афганистану был такой негласный закон: "Сам не просись, но если предложат, не отказывайся". Лично я так и старался поступать. 
Стук в дверь.
- Да, открыто!

Заходит мужчина, чуть старше меня, в гражданке, по зимнему.
- Здорово мужики! Можно к вам? Смотрю, свет в окне, думаю, дай загляну на огонек.
Я его лично что-то не припоминаю, но мои коллеги радушно предлагают ему располагаться. Друзья моих друзей, мои друзья. Беру у него из рук шапку, куртку и шарф. Пристраиваю их на подоконнике. Знакомимся.
- Капитан от артиллерии, Александр Воробьев.

Я, соответственно, тоже представляюсь. 
- Док, да ты можешь и не представляться. Кто же в полку еще не знает своего главного лекаря? Я с ухмылкой, смотрю на гостя и молчу. Коллеги мгновенно наливают ему полную кружку. Гость преспокойно ее выпивает.

- Ах харош, табакский шмурдячок, - говорит он, и с удовольствием закусывает. Пока офицеры резвятся, я продолжаю клеить обои.

После третьей кружки, нашего гостя стошнило, слабоват все-таки оказался артиллерист против качественной гагаузско-болгарской отравы. И он, не успев добежать до унитаза, вырвал на пол. Правда, несмотря на наличие половой тряпки, стыд и совесть у него еще были пропиты не до конца. Своим модным и качественным шарфом он убрал за собой. После наглядного отказа "здорового" организма, у остальных тоже охота пропала продолжать "застолье", и народ потянулся на выход. Остатки "вина" вылили в раковину и смыли. Пошел домой и я.

"ФОТОГРАФ" в работе (массовое увольнение алкоголиков)

На утреннем построении было доведено, что сегодня в шестнадцать часов командир дивизии собирает всех офицеров и прапорщиков в Доме офицеров. Мое дело маленькое. Приказано всем, значит и мне в том числе. Прибываем, места занимаем, согласно ранее "закупленным" полком, и ожидаем. Звучит привычная команда:
- Товарищи офицеры!

Все отрывают свои пятые точки и вытягиваются в струнку. В зале полумрак, видимо, специально. Начпо у нас еще тот фигляр и режиссер. Любит нагнетать обстановку. По залу уже прошелестела информация, что "Фотограф" будет снимать очередную массовку. Мне еще не приходилось присутствовать на подобных мероприятиях, поэтому, я как неофит, в любопытном ожидании. В зал на трибуну, в президиум выходит вся верхушка командного состава дивизии. Они в отличии от нас, полкового быдла, все такие солидные, откормленные, лоснящиеся. В повседневной форме и в туфлях. Мы ходим в ПШ, зачуханные, почти все, как лоза, тонкие, звонкие, прозрачные, и не вылезаем из сапог. Господа с толстыми, кожаными для солидности папками, занимают места за столами в президиуме, на подиуме.

Наконец из уст комдива милостиво звучит дубль команды:
- Товарищи офицеры!

Командир дивизии п-к А. Чиндаров. Правее командир полка п/п-к О. Бабич

В такие моменты, даже присутствующие в зале прапорщики, ощущают себя офицерами. По этой команде нам разрешается присесть.
За трибуну, находящуюся на левом от меня фланге сцены, выходит на своих стройных ножках полковник Чиндаров.
- Товарищи офицеры и прапорщики, я не собираюсь сегодня надолго отрывать вас от службы, но вынужден был в очередной раз собрать здесь, чтобы продолжить начатое мною дело по очистке наших рядов от людей, попавших в нашу доблестную дивизию по ошибке. Они случайно заняли чужие места и должны их освободить…

В зале наступила мертвая тишина. Только пока я, и мне подобные были уверены, и то не на сто процентов, что сегодняшнее мероприятие нас не касается. Минут пять еще звучала речь полковника в том же духе.

Затем ему на смену за трибуну вышел начпо, тоже полковник.
- Товарищи офицеры! В то время как наша родная партия и правительство неустанно трудятся ради нашего общего блага, среди нас все еще остаются те, которые порочат свое звание и должность, но мы, в первую очередь, командир дивизии и я, как его заместитель по политической работе, не собираемся ни на минуту останавливать обороты революционной гильотины! Мы и дальше будем очищать наши ряды… И вы сегодня попрощаетесь с группой своих бывших товарищей…
И в таком духе он говорил еще минут десять.

- Слово для зачитки приказа командира дивизии предоставляется начальнику отдела кадров дивизии полковнику Левчуку, - как ведущий спектакля, огласил комдив. 
Из-за трибуны, пружинистой походкой, фигурой похожий на Геринга в чуть уменьшенной копии, вышел кадровик. Он называл фамилию и звание, после чего на сцену, как на голгофу, поднимался очередной приговоренный. Всего в шеренгу по одному выстроилось семнадцать человек. В разных званиях и должностях. Находились все в таких жалких позах, как будто им сейчас будут накидывать веревки на шеи.

- Товарищи офицеры, посмотрите на этих пьяниц и алкоголиков. Вы видите их в форме на этой сцене в последний раз. Жены многих из них днями валялись у меня в ногах. Просили пощады, пожалеть их детей и тому подобное, но терпению моему пришел конец. Они не жалели в течении многих лет никого, в том числе и своих родных. Для них роднее всех был стакан с табакским кабэрнэ. Я все верно говорю!? Не слышу! Я к вам обращаюсь!
- Так точно,- чуть громче прозвучал ответ приговоренных.
- Все. Я вас СНИМАЮ, со всех ваших должностей, прозвучало традиционно любимое слово дивизионного "Фотографа". Вы свободны! Нале-во! Из армии Советской, в армию безработных, шагом марш!

Шеренга вяло повернулась налево, и на подгибающихся от стресса ногах потопала со сцены. Мне было тоже не по себе.
-Товарищи офицеры! - уже для нас прозвучала команда в очередной раз. Это означало, что нужно снова встать.
- Все свободны, по рабочим местам, - это уже будничным голосом скомандовал начальник штаба дивизии. Впечатление лично для меня было сильным, но никого из уволенных, я лично не знал. А потому, для меня это была всего пока лишь статистика. Потом, на протяжении многих лет, я наблюдал за теми алкоголиками, которые ушли в глубокое подполье и выжили, несмотря на продолжение работы по их выявлению и увольнению.

Прыжки

Следующим утром, как обычно, стоим под стенкой штаба. Все то же доведение всем осточертевших приказов. Затем заместители командира полка доводят свои планы на сегодня. Кто-то спланировал вождение авто- и бронетехники, другой для остальных, незадействованных подразделений, понаписал планов на проведение стрельб в дивизионном учебном центре. Третий, зампотылу, например, требует выделить ему личный состав для работы на складах, потому что нужно срочно перебирать все корнеплоды. Народ без дела в полку не сидит никогда. 
Кстати, все мероприятия вне пределов части обязательно сопровождает медицинская служба. Это называется медицинским обеспечением.

Но вот слово берет начальник воздушно-десантной службы полка. Все командиры и начальники мгновенно напряглись, потому что этот начальник не часто выступает со своими планами, но если делает объявление он, то все другие планы мгновенно отменяются.
- Товарищи офицеры, - говорит он, - синоптики дают погоду. Сегодня будем совершать ночные прыжки с ИЛ-76. Сейчас весь полк приступает к укладке и переукладке парашютов.

- Все слышали? - переспрашивает командир полка. - Значит так, если "пернатые" говорят, что будем прыгать, значит будем. И все ранее спланированные мероприятия отменяются. Весь личный состав сегодня занимается под руководством офицеров воздушно-десантной службы.

Пернатыми в дивизии в шутку называют всех, кто работает в ВДС.
Я еще в полку своего купола не имею. Надо получить, оформить его на себя и сегодня в составе всего личного состава медпункта уложить, поэтому всю работу по приему и лечению больных приходится перекладывать на плечи дежурных по медпункту, то есть на фельдшеров и медсестер, соответственно, и качество этого лечебного процесса. Такова пресловутая специфика службы в ВДВ.

Укладка парашютов на плацу

Получаю на себя парашют и до обеда, на морозе с ветерком, под руководством все тех же офицеров ВДС-ников укладываю его. После обеда весь личный состав полка идет спать, но только не младший врач. Никто для него амбулаторный прием не отменял. Последнего больного принял и оформил в двадцать два тридцать. Здесь же, закрывшись в своем кабинете, прикорнул на часок. Без пятнадцати двадцать четыре, дневальный по моей просьбе меня будит. В двадцать четыре часа ночи командир строит полк на плацу.

Плац освещен тусклым светом фонарей, которые стоят по его периметру. Каждое подразделение занимает свое, давно определенное место. В составе коробок происходит проверка наличия личного состава. Доклад командиру о количестве и об отсутствующих по тем-то и тем причинам. Краткий инструктаж о предстоящем передвижении в пешем порядке на аэродром. Звучит команда для всего полка:
- На-ле-е-во! Шагом марш!

Мое мелкое счастье в том, что я не иду пешком этих десять километров. Личный состав медпункта в количестве восьми человек погружается в санитарный автомобиль. Обгоняя колонны, с левой стороны, приезжаем на аэродром. Здесь я еще не был.

УАЗ-469 - консервная банка, которая от холода не спасает, тем более, что Розов уезжает на ней на ПП, то есть на площадку приземления. Сегодня он по ней дежурный врач. Там основное приложение медицинской службы, потому что при приземлении всякое бывает. Приходится выходить и двигаться, двигаться, чтобы не окоченеть, хотя весь личный состав полка одет по сезону. А это специальные ватные, с огромными меховыми воротниками куртки, такие же ватные брюки, фетровые сапоги, шапки-ушанки, меховые варежки и свое индивидуальное теплое белье, но через час мороз все равно проникает до костей. Прибывшие колонны солдат тут же разбредаются по лесополосам, собирают хворост и жгут костры.

Я тоже занимаю место возле ближайшего из них. Бойцы тут же начинают разогревать банки с тушенкой из сухпайка. Народ резвится, кто и как может. На местном плацу замполиты устанавливают киноаппаратуру и начинают с проекцией на экран крутить мультики, типа "Ну погоди!". Они давно уже всем осточертели, но делать нечего, смотрят. И даже иногда кто-нибудь хихикает. С горем пополам дотянули до рассвета. Начинается работа.

Снова построения на проверку готовности парашютов к совершению прыжка. Прежде, чем занять место в самолете, нужно пройти несколько этапов таких проверок. Малейшее замечание и парашютист на сегодня отстраняется от счастливого полета. Здесь должен заниматься своим делом и дежурный по "старту" врач (фельдшер). Он должен в сотый раз опросить каждого, при необходимости и осмотреть на предмет состояния здоровья. Сегодня таким дежурным должен быть старший лейтенант медицинской службы Мазминов, но его нет. Он по давно им заведенной привычке всегда и везде опаздывает, как всегда потом оправдывается:
- Я же холостяк, некому разбудить...

Вернее не такой уж он и холостяк, просто жена-москвичка от него сбежала. Вот он и ведет совершенно свободный образ жизни.

ВДС-ники быстро вычисляют меня, и приказывают до его прибытия подежурить на площадке. С большой неохотой, боясь пролететь с прыжком, я соглашаюсь. И мне на левую руку напяливают белую повязку с надписью "Дежурный врач". Хожу вдоль шеренг и опрашиваю. Жалоб никто не предъявляет. Все больные находятся в лечебных учреждениях. Все-таки основная масса солдат ВДВ, это, действительно, физически здоровый контингент. В одной из шеренг я давно заметил солдата с с небрежно выпирающей ватно-марлевой повязкой на шее.
- Что у него?-  спросил у своего медпунктовского сержанта-фельдшера срочной службы, который постоянно по моему приказу сопровождает меня в этой работе.
- Так у него там был фурункул на шее, но уже проходит, ничего страшного.

Я и поверил, но вот в очередной раз, проходя вдоль строя, в котором он стоял, я все таки спросил его:
- Что это?
- Фурункул был на затылке, но уже прошел.
- А ну- ка покажи.
Солдат длинный, минимум метр восемьдесят. Нагибает голову. Я отклоняю повязку на затылке. Там, действительно, ничего нет. Кроме депигментированного пятнышка, размером с однокопеечную монету.
- Не понял, а зачем ты тогда такую толстую повязку напялил?

Солдат мычит что-то невнятное и прячет глаза. Возле меня мгновенно нарисовалась целая группа офицеров ВДС, и командирчиков разного уровня.
- Доктор, что там у него такого? - проявляют они нездоровый интерес к казалось бы, рядовому случаю. (Намного позже приходит понимание, что заинтересованные были в курсе дела).
- А вот это мы сейчас посмотрим, что там у него.- отвечаю я все еще не придавая особого значения своим рефлекторно-автоматическим действиям. Снимаю бинт и вату, а под ними узкая наклейка из лейкопластыря.
- Что там ?- спрашиваю у совсем опешившего бойца.
- Царапину заклеили, - невнятно мычит он. Снимаю и эту наклейку. Под ней, действительно, ссадина, с запекшейся кровью длиною до десяти сантиметров и шириною полтора-два сантиметра, а по краям от нее четкий отпечаток парашютной стропы. В судебной медицине, которую я еще совсем недавно немножко изучал, это называется странгуляционная борозда. Видимо, своей мимикой я выдал какую-то реакцию, потому что окружающие офицеры и прапорщики еще больше сдвинулись в кольцо вокруг меня.
- Что, это, доктор? - звучали приглушенные вопросы с разных сторон.
- Очень похоже на след от петли, - отвечаю я. И обращаюсь к бойцу: - Было?
- Да, - полушепотом произносит он.
- Когда?
- Вчера.
- А ну- ка, дайте пройти.

Кольцо расступается. Здесь пока что я за главного. И отвожу солдата в сторонку.
- Рассказывай.
- Были проблемы в роте. Вот я и хотел повеситься, но меня вовремя сняли из петли.
Меня снова окружили те же страдальцы. Теперь они уже переживали всерьез, в основном, за себя. За суицид в подразделении по головке ведь никого не погладят.
- Так что нам с ним делать ? - с затаенным страхом вопрошают командиры и начальнички. В этот момент я вижу, что с подъехавшего грузовика выскакивает тот, кто должен сегодня здесь дежурить. Доктор Мазминов. Я машу ему рукой и он направляется в мою сторону.
- Значит так, кто его командир!?
- Я командир роты. - отвечает какой-то плюгавенький капитан с кудряшками из- под шапки и каплей "пота" на конце средних размеров шнобеля.
- Ваша фамилия?
- Мартенс.
- Солдата от прыжков немедленно отстранить и отвезти в медицинский батальон на консультацию к психоневрологу. Понятно?
- Так точно,- пропищал капитан.
- Что случилось? - теперь уже меня спрашивает Мазминов. А в это время звучит команда идти на погрузку в самолеты. Я в двух словах ввожу Мишу в курс дела. И особо прошу проследить, чтобы боец не попал в самолет. А сам убегаю к своему парашюту, стоящему одиноко в сторонке. Натягиваю его на себя и последнее, что успеваю заметить краем глаза то, что с суицидника офицеры силой стягивают парашют.

Успел, занял место и расслабился в огромном салоне ИЛ-76. Очередная специфика, летчики нам не подотчетные, они раньше девяти утра не взлетают. Пока пройдут допуск к полетам, пока попьют очередной кофе, у них свои заморочки... И почему такие прыжки называются ночными?))

До того, как в девять утра зайти в салон Ила, нужно выйти из казарм в двенадцать ночи. Это такая десантная дурка с ефрейторским зазором. Нужно выморить народ так, чтобы прыжку он радовался, как избавлению. И это будет еще великое счастье, если прыжок состоится в тот же день, когда мы прибыли на аэродром. Чаще всего погода резко меняется и мероприятие отбивают с переносом на следующий день. Бывает, что и неделями, день за днем мы топчемся, не зависимо от погоды, здесь на аэродроме. И бывает, что в конце концов, прыгнем. Мы за это время успеваем сотню раз проклясть ВДВ, себя, летчиков, ВДС-ников и погоду.

Погрузка в ИЛ-76 на прыжок

Для чего они нам вообще нужны, эти прыжки? Лично мне, они и даром не нужны, но существуют специально разработанные нормативы и программы. И их, якобы, нужно выполнять, чтобы не терять навыки. Так лейтенантам положено прыгнуть с парашютом, независимо от типа авиации, шесть раз за год. Только после этого год службы будет засчитан, как год за полтора, а к зарплате добавят двадцать пять процентов. Майору-подполковнику достаточно пяти прыжков, полковнику, генералу и т.д. три-один раз в год. Советский солдат срочной службы при хорошем раскладе прыгает от пяти до пятнадцати раз за два года. И то, если ему это так нравится. Для солдата главное, один раз переступить борт самолета в небе. А дальше, сколько прикажут, столько и будет прыгать.

Среди офицеров и прапорщиков в обиходе поговорка: "Долги зовут в небо". В ней есть определенный смысл. Одного прыжка не добрал в году, и вся твоя предыдущая работа в этом плане коту под хвост. Конечно, за бутылку и более ВДС-ники могут по дружбе записать тебе этих прыжков сколько надо, но для начала нужно прослужить энное количество лет, чтобы обзавестись этими друзьями. А пока что на борт и жди, взлетим или нет. Если погода поменяется, то мы здесь просто посидим-посидим и назад выйдем по тому же трапу, что и сюда зашли.

Ну, слава Богу, моторы загудели, значит взлетаем. Грозная техника ИЛ-76. Это тебе не какой-то фанерный кукурузник. Сто двадцать человек на борту! Набираем высоту до десяти километров и куда-то летим. Нам знать не обязательно. Летим долго, полная заправка одного Ила, девяносто тонн горючего. Я на нем потом летал несколько раз по шесть часов в воздухе, без посадки. Летим специально долго, для имитации боевого полета. От воздуха, согретого легкими десантников и теплой одежды, на борту становится тепло. Народ почти весь засыпает. Многие расслабляются до такой степени, что пускают, как младенцы, слюни во сне. Всеобщая умиротворенность, не смотря на постоянный равномерный гул, ведь салон здесь в отличии от пассажирского не герметичный.

Но вот самолет переходит со скорости в 750 на скорость в 180 километров. Весь летательный аппарат начинает жутко вибрировать, появляется не спокойный шум, а настоящий грохот. Так называемые выпускающие, проходят вдоль рядов и проверяют зацепку карабинов за специальные тросики. Звучит рев мощнейшей сирены, и одновременно, открываются боковые дверцы на две стороны, а в хвосте раскрывает свою огромную пасть рампа самолета. Салон мгновенно заполняется морозным воздухом. Возникает непреодолимое желание покинуть этот, только что бывший гостеприимным, салон. И еще неизвестно от чего больше. Толи от мгновенно охватившего тело холода, то ли от рвущего барабанные перепонки, звука сирены.

Толпа мгновенно, вся, по жесту руки выпускающего ВДС-ника вскакивает в вертикальное положение. Борттехники открывают спецшлагбаумы перед воротами. Все это делается очень быстро, площадка приземления не безразмерная, прыгать за ее пределы не желательно. Первый пошел, а за ним мгновенно и все остальные. Проходит менее минуты и на борту остается только экипаж самолета.
По сравнению с прыжками с АН-2, здесь совсем другие ощущения. Лично мне, например, с Ила больше нравилось прыгать, чем с кукурузника. Здесь не стоишь в дверном проеме, ожидая, когда выпускающий тебе хлопнет по плечу. С ИЛа, народ высыпается, как патроны из обоймы в автомате.

Вылетаешь, воздушный поток подхватывает в свои мощные объятия, двести метров летишь, как спеленутый ребенок, затем проваливаешься в пустоту, наступает упоение. Больше, конечно, вариантов влететь в стропы товарищу, или тебе кто- то может влететь, но это уже другое дело. Ну, а далее все, как обычно.

Сбор на площадке приземления. Кто имеет второй уложенный парашют, стремится любыми путями быстрее добраться на старт, и по возможности, совершить второй прыжок в этот день, но с Илами это редкость. А вот с кукурузника, два раза - не проблема. Я вместе с дежурным врачом по площадке приземления - домой. Мне на сегодня хватит.

На второй день, всеми своими фибрами души ощущаю какую-то враждебную по отношению ко мне энергетику. Как в медпункте, так и на территории полка. Мои вечные "доброжелатели" Шуликова и Пизанкина только что еще не клацают зубами в мою сторону, а уж молнии из их глаз так и сверкают. Начинаю интересоваться у все знающих. Оказывается, надо мной нависла угроза неминуемой расправы. Младший врач полка по неизвестной пока причине решил сотворить поклеп, и оговорить солдата из РДО в попытке его, якобы, самоубийства. А солдат, мол, ни сном ни духом не имеет к этому никакого отношения. Мало того, оказывается солдат в тот день даже совершил прыжок. С разрешения "правильного" доктора Мазминова.

Замполиты уже копают где только могут материалы на этого "гнусного" лейтенанта. Служба ВДС поклялась на запасном парашюте, что при всем моем рвении и желании вообще лишит меня права на прыжки, а, соответственно, и на все полагающиеся десантникам льготы. Командир полка и тот кипит и булькает, как дырявый чайник на костре.

Принимаю быстрое и единственно верное решение. Посылаю своего старшину срочной службы в роту десантного обеспечения (сокращенно РДО), чтобы он по- тихому, под любым предлогом привел этого бойца-суицидника в медпункт, что тот и совершает незамедлительно. Я закрываюсь с этим солдатом в кабинете стоматолога. И он, не особо соображая, что происходит вокруг его персоны, пишет на двух страницах чистосердечное признание, где излагает причины и сам процесс совершения суицида. Я его в сопровождении все того же старшины отправляю в роту, а сам иду в отделение не секретного делопроизводства штаба полка и регистрирую эту объяснительную. Только в таком случае она приобретает вес официального документа. Там регистрируют, потому что еще не знают, для чего это мне надо.

После обеда меня в свой кабинет вызывает замполит полка майор Зубов. Так, мол, и так Владимир Кириллович, как же это вы докатились до жизни такой. Зачем вы, и для чего выдумали вот этот эпизод с суицидом? В нашем полку такого быть не могло. Может у вас что-то с головой? Так у нас есть хорошие врачи в Одесском госпитале, а еще лучшие в Москве.
 
- Товарищ майор, вы тех врачей приберегите для своей головы. Я понимаю, что для полка это ЧП, но не имею к нему ни малейшего отношения. То, что я этого солдата обнаружил, чистейшая случайность. То, что я его отстранил от прыжка, я сделал для вас же поблажку, чтобы он не повторил попытку. То, что командование полка уломало Мазминова и он разрешил солдату прыжок, это уже отдельный эпизод для прокуратуры. То, что вы хотите вывернуть тулуп шерстью в мою сторону, вам лично тоже зачтется со знаком минус. Мой вам совет, отправьте солдата к психиатру. Выясните причину суицида. Накажите всех виновных. Забудьте обо мне, а я забуду о нашем разговоре. Да, кстати, - дополняю, - объяснительная рядового Н. у меня, зарегистрированная в несекретном делопроизводстве. И не вздумайте теперь копать дальше. В противном случае, все выложу в прокуратуре. Разрешите идти выполнять свои функциональные обязанности?

На майора было жалко смотреть. Он стоял с растерянным видом. Выпученные глаза смотрели на меня обиженно-виновато. Даже лихо закрученные верх кончики усов, опали вниз, а один кончик уса он нервно покусывал.
- Да, Владимир Кириллович, конечно, идите, работайте.

Глухое эхо этого дела тянулось еще несколько дней. До меня доносились только отголоски. Оказывается, майору Хатькову, начальнику службы ВДС "зарубили" поступление в академию, и он остался в полку, в связи с этим происшествием. Всех его подчиненных подвинули на ступеньку вниз. Командира роты капитана Мартенса сняли с должности. Вся служба, естественно, заточила на меня клыки, но старались их открыто не демонстрировать. Через пару дней я понес сдавать на склад ПДИ инвентарное вещевое имущество. Это так называемая "десантура". Зимняя десантная куртка, брюки и меховые варежки. По дороге до склада одну варежку потерял, выпала в снег. Начальник склада прапорщик Моря, радостно потирая свои лапчонки, лыбится, как геморройный анус своим щербатым ртом.

- Что вы так радуетесь, товарищ прапорщик? Вот найду ее по дороге обратно и принесу.
- Ну, ну. Найдешь ты уже ее лейтенант, как же.

Через пару недель до меня донеслась легенда, запущенная в обиход замполитом на солдатском собрании полка о том, что бедный-несчастный солдат Н., будучи на должности каптенармуса роты, допустил промотание семнадцати пар десантных рукавиц, стоимостью по десять рублей пара. Командир роты наложил на него взыскание, с вычетом денег с солдатской получки. Он стал изгоем роты. Собирал окурки по территории полка, потому что не на что было даже закурить. И вот он от такой жизни решил избавиться.

В роте, которая занимается обеспечением всего полка десантным имуществом, он, будучи каптенармусом, нашел только гнилую стропу, и за неимением лучшей, решил вешаться, но бдительный личный состав роты, предупрежденный командиром, выследил самоубийцу и вовремя его освободили от оборвавшейся стропы.

Варежку десантную я, действительно, не нашел. И уже забыл о ней, но расписываясь в денежной ведомости при получении месячного денежного содержания, с удивлением обнаружил, что она в этом месяце почему-то уменьшилась ровно на девять рублей и восемьдесят копеек.
- В чем дело?- спрашиваю у кассира.
- А ровно столько стоит пара десантных варежек,- говорит он мне.
- Понял, вопросов нет, - отвечаю. Все таки ВДСники хоть и мелковато, но отомстили мне.

Прапорщик Василий Моря потом до конца своего шелудивого существования каялся за то, что совершил сей необдуманный поступок. Мазминов некоторое время меня сторонился, видимо, осознавая свою предательскую роль. Ну да, время все лечит. Через пару недель я уже забыл о происшествии.

Гниджилов

- Разрешите товарищ лейтенант?
На пороге моего кабинета, в полусогнутой, непривычной для него позе, стоял мой "друг", прапорщик Гниджилов.
- Проходите, товарищ прапорщик. Что случилось?

Он держал в слегка вздрагивающей руке бумажку.
- Да я вот к вам по такому делу. Смотрю, кладет мне на стол листок. Беру и читаю: "За нарушение…пререкание… наказать прапорщика Л. П. Гниджилова с содержанием на гауптвахте в течении семи суток". Подпись, полковник Мартынов. 
- И что ты от меня хочешь? Чтобы я ее заверил? Никаких проблем. Сейчас подпишу.
- Товарищ лейтенант, а вы посмотрите, пожалуйста, на меня.
- А что мне на тебя смотреть, - ухмыляюсь я. - Медвежья болезнь, что ли, сразила тебя? Заслужил, так отвечай.

Но при этом я все, же смотрю на лицо для меня лично неприятной личности. А он при этом тычет пальцем в свой нос. А я и невооруженным глазом читаю на его семитском шнобеле, ярко выраженный, бордовый с синюшным оттенком, диагноз: "Фурункул слизистой носа". Довольно опасное заболевание. Потому что, если этот гнойник потревожить, то его содержимое может по ближайшим сосудам прямиком попасть в головной мозг. И участь такого больного печальна. В данном случае необходимо немедленное стационарное лечение на уровне медбата. О чем я и делаю ему запись в записке об аресте.

Прапор хватает записку.
- Премного вам благодарен, товарищ лейтенант!

И скрывается за дверью. Я продолжаю заниматься своей работой, но минут через семь дневальный снизу орет, что меня к телефону. Спускаюсь, беру трубку:
- Лейтенант Озерянин! Слушаю вас.
- Лейтенант! Это заместитель командира дивизии по вооружению полковник Мартынов! Как ты посмел нагородить всякой чепухи на моей записке об аресте этого проходимца Гниджилова! Да ты знаешь, что на этом воре негде клейма ставить? А ты его выгораживаешь! Вместе с ним под суд пойдешь!
- Товарищ полковник, я немножко знаю, кто такой Гниджилов, но от того что оно подохнет на гауптвахте, вас не похвалят.
- Лейтенант! Мне виднее как с ним поступать. Сейчас он приедет снова к тебе, и ты напишешь что он здоров. Ты меня понял!?
- Никак нет!

Искренний смех

На том конце раздались гудки. Жутко разгневанный полковник бросил трубку. Не успел я засесть за свои бумаги, как снова визжит телефон.
- Вас снова к телефону!
- Лейтенант…
- Я знаю, что ты лейтенант. А я майор Калач. Надеюсь ты тоже знаешь кто я такой. Так вот лейтенант, ты зря пошел против воли заместителя командира дивизии по вооружению. Сейчас к тебе приедет этот прапор и ты подпишешь ему записку об аресте. Ты меня понял?
- Мне стыдно за вас, товарищ майор. А ведь вы еще и хирург. И прекрасно знаете, что с этим диагнозом он должен быть у вас в стационаре. Я ничего больше подписывать не буду. Сами подписывайте.

На том конце снова раздались длинные гудки. За пятнадцать минут я нажил новых врагов в вышестоящих инстанциях.

На второй день из осведомленных источников случайно узнаю, Гниджилов все таки находится на гауптвахте. В одиночной камере. А дежурные медсестры из медбата через каждые четыре часа ходят к нему колоть пенициллин. Благо, расстояние между ними небольшое.

Суровая зима продолжается. Я даже исхитрился пару раз покататься на лыжах. Хорошо, что не оставил свои лыжи в Питере. Сунул их в полупустой контейнер на всякий случай. Вот и пригодились. Прямо от моего дома, по перпендикулярной лице, мимо входа в городской парк имени Пушкина, идет длинный и пологий спуск на ровнейшую гладь озера. Красота! Для местного населения лыжи - диковинка. У них снег далеко не каждый год бывает. А вообще-то это я крайне редко балуюсь таким отдыхом. Нет на это времени. Служба и еще раз служба. Продолжение ремонта в своей квартирке, ну та в которой живу временно, тоже требует присмотра. Вот от непрерывной эксплуатации, выпала дверца из печки-грубки. Нужно по новой вмуровывать. Закончился газ в баллоне, нужно заказать свежий баллон.

До сих пор мне некоторые, в армии не служившие, говорят:
- Да вы же там абсолютно ничем не занимались. Бездельники вы и нахлебники. Не буду спорить. Есть в армии и такие должности. А в остальном читайте меня дальше, и многое поймете.

Накануне двадцать третьего февраля, Дня Советской армии, весь офицерский состав гарнизона собирают в Доме Офицеров. На торжественное мероприятие. Такие как я и мне подобные, на этом празднике жизни-статисты. Мы радуемся за своих старших товарищей, которым по этому случаю вручают очередные медали и ордена. Мы бурно аплодируем под звуки духового оркестра каждому очередному, выходящему на сцену. Затем общим списком оглашают всех, кому будут вручены юбилейные медали по месту службы. Там я слышу и свою фамилию. Теперь на моей "могучей" груди будут болтаться аж две медальки. Первую, такую же юбилейную, я заимел в далеком теперь прошлом, в ГСВГ. Глядишь, к концу службы стану и "полным кавалером", всех юбилейных медалек. В конце торжества командир дивизии приглашает всех достойных в банкетный зал.

А статисты свободны, как сопля в полете на морозе. Выхожу в холл, иду за шинелькой в гардероб. Только я начал перед высоким зеркалом, висящим на одной из колонн, прихорашиваться, как рядом тоже одевая парадную шинель, оказался майор Калач. Исполняющий обязанности командира медицинского батальона.
- А-а-а, лейтенант! Так это ты Гниджилову…
Он, видимо, хотел меня "повоспитывать" за тот случай, когда я отказался подписать записку об аресте на прапорщика Гниджилова.
- Здравия желаю, товарищ майор! - успел произнести "любезно" я… Как в этот момент сверху, со ступенек лестницы, ведущей на второй этаж раздался громогласный львиный рык комдива:
- Это кто здесь посмел одевать фуражкууу!!! Я вас товарищ майор спрашиваааююю!!!???

Майор Калач, весь скукожился, уменьшился в размере, мордочка сморщилась…Я стоя, рядом, ехидно похихикал ему на ухо.
-Товарищ полковник, извините, виноват, бббольшше не повторится…Заикаясь от страха промямлил майор и, не дожидаясь окончательной расправы, растворился в хаотично снующей по залу толпе, не забыв при этом сорвать фуражечку с головы. А дело все было в том, что полковник Чиндаров уже давно негласно издал устное распоряжение о том, что никто в дивизии, кроме него, не имеет права носить повседневную фуражку. Или шапка, если это зима, или полевая, зеленая фура, если это лето....

Я лично так полагаю, это было сделано для того, чтобы он был заметен в толпе всегда и издалека. И чтобы его случайно ни с кем не перепутали. А фуражечка у него, конечно, была классная. Сшитая в лучших мастерских Москвы. Моя питерская, тоже была не хуже, но до лучших времен пылилась в шкафу. А вот новоиспеченный И.О. комбата медбата решил борзонуть, с чем и нарвался. А расправа надо мною отдалилась в непроглядную перспективу.

Учебная тревога

Внезапно досрочно вернулся из учебы в Ленинграде капитан Сергей Немков. Я его до сих пор ведь еще не видел. Познакомились. Он в нашем узком врачебном кругу с какой то виноватой улыбкой сознался, что его исключили из курсов специализации. Якобы, будучи в патруле по городу, употребил пива. А комендант учуял запах. И командование курса до подготовки проявило настойчивость и твердость. Ведь по бумагам на дворе все еще продолжалась горбачевская борьба с пьянством и алкоголизмом. Но вроде Немков пытался изображать, что он не очень-то сильно и страдает по случаю такого завершения своей учебы. А так как он в свое время тоже был здесь младшим врачом, и всю кухню хорошо знает, то у меня появился, если не помощник, то по крайней мере, толковый консультант. Тем более, что в отличии от двух других врачей батальонов, этот не ленился, не пьянствовал, и не отлынивал от работы и службы. А по штату Сергей занимал должность врача третьего батальона.

Проходит пару недель тихой-мирной службы. Уже вроде как точно по календарю, закончилась зима. Снег исчез. Я переселился в свою новую квартиру.
Звонит начмед майор Вяткин:
- Владимир Кириллович, зайдите ко мне в кабинет.

 Иду, захожу. Здороваемся.
- Мы тут, то есть я тут принял решение.

Я уже давно знаю, что он самостоятельно никогда в жизни ни одного решения не принял. Человек-тряпка, совершенно безвольный. А наша "спарка мессеров" давно села ему на голову и изподтишка управляют не только медицинской службой полка, а через таких же соплежуев, как начальник штаба полка, подруливают и полком. И не зря офицеры и прапорщики полка, не то чтобы уж сильно их побаиваются, но предпочитают не связываться с дерьмом, и на глаза лишний раз этим овчаркам не попадаться. К "доктору Ваткину" они заходят в кабинет, открывая его исключительно без стука и ногами. Там они с ним не церемонятся, а напрямик диктуют свои, уже принятые решения. И хоть я и не слышал, но по-моему, он каждый раз берет под козырек, и мямлит: Есть! 

Вот и в этот раз, когда он путается в словах о том, кто и для чего принял решение, то я его понимаю. Он сообщает мне, что доктора Немкова наметили перевести в ОБДО, поближе к моргу и прокуратуре, потому как ему будет сподручнее там заниматься своим любимым делом, разделкой трупов. А меня принято решение назначить врачом третьего батальона, но это только из большого ко мне уважения, потому что там должность капитанская и, соответственно, оклад будет выше. Но работать я буду по- прежнему, как и работал. Врачом полка.
- Ты согласен?
- Ну, конечно, Владимир Саныч. Куда же мне деваться, если у вас уже усе согласовано, и решение вами принято.

Он понимает мой сарказм, потому что щека у него начинает дергаться чаще, чем обычно. Но сдерживает себя, как и всегда, безвольный субъект. Через полчаса тайный провокатор Мазминов меня просветил. Мое назначение на батальон, оказывается, тоже является ступенькой для отправки в Афганистан, потому что с должности полкового врача не сподручно. Смогу и выжить, а вот на батальоне вряд ли. Чем очень и потешу самолюбие моих подручных, Пизанкину с Шуликовой.

Вечером ко мне домой заходит Давыдов и говорит:
- Володя, собери РД, чтобы было на подхвате, мне по большому секрету сообщили, что завтра в полку намечается учебная тревога.

Смотрю, Серега в состоянии не стояния, но изо всех сил изображает из себя трезвого.
- Хорошо, спасибо Серега. Оно у меня всегда готово.

Сплю, среди ночи стук в стенку, со стороны квартиры Давыдова. Смотрю, время три часа ночи. Одеваюсь, иду к нему в соседний подъезд.

- Что случилось?
- Звонила мне сейчас Пизанкина, чтобы мы в темпе вальса выдвигались в медпункт, в пять часов тревога. И чтобы по дороге прихватили с собой Немкова.
- А на хрена нам выходить сейчас, если подъем будет в пять? - возмущаюсь я.
- Ну, не знаю, она так передала, - мямлит с перепою Давыдов.
Собираемся и идем. Будим Немкова. Тот тоже в свою очередь жутко возмущается, тем более, что он себя уже в полку не видит. Он уже ждет приказа на перевод в отдельный батальон десантного обеспечения. Сокращенно ОБДО.
- Парни, давайте попьем кофейку, к пяти мы еще пять раз успеем.

Мы соглашаемся, расслабляемся. Где- то к половине пятого приползаем в МПП.
Дежурный на КПП нам сообщает:
- А куда вы идете? Тревога уже давно закончилась. Подъем был в три часа ночи. Уже отбой тревоги. Сейчас только еще штаб полка проводит разбор полётов с теми, кто опоздал...

Я с Немковым все понимаем и тупо смотрим на Давыдова.
- А я что, я вам передал так, как мне Пизанкина сообщила.
"Ну, и козел ты, Серега, " - подумали мы о нем. Быстро, по затемненным местам, чтобы не нарываться, проникаем на территорию МПП. Давыдов с Немковым тут же сразу сворачивают в изолятор, досыпать. Я иду в свой кабинет. Поднимаюсь по ступенькам на второй этаж, но вдруг, снизу, вслед за мной с дикими воплями несутся две фурии.
- Ну все!!! Наконец- то ты попался! - орут они в один голос, не соблюдая не только никакой субординации, но даже и малейшего приличия, - Теперь тебя уже ни чего не спасет!

- Я, - орет Пизанкина, - позвонила три раза Давыдову и сообщила ему время подъема по тревоге, а ты, мерзавец, игнорируешь!!! Начальник штаба (читай, мой сожитель) в порошок тебя сотрет! Он тебе этого не простит! Никогда.

При этом они обе пытаются достать меня своими кулачками, и желательно по голове, но так как я стою на пару ступенек выше, то все удары сыплются в РД.

- Пиз..ец тебе, доктор! Сливай воду и суши весла! - орет на весь медпункт Шуликова. Иди в кабинет и пиши рапорт на увольнение.

Я в очередной раз диву даюсь, сколько же в них дикой злости и ненависти. В борьбе за место возле полкового корыта, сплелись в клубок две змеи, одна с псковского болота, вторая с южно-украинских степей. На голом месте придумали себе врага. И смотрю с сочувствующей ухмылкой на этих убогих подстилок.

"Прости им, Господи, - думаю как отпетый атеист, - ведь не ведают, что творят".
Мое абсолютное спокойствие приводит вонючек в ярость. Они начинают плеваться, визжать и давиться своей желчью. Останавливаю их повелительным жестом руки.

- Товарищи, женщины-военнослужащие, слушайте меня внимательно! - говорю, а дракошки застыли на месте. - За свои действия, если они были противозаконны, я отвечу, но не перед вами. А за все свои действия, а тем более за слова, вы понесете строжайшее наказание. И не далее как сегодня. Вы меня услышали?

Лица у подруг от моего спокойного чувства своей правоты перекосило, и они попятились, а затем развернулись и побежали в физкабинет. Возможно, обсуждать выход из сложившейся ситуации.
Я спокойно удаляюсь в кабинет.

Через минут двадцать ко мне заходит начальник медпунта Борис Розов.
- Ну и что ты хочешь мне сказать по этому поводу?
- По какому?
- По поводу неприбытия по тревоге. Вижу, что он еле-еле себя сдерживает от комплиментов в мою сторону, которые вертятся у него на языке.
- По этому поводу все вопросы к Давыдову и Пизанкиной.
- А где Давыдов?
- Точно не знаю, но возможно что в изоляторе.

Старлей вышел из моего кабинета. Дело набирало обороты.
С шести утра я приступил к своим обычным делам в стационаре и в медпункте. Опросы, осмотры, выписки. Прием прибывающих на прием вне распорядка. Отправка на консультации и стационарное лечение в вышестоящие лечебные заведения. 
Бегу по делам в штаб полка, на полдороге возле плаца сталкиваюсь с капитаном Березовским. Он по должности-пропагандист полка, то есть из отряда замполитов-меченосцев. Во внешности по всем параметрам пытается копировать своего шефа Зубова. Он второй в полку, кто закручивает усы кончиками вверх, но в отличии от брюнета, своего начальника, рыжий. "Пропагандон", как его называют за глаза в полку, рыжий как лиса. По возрасту, мой ровесник.

- А я как раз к вам направляюсь, - вполне доброжелательным тоном произносит он.
- Я весь внимание.
- Меня направили к вам разобраться в причине неявки сегодня врачебного состава по тревоге. У вас есть немного времени, чтобы рассказать.
- Для этого дела, которое нужно давно решить, я время найду, - отвечаю капитану в том же доброжелательном тоне.
- Но для начала я вам сам задам ряд вопросов. Можно?
- Конечно, да.
- Тогда первый. Вы в курсе, в каких отношениях состоят Пизанкина и Карпов, Розов и Шуликова?

Капитан слегка смутился, но подтвердил, что в общих чертах, знает всю поднаготную.
- Вы в курсе, поболее меня, что медслужбой в полку заправляет не "доктор Ваткин", а вот эта спарка?
- Да.

Затем я по-быстрому рассказал ему сегодняшние ночные полеты. А в заключении попросил передать майору Зубову и командиру полка, что мне терять нечего. После всего того, что произошло сегодня, да и в течении последних шести месяцев, я не остановлюсь. А выйду на всевозможные инстанции. Вижу, что капитан проникся. И я убежал по делам своей службы.

Через час дневальный по медпункту мне докладывает, что меня вызывает майор Зубов. Иду в штаб. Стучу, на да, захожу. Докладываю, что по его приказу прибыл.

- Присаживайтесь, Владимир Кириллович. Мне Березовский доложил всю обстановку в медпункте. Я полностью на вашей стороне. Лично вас какое наказание для Шуликовой и Пизанкиной удовлетворит?

Я отказываюсь верить своим ушам. Меня ли это спрашивает грозный полковой Чапаев?

Неужели только с моим прибытием в полк у замполитов открылись глаза и уши? А до меня на чьей стороне был ты, майор? Хочется задать этот неудобный вопросик, но я себя сдерживаю. А озвучиваю следующее:
- Товарищ майор, я не кровожадный. Мне надо, чтобы коллектив работал ритмично, чтобы его не лихорадило. Не в моих интересах менять шыло на мыло, но если вы спрашиваете мое желание то: Первое, Пизанкиной от своего имени запишите в личное дело строгий выговор с лишением премиальных за год. А портрет Шуликовой снимите, пожалуйста с полковой Доски почета. И от себя добавьте, пожалуйста, не жалея.

Мне показалось что Зубов еле удержался, чтобы не взять под козырек и не сказать мне "Есть!"
- У вас ко мне все, товарищ майор? Тогда разрешите, очень много работы.
- Да, да Владимир Кириллович, занимайтесь. Все ваши пожелания будут выполнены немедленно.

Не успел я выйти со штаба, как меня уже обогнал замполитовский писарчук с молотком в руках. Он на моих глазах подбежал к доске с портретами "лучших людей полка" и без долгих поисков врезал по стеклу портрета Шуликовой. Затем вырвал из рамки фото, изорвал его в клочья и выбросил мусор в урну возле входа в штаб.

Я удалился в медпункт. Время, начало девятого, в половину у нас пятиминутка. Врачи собрались в приемном отделении. Вдруг в кабинет влетает, как ведьма в ступе, Шуликова. И с размаху падает на колени перед рядом со мною сидящим Мазминовым. Хватает его руками за коленки и в своем свинячьем псковском стиле начинает причитать с повизгиваниями:
- Ой! Да что же это такое происходит? Мишенькааа! Да за что же это такая напасть на меняяаа!
Переползает к Давыдову, хватает за коленки и того.
- Да неужели же я за вас не заступалась! Да сколько же у тебя, Сережка, было залетов, а я всегда тебя выручала!! А как со мною случилась беда, то никто и разговаривать со мною не желает!!

На этот свинячий визг прибежал с перепуганной физиономией Вяткин, а за ним и Розов. Начали поднимать Шуликову с колен, а та вырывается и снова на них падает. Размазала по лицу слезы, сопли и всю свою третьесортную штукатурку.

- Да где же это ты, Тамара, так уж меня защитила? Твоя защита хуже воровства, - проворчал Давыдов. Мазминов оторвал ее руки от своих колен и отвернулся. Пизанкина, стоявшая в дверном проеме скривилась, как среда на пятницу, и скрылась в своем физкабинете. Розов поволок свою возлюбленную, на десять лет его старше, Шуликову, чуть-ли не волоком к себе в кабинет, на словах утешая.

- Пятиминутки сегодня не будет. Все по рабочим местам, - прогугнявил подкаблучник и половая тряпка майор Вяткин. Мне потом доложили дневальные, что Шуликова еще от КПП заметила отсутствие своего портрета на доске, но сначала подбежала к нему впритык, а когда увидела ошметки от фото и осколки стекла, то все поняла. И сразу же заревела белугой на весь полк, помчавшись в медпункт. Финита ля комедия.

Полковая демократия

Я давно слышал шушуканье офицеров о том, что в полку есть своя сауна для командира, его замов и приближенных, но пока довольствовался домашней ванной с душем. И вот на днях Зубов решил поиграть в полковую демократию, чтобы всем доказать, что и им не чуждо понятие настоящей "перестройки". Во всем. На утреннем построении, среди прочего словоблудия он заявил, что вот они посоветовались с командиром и решили предоставить возможность всем офицерам посещать нашу полковую сауну. Так, что, мол, милости просим.

Это была среда. Не откладывая в долгий ящик, Немков, Мазминов и я, разжившись березовыми вениками, после службы направляем стопы свои в нужном направлении. В самом глухом углу полка, за солдатской столовой, возле кочегарки, располагался этот подпольный помывочно-парильный пункт. Стучим в дверь, не скоро, но через пару минут нам открывает солдат. Смотрит с недоумением.
- Нам командир разрешил, - отвечаю я за всех.
- Ну тогда проходите, - и показывает рукой направление. Толкаю дверь, а перед нами картина "Репина". На какой-то низенькой кушетке сидит командир с замполитом, в чем мать родила, и о чем-то задушевно беседуют. Скорее всего о службе, видимо.

Резко поворачивают головы в нашу сторону с немым вопросом в глазах: "Чего надо ?"
Зубов первым вспомнил, кто мы такие и прошептал Бабичу на ухо.
- Вот, епт,.. - проворчал кэп недовольно, но в то же время я заметил ухмылку в его глазах. После чего они дружно схватились, пересекли эту комнату, и как мыши нырнули в какую-то дыру в правом дальнем от нас углу. Потом, намного позже я рассмотрел там тайный лаз. И таких потайных ниш, дверей и люков здесь было много. Для чего они были предусмотрены, включая одну дверь ведущую за наружный периметр территории полка, я здесь разжовывать не стану. Офицеры, которые будут читать, сами знают.

Ну, а мы в тот вечер отвели душу. В парилке, в сауне и в бассейне. Не пощадили и хорошее кабэрнэ, которое стояло на столе в кувшине. Не слышал я, чтобы кто-то из линейных офицеров воспользовался замполитовской демократией и посетил в те времена ту баню. А мы еще были пару раз, но уже так, чтобы не нарываться.

Московские проверки

Снова намечается приезд больших начальников из Москвы. Мы ведь дивизия московского подчинения. И только территориально входим в состав Одесского военного округа. 
Теперь уже сам командир дивизии ходит со свитой по территории полка и раздает ценные указания. Заходит в том числе и в медпункт. Обошел все помещения. Везде потыкал носом начмеда полка и дивизии, который рядом с ним. Я занимаюсь больными и за ними не хожу. Поднимаются на второй этаж и мне поневоле приходится слышать ценные указания полковника Чиндарова. Вся верхушка дивизии в холле.

- Вяткин, надеюсь к приезду командующего ты найдешь у кого-нибудь на квартире аквариум?
-Так точно! Найду, товарищ полковник!
- Вот, чтобы Москва видела в каком райском уголке отдыхают временно болеющие десантники. Да, и птички, ты слышишь, и птички чтобы были здесь.
- Какие птички, товарищ полковник?
- Какие, какие, я тебя должен учить еще какие птички должны быть. Попугаи, такие, как ты! И соловьи эти, или щеглы. Или как их, ну в клетках которые…
- Да где же я птичек-то возьму, товааарищ полковник, - заунывно гундосит доктор Ваткин.
- Ворон налови, епт! Ворон, ты меня понял! И пусть здесь каркают. Я тогда тебя так намылю, что сам каркать будешь. Чтобы клетки с птичками-канарейками, на время приезда комиссии были. Все. Пошли отсюда.

Вяткин потом как-то по пьяни рассказывал, что с Чиндаровым он познакомился в Афганистане, который тогда еще был майором, а Вяткин лейтенантом. Мы, говорит, сидели полураздетые в курилке. Видим, прибыла группа офицеров из Союза. Все еще в новеньких повседневных мундирах. И вот кто-то из этих приезжих попытался закинуть к ним в урну бычок сигареты, перекидывая через наши тела. И этим, еще горящим бычком умудрился попасть в голую спину Ваткину.

Тот, естественно, возмутился, поднял хай, начал выяснять, чья это работа. Перепуганный майор Чиндаров сознался, что это он, что он не хотел, что он "промазал" и т.п. Вяткин же, осознавая себя уже прожженным фронтовиком, выдал необстрелянному майору по первое число. Обматерил на чем свет стоит, и пригрозил, что они еще встретятся. Благо, он тогда был с обнаженным торсом. Но Чиндаров его морду запомнил. И вот они здесь в Болграде, встретились. В разных весовых категориях.

На третий день комиссия прибыла. Прихожу, как обычно в семь утра в медпункт. Дневальный мне полушепотом докладывает:
- У нас в медпункте начальник медицинской службы ВДВ.
- Где он?
- На втором этаже.
- Чем он там занимается?

Подходит дежурный прапорщик Недялков. И уже он меня информирует:
- Полковник Вячин проводит политинформацию с больными в лазарете. Первая мысль, да достойное занятие для целого НМС ВДВ. Больше у нас некому политическими информациями заниматься.
- Давно уже он с ними возится?
- Да уже минут двадцать, - отвечает дежурный. Поднимаюсь наверх. И точно, сидит в холле длинный, под метр девяносто, бледный, болезненного вида полковник. Перед ним человек десять бойцов в госпитальных пижамах, и он читает им какую-то газетенку. Я подхожу на положенное расстояние, он обращает внимание, снимает очки, я негромко представляюсь.

Строевой смотр на плацу полка

- Хорошо. Занимайтесь своими делами, - дает он мне отмашку рукой. Я удаляюсь. Минут через пятнадцать, ничего не говоря, он уходит, и я больше никогда его не видел. Может я не прав, но думаю, что любой медик войскового звена меня поддержит. Этот главный наш медицинский десантный начальник должен был хотя бы формально задать мне пару вопросов. Даже не буду перечислять каких. Каждый читатель в состоянии сам додумать.

Конечно, я быстро нацепил на себя всю положенную амуницию, и мы почти целый день проторчали на плацу. Это строевым смотром называется. Если для любого строевого офицера, это и есть один из основных элементов в службе, то для нас, медиков, любой строевой смотр - сущее наказание. Потому что идет наглый отрыв от основной работы на бессмысленное торчание столбом на плацу. При любой погоде.

Дежурство по МПП

В худшие месяцы, когда народ в командировках и на обеспечении боевой подготовки, бывает по семь и более дежурств. Заступать нужно на сутки. Как и любой наряд в Советской армии. Любой фельдшер, медсестра, перед заступлением, как минимум после обеда и до восемнадцати, готовятся к наряду, то есть на службу не приходят. Офицера это не касается. Он железобетонный. В восемнадцать нужно стоять на разводе на плацу. Стоять здесь надо для того, чтобы старший лейтенант (капитан), заступающий в наряд дежурным по части, видел, кто у него будет в течении суток медиком, знал его в лицо.

После этого развода мне нужно, как обычно бежать, и проводить все тот же амбулаторный прием. Затем отрываться от него минимум на полчаса, и бежать в солдатскую столовую контролировать качество приготовления пищи, и санитарное состояние всех цехов пищеблока. Соответственно, если оно неудовлетворительное, то добиться устранения недостатков, и снова проконтролировать. Закончить амбулаторный прием. Оформить всю необходимую документацию. Провести вечернюю поверку больных и уложить их спать. Если не будет внезапных ночных поступлений больных, то и самому поспать.
Утром для больных подъем в семь часов, а у нас уже работа давно к этому времени, потому что нужно принять и обследовать всех водителей, которые выезжают из парка. Выявить и не пропустить в рейс тех, у кого есть какие-либо отклонения от нормы. Снова бегом в солдатскую столовую, а затем для меня все та же рутинная работа в течении дня. Плюс контроль столовой в обед.

Перед вечерним разводом нужно проверить состояние здоровья личного состава, заступающего в караул и в наряд по солдатской столовой. Там тоже необходимо проследить, чтобы больной человек не попал на сутки напряженной службы. А столовую еще и оградить от бактерионосителей.
Вот и сегодня у меня на приеме около семидесяти человек. Некогда в небо взглянуть, а тут прибегает сержант со штык-ножом и повязкой дежурного по штабу:
- Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!?
- Слушаю тебя.
- Вас вызывает старший лейтенант Ильин!
- Кто это такой?
- Заступающий дежурным по полку.
- Передай ему что я очень занят и не могу прийти на плац.

Сержант убегает, а через пару минут снова с тем же требованием прибегает.
- Он очень настаивает, чтобы вы пришли.
- Передай ему, что пошел он вдаль.

Сержант убегает и возвращается с тем же вопросом. Встаю и иду на угол плаца, до которого от медпункта буквально тридцать метров. На плацу стоит весь личный состав суточного наряда. Это около сотни человек. Перед ними одинокий старлей, с которым я еще не знаком. По его настойчивости все терпеливо ждут меня. Он, видимо, из тех кто придерживается Устава до последней запятой.
- Чего тебе надо ?- ору я ему через весь огромный плац.
- Станьте в строй, товарищ лейтенант.
- Но тебе же уже передали, что я сильно занят.
- А меня это не волнует, становитесь в строй.
- Тебе сержант передавал, куда я тебя послал?
- Да.
- Ну вот и иди туда.
- Я доложу командиру полка о твоем поведении.
- И командиру дивизии не забудь доложить, - разворачиваюсь и ухожу. Почему я так поступил? Да потому, что я на таких разводах-построениях уже простоял минимум год своей службы. И точно знаю, что мне там делать абсолютно нечего. А с учетом моей нынешней загрузки, тем более. Мне могут возразить, конечно, из бывших и ныне служащих офицеров, что на разводе дежурный должен в лицо видеть тех, кто заступает в суточный наряд, чтобы знать с кем он несет службу и т.п. Согласен с ними. 

Это при том, что мы имеем возможность десятки раз познакомиться с дежурным в течении ближайших часов до и после развода. И в той же солдатской столовой, где оба пересекаемся на контроле. И после вечерней поверки, когда я лично приношу ему рапорт о состоянии дел. А в данном случае я, конечно, в его глазах выгляжу, как борзый нарушитель всего, чего только можно и нельзя.
Он, конечно же, пожаловался командиру. Тот даже для прикола поинтересовался, что я ответил Ильину на его предложение стать в строй. Он поплакался, что я его послал. А командир, ухмыльнулся, и сказал что да, этот может, и что он даже мне иногда это прощает, потому, что знает, что я, действительно, перегружен работой. На этом инцидент исчерпан внешне. Но такие, как Ильин ничего не забывают и не прощают. Мы еще двадцать лет будем служить бок о бок и вспоминать этот инцидент. Каждый по-своему доказывая свою правоту.

С выпученными глазами в приемное отделение врывается Вяткин.
- Кирилыч, где этот дневальный, с которым я только что разговаривал по телефону?
- Какой?
- Ну, этот, узбек!?
- Так, видимо, заменился, и ушел в палату. А что такое?
- Ух, я его сейчас заррою...
- А что случилось?

Вяткин потихоньку успокаивается и начинает рассказывать:

- Звоню, - говорит, - из штаба в медпункт, нужно было срочно спросить некоторые данные у Розова. Представляюсь, как обычно, майор Вяткин. И хочу попросить, чтобы он позвал Розова. Этот абрек кладет на тумбочку телефон и убегает. Через минуту поднимает трубку и орет: " Майора Вяткин нэта!"

- Я, не успеваю вставить слово, как он бросает трубку на рычаги. Повторяю попытку, и снова то же самое. Я там в штабе чуть трубку не погрыз от злости, ну, что ты будешь делать с этими чурками, - чуть не плача, жалуется он. 

Перед вечерней поверкой, прохожу по палатам. Проверяю чем занимаются больные. В самой крайней палате шесть мест. Два солдата в непонятном, буйном состоянии. Пытаюсь вникнуть в причину, а они в состоянии агрессии, и в тоже время на ногах стоять не могут. Рвутся то в окна, то в дверь. То угрожают всем, включая меня, и матерятся почем зря. То впадают в состояние страха, прячутся в шкаф и под кровати. Для начала с помощью своих подручных сержантов и солдат из личного состава, фиксируем их к носилкам. Делаем промывание желудков.

Параллельно провожу расследование. Мне сержанты приносят и показывают химический чулок с остатками вина на дне. Оттуда раздается знакомый уже мне запах куриного помета. Вино "Мэйд ин Табаки". Понятно. Еще раз промываем желудки и ставим клизму. Через пару часов молодые алкоголики приходят в себя.
При допросе узнаю, как и каким образом они приобрели пойло. Ну, это для нашей местности совсем не проблема, но они еще и сознаются, что для усиления эффекта, вместе с вином приняли по две таблетки димедрола. Надо сказать что добро такое, как димедрол, у нас в приемном отделении, вполне доступен, но обычно никто просто так им не интересуется. Выясняю, что они из роты, которой командует старший лейтенант Ильин, тот самый, который так упорно тянул меня на построение. Сообщаю эту приятную новость ему по телефону. Пусть и он в течении ночи не сильно крепко спит, пусть думает о подчиненных. Он, конечно, "обрадовался" и распущенные было перья в мою сторону с большой неохотой, но уложил обратно.

На второй день, следуя духу гласности и перестройки, шучу, в первую очередь, согласно нашим медицинским канонам, выдаю всю информацию на пятиминутке, а начмед с начальником медпункта и, особенно наши "красотки", распространяют любую жаренную информацию мгновенно и всем, включая, замполитов. Ну, а этим только дай повод, они с удовольствием любого загрызут и косточек не сплюнут. По-любому такие действия личного состава нужно пресекать на корню.

Дежурю дальше. Более-менее прошел обед для личного состава. Приготовление и питание в те годы происходило в старой, пятидесятых годов постройки, столовой. Для тысячи восемьсот человек, это был крайне неподходящий объект. Даже исходя из того, что питание происходило в несколько смен, потому что обеденный зал с трудом умещал только треть личного состава. А это значит, что в процессе приема пищи нужно было в ускоренном темпе перемывать горы посуды. При недостатке воды вообще, и посудомоющих средств в частности. Это тоже был один из основных моментов в передаче кишечных заболеваний среди личного состава. И при всем стремлении и желании медицинской службы хоть как- то препятствовать процессу заражения, это удавалось с большим трудом. Да и все подсобные помещения находились в удручающем состоянии. При наличии картофелечисток и посудомоющей машины, они реально работали на два-три процента от необходимого. Полы были покрыты толстым слоем жира, и по ним было опасно передвигаться, постоянно рискуя упасть и ушибиться. Вентиляция и достаточное освещение при мне не работали никогда. Темнота и постоянные клубы пара, шум и гам, создавали здесь атмосферу преисподней.

Замполит 2-го пдб к-н А. Козыро

На мое замечание о грязи в зале для приема пищи, замполит батальона капитан Козыро, от подчиненного подразделения которого сегодня работает личный состав в столовой, реагирует своеобразно. Тут же вызывает рабочих по залу, а это четыре человека, и отдает команду: "Упор лежа принять!". Бойцы, в засаленных, грязных десантных комбинезонах, мгновенно выполняют команду. Падают кистями рук на этот, покрытый толстым слоем грязи и жира пол, и под команду своего любимого наставника, начинают отжиматься. Это прожженный замполюга демонстрирует мне, что он, якобы, наказывает подчиненных за нерадивость. Я должен типа порадоваться этой экзекуции, потому что после такого наказания бойцы с утроенной энергией кинутся размазывать половыми тряпками грязь по столам, и наоборот.

А горячей воды, как не было, так и нет. Моющих средств нет, потому что начальник столовой вместе с начальником продовольственной службы давно их продали в соседнюю Молдавию. Или теткам по окрестным селам. Картофельное пюре жидкое и черное. Черное, потому что картошка не дочищенная, и не вымытая. Жидкое, потому что часть картошки сворована, часть не успели дочистить, и выбросили на помойку. Недостаток компенсировали водой, мукой и чем попало. Пережаренная рыба воняет на всю округу. Кушайте, товарищи гвардейцы, и не жалуйтесь.

Прихожу в медпункт и приступаю к амбулаторному приему. Не успел осмотреть, опросить и двух человек, как слышу еще со двора дикий рев. Затем крик врывается в медпункт.
- Доооктор!! Доктооор!!! Убииили! Убиили трех человек! Быстреее! Убиили! Голос Шуликовой ни чьим другим не спутаешь. Только она может реветь сиреной на весь полк. Выхожу навстречу.
- Что случилось?
- Там, там на стройке казармы плитой убило на смерть, три, триии, трех человек!

Глаза у нее при этом, как всегда перекошены, налиты страхом, ненавистью ко мне, но в тоже время следят за моей реакцией. А реакция моя на такую ситуацию совершенно спокойная, потому что возле трупов мне уже делать нечего. Для них есть другой доктор, патологоанатом, и у него фамилия Немков. Я спокойно беру сумку для оказания неотложной помощи и иду по направлению к казарме, которая, действительно, строится. Возле КПП, слева, если заходить с улицы.

Моя помощь может понадобиться лицам, причастным к трагедии. Шуликова стоит на крыльце медпункта и мне вдогонку, злорадно покрикивает:
- И ведь не поторопится! Не побежит!

"Пошла ты дура стоеросовая," - подумал я про себя. Подхожу к казарме. Вижу, как ни в чем не бывало, трудятся десятки солдат стройбата. Сверкают мастерки, они уже достраивают верхний, третий этаж, но что удивительно, все, буквально все, в новеньких красных касках, чего раньше я у них почти не замечал. Под торцевой стеной казармы стоят их командир роты и старшина. Мы уже давно знакомы, потому что их подчиненные у меня тоже постоянные гости. Вижу, что лица у них со слегка припухшими глазами. Мужчины плакали.
- Где ?- спрашиваю у них.
- Там,-указывают они мне руками в сторону бетонного забора. Подхожу. Вытянувшись в полный рост, лицом в грязь, лежит тело солдата. Его голова с коротко стриженными волосами превратилась в блин. И напоминает ежика на асфальте, когда его переезжает автомобиль. Ему уж точно моей помощи не надо. Чуть в сторонке, на груде кирпичей, сидит гражданский мужчина.

- Это все?- спрашиваю у него.
- Да, - отвечает он, и судороги искривляют его лицо. Он хватается за сердце. Вот кому нужна моя помощь. Я быстро заполняю шприц, второй…и колю ему сердечные и успокаивающие препараты.
- Вы здесь кто? - спрашиваю у него, когда он немножко отошел.
- Крановщик, - отвечает и чуть не плачет он.
- Как это случилось? - чисто риторически спрашиваю я у него.
- Солдат был стропальщиком. Он здесь внизу цеплял плиты перекрытия на потолок за крючья, я поднимал. Последнюю плиту с одной стороны он зацепил не за специальные петли, которые имеются на каждой плите с двух сторон, а за оголенную арматуру. Я не обратил на это внимания, или скорее всего не заметил. Приподнял на три метра, она сорвалась, и рухнула ему на голову.

С тех пор я помню, что вес этих плит тонна двести. В этот момент подъехали работяги из прокуратуры. Мне здесь больше было делать нечего.
- Ну, что там, доктор!? - еще с крыльца начала вопрошать Шуликова.
- Все нормально. Трое убитых, - отвечаю я.
- Как! На смерть?
- Нет, только на половину.

Забегает в приемное старшина девятой роты.
-Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
- Да.
Посмотрите пожалуйста, это ваша подпись? И подает мне ротный "Журнал записи больных".
Смотрю. Под записью не моим почерком об освобождении на трое суток от выполнения служебных обязанностей стоит похожая, но не моя подпись.
- Нет, не моя, - говорю я прапорщику.
- Вот мерзавец! Хотел просачковать трое суток. Вашу подпись я ведь хорошо знаю, ее трудно подделать, но ведь попытался засранец, - ругается ротный папа-мама.

Амбулаторный прием и дежурство в этот обычный для войскового врача день я закончил как всегда. В двадцать один час с небольшим. Около десяти уже ужинал. Благо, мне теперь добираться домой, было всего-то, метров пятьсот.

Маски – шоу от Чиндарова и Горбунова

Очень своеобразно боролся с правонарушениями командир дивизии полковник А. А. Чиндаров. А таковых среди личного состава срочной службы было предостаточно. Травматизм, влекущий порой за собою инвалидность, на почве неуставных взаимоотношений в дивизии зашкаливал. Девяносто процентов травм скрывалось на месте, и дальше дивизии никуда не сообщалось о них. Львиная часть из них вообще пряталась от глаз начальства на уровне частей в которых они происходили, но вот выбитые селезенки и сломанные челюсти скрыть было намного тяжелее. С удаленной селезенкой солдата приходилось увольнять досрочно из армии, а здесь уже нужно было докладывать наверх причину увольнения,вчера еще абсолютно здорового солдата.

Ну, и естественно, что московское начальство периодически проявляло крайнее недовольство тем положением дел в "передовом" по всем показателям соединении. Наверху тоже сидели вчерашние комдивы, которые прекрасно знали и понимали настоящее положение дел в частях. Знали и то, что на одну выбитую селезенку, по статистике приходится минимум десять переломанных челюстей и сотня других ушибов и травм. А ведь были и травмы со смертельными исходами.

Не знаю, кто автор методики по профилактике неуставных взаимоотношений между личным составом, которую я застал, будучи в полку. Полагаю, что все тот же коллектив партийно-политического аппарата под руководством известного в дивизии шоумена-балетмейстера, полковника Горбунова. Но надо отдать должное, эффект от таких клоунад, был.

Весь личный состав Болградского гарнизона выгоняли на большой плац нашего полка. (Если что то подобное случалось в Кишиневском или Весело-Кутском гарнизоне, то мероприятие проводилось там, на месте). У нас было два плаца. Внутренний, по меньше размерами, на месте бывшего спортивного городка, между казармами. Он использовался для нужд полка, а старый, большой, теперь чаще эксплуатировался в целях гарнизона.

Так вот, когда я говорю, что сгоняли весь личный состав, то это значит, что собирали всех, кроме лиц караула и наряда (по одному человеку оставляли) по подразделениям. Приводили и наряды по столовым. Приносили на носилках даже лежачих больных из лечебных заведений, не говоря уже о ходячих. Выстраивали коробки замкнутым кольцом, оставляя широкий коридор посредине.

Командный состав дивизии занимал места на трибуне. Комдив вооружался мегафоном (в просторечии, матюгальником). К наружному краю плаца, со стороны КПП, подъезжал милицейский воронок. Из него выходили вооруженные автоматами, минимум четверо ментов. Затем вытаскивали из салона автозака главного героя спектакля. Если это летом, то в самой рваной и замызганной тельняшке и таких же засаленных ХБ брюках. Могли быть сапоги, самого большого размера, чтобы болтались на босых ногах. А мог быть и босиком. На груди, висящая на шнурке(стропе) большая табличка с надписью крупным, жирным, черным шрифтом " Я УБИЙЦА!" (вор, предатель и т.п.), в зависимости от ситуации.

Солдата в сопровождении вооруженных милиционеров, и обязательно, овчарки, под барабанную дробь и комментарии комдива через мегафон, проводили медленно по кругу (при необходимости, несколько кругов!). Чтобы все присутствующие могли наглядно и воочию убедиться, что так будет с каждым, кто осмелится переступить черту Устава (читай закона). Затем присутствующий на трибуне прокурор гарнизона оглашал приговор. И преступника пинками загоняли снова в воронок. Мог быть еще вариант с металлической клеткой на колесах, сваренной из толстой арматуры. Тогда наказуемый помещался внутри ее. Тоже в кандалах, рванье на теле и прочих хорошо запоминающихся атрибутах.

Обычно такого представления хватало на пару месяцев, чтобы наступило относительное затишье в солдатской массе.

Воровство

Еще в 1984 году, как-то по случаю, приобрел я фотоаппарат "Ломо-компакт", расшифровывается как Ленинградское оптико- механической объединение. Точно такой был у моего однокурсника Вани Попеля. И он мне сразу очень понравился. Как хвастался Попель, у него объектив был устроен по типу "рыбьего глаза". В общем, он по всей своей форме напоминал наши недавние "мыльницы", которые были последним писком фотоаппаратов пленочного типа, перед полным переходом на цифру. И обошелся мне тогда этот прибор ровно в семьдесят пять рублей.

В него можно было заправлять, как черно-белую пленку, так и цветную и слайдовую. И еще в нем не надо было ничего там крутить, он сам наводился на все нужные параметры. Очень было удобно им пользоваться для фотографирования на прыжках с парашютом. Засовываешь в рукав комбеза, в воздухе достаешь одним движением руки, и клацай сколько хочешь. Вот и взял я его на очередные прыжки. Положил и принес на службу в своем неразлучном "дипломате".

Выскочил из кабинета по каким-то срочным делам, не успев запереть дверь на ключ. А когда хватился, оказалось, что его в дипломате уже нет. Принес я из дома на него паспорт, с картинкой самого фотоаппарата. Особо уже не надеясь когда- либо найти, показал своим бойцам из медпункта, как он выглядит. Попросил, если где-то случайно увидят, реквизировать. Попросил и забыл. Прошло две недели. Старшина МПП срочной службы, ушлый парень, стучится ко мне в кабинет. Приглашаю. Он показывает фотоаппарат и спрашивает:
- Это ваш?
- Сейчас посмотрим.
Достаю паспорт, сверяем номер, да мой. Но, к сожалению, раскурочен полностью Сломана и не закрывается задняя крышка. Не работает зум.
- А самого вора-то нашли ?
- Никак нет, нашли только последнего владельца, но если надо, то мы пройдем по всей цепочке.

И что вы думаете, прошли по одиннадцати участникам, которые перепродавали его друг дружке. И нашли воришку. И притащили его ко мне. Он запираться не стал, сознался. Предлагаю ему, забирай, то что ты украл, а мне верни его стоимость.
- Ну, что вы. Он мне не нужен, а с получки я вам верну то, что он стоит. Только не сообщайте моему командиру роты.
-Ладно, - говорю,- поверю.
А сам то и не спрашиваю даже, сколько он прослужил. И какой период стоит на календаре, но командира роты случайно, при встрече я о происшествии предупредил. Он заверил, что все решит. Проходит месяц, снова сталкиваюсь с тем командиром в городском автобусе. Он меня спрашивает:

- Ну что, вернул тебе мой боец деньги?
- Нет, конечно.
- Вот сволочь, а ведь он уже уволился. Ладно говорит, я дам тебе его домашний адрес.

И принес через день мне на службу этот адресок.

Снова в круговерти забываю о нем напрочь. И только через полгода случайно наткнулся в своей записной книжонке.
"Чем черт не шутит, а давай, - думаю, - проверим.

И пишу письмецо, только не вору, а в его РОВД по тому адресу. Так, мол, и так, проживающий на вашей подведомственной территории, такой-то, совершил то то. Без всякой надежды на благополучный исход. Ведь перестройка-то уже была на исходе. Власть размывалась на глазах, но тем не менее, проходит еще пару недель, и звонок мне в дверь квартиры. Смотрю, почтальон, говорит мне:
- Получите и распишитесь. Вам перевод на семьдесят пять рублей.

Купил я потом в Одессе точно такой же. И за ту же цену.
Воровство в дивизии процветало. Меня все доктора в самом начале предупредили: - Не оставляй ничего на видном месте или в незапертом состоянии.

Был случай, проводил инструктаж должностных лиц, ответственных за подготовку заступающего в караул личного состава, заместитель командира дивизии полковник Стаськов. Медики, как всегда, ответственны за все. Поэтому и я стою в одном строю с рядом должностных лиц. Форму одежды объявили заранее, повседневная в сапоги.

Проходит вдоль строя этот полковник.
- Товарищ лейтенант, а почему у вас знак "Гвардия" такой древний?
- Никак нет, товарищ полковник, совершенно новый! - не смея нагнуть голову и посмотреть, на одном дыхании выпаливаю я.
- Ну, ну, - аж улыбнулся, очень суровый полкан. И пошел дальше вдоль стоя, уже ничего не говоря. Я перевел взгляд на этот знак, а там, о ужас! Вместо моего новенького, золотистого, с ярко-красной эмалью, висит весь потрескавшийся, потемневший и облупившийся, как трехсотлетняя черепаха, знак "Гвардия".

"И когда только успели, гады, подменить? - расстроился я. Вроде и не снимал кителя нигде.

Марьин

- В полк приезжает очередная комиссия, - предупреждает-доводит офицерскому составу и прапорщикам командир полка на ежедневном утреннем построении. - В первую очередь будут проверять полевую выучку линейных батальонов и дивизионов. Для этого в учебном центре необходимо развернуть все наши потроха для демонстрации мощи (и немощи, это уже от меня). Колонну с имуществом, которое будет передислоцировано в поле, назначаю возглавлять командира второго батальона майора Пшенова. Он же там и возьмет на себя общее руководство по развертыванию и последующей демонстрации для комиссии. Медицинское обеспечение от нашего "пункта медленного помирания" ПМП возглавит наш младший врач полка. Ты все понял, Озерянин?
- Так точно, товарищ полковник.

Бабич беспрерывно, шутит, балагурит и прикалывается. Наш медпункт он расшифровывает на свой манер, по старой аббревиатуре, ПМП, так она звучала четыре года назад. И расшифровывалась, как полковой медицинский пункт. А теперь вот уже четыре года как МПП, медицинский пункт полка. Но он постоянно называет его "пункт медленного помирания". А медицинский батальон дивизии - "забойным пунктом". Такое у него свое, специфическое отношение к медицинским заведениям.

После обеда личный состав медпункта загружает в санитарный автомобиль полевую палатку и все необходимое в полях, медицинское имущество. В шесть утра я, не ожидая общей колонны, выезжаю в учебный центр. Расстояние до точки "Б" из точки "А" пятнадцать километров. Приезжаем и в ожидании подтягивания общей колонны, занимаем место на автомобильной стоянке, за углом забора полигонной команды.
Минут через пять вдоль ряда стоящих машин пробежал какой-то сержант. Он жестами показал, чтобы водители вышли на улицу. Один за другим они стали выскакивать из кабин и бежать за поворот угла. Мой водитель тоже было дернулся вслед за ними.
- Сидеть!-спокойно скомандовал я.
- Товарищ лейтенант, так там же всех…
- Сидеть,- снова сказал я. Водитель остался, но дергался, как будто под него подложили седушку с иголками.
Подходит прапорщик, у него на левой руке повязка, "дежурный по вч…",-Товарищ лейтенант, разрешите вашего водителя?
- Зачем?
- Полковник Марьин приказал, чтобы силами водителей, на автомобильной стоянке навели порядок, пособирали окурки и мусор.
-Что!? Кто он такой?
- Он заместитель командира дивизии…

 Теперь уже я возмутился окончательно.
- Я приехал сюда на полчаса раньше колонны, чтобы мой водитель собирал за вас здесь бычки!? Пошел на … отсюда, прапоридло!
Прапор растворился за углом, но через пару секунд снова перед моим окошком.

- Ну, товаарищ лейтенант, полковник Марьин приказывает.
- Да пошел ты на … вместе со своим Марьиным! Ты меня понял?!
- Это кто так сказал!!!? - слышу я настоящий львиный рык за поворотом.
- Ко мне!!!

Ну тут уж вижу, что уже не до шуток. Выпрыгиваю из кабины и выскакиваю на дорогу. Посреди дороги передо мною стоит достаточно крупного телосложения полковник. Ноги расставил на ширину плеч, руки с розгой заложил за спину. Глаза на выкате, смотрят на меня испепеляюще.
- Товарищ полковник, лейтенант…
- Что!?? Да ты, как посмел посылать меня на …???!!! Да я тебя…

Глаза у него совсем полезли из орбит, рот раскрылся на ширину приклада…Я почувствовал, что становлюсь миниатюрно маленьким, а ноги уходят в асфальт, полковник проглотит меня целиком, и не заметит. Но я еще успел увидеть, что позади полковника по дороге прямо на нас мчится "Волга".
- Товарищ полковник, "Волга" сзади…

Он оглянулся, потом зыркнул на меня: - Эххх. Ну ладно, я еще с тобой разберусь! Все по рабочим местам! - гаркнул он. "Волга" остановилась. Из нее начал выбираться трехзвездный генерал. Марьин рванул к нему с докладом. Я запрыгнул в кабину своей машины. Обычным лейтенантам просто так лицезреть генералов вредно для здоровья... 
Все мы в тот день развернули, все продемонстрировали. Оценка была, вроде как, "хорошо". С Марьиным я больше не пересекался. Его куда-то отправили на повышение. Через много лет мне стало известно, что тогда он ушел командовать десантной бригадой в Кутаиси.

Путешествие в медбат

На амбулаторный прием приходит солдат с огромным флюсом левой щеки. Нагноился корень шестого верхнего зуба. Боец долго скрывал от командиров проблему и пришел, когда боль стала нетерпимой. Звоню врачу-стоматологу в медицинский батальон, он соглашается принять, потому что наш полковой зубодер находился в отпуске. Время около семнадцати часов. Даю команду водителю нашей санитарной машины на выезд. Ехать-то всего два километра, но на трети пути, напротив так называемого, пятого магазина, мотор глохнет.

Я, вместе с больным, пытаемся толкать "таблетку", так десантники называют УАЗ-469, но ничего не получается. На крыльце магазина сидит группа аборигенов, которые активно комментируют наши действия и предлагают разные "дельные" советы. Я слегка на них наезжаю в том плане, что лучше бы помогли завести с толкача. Они соглашаются, и присоединятся, но все равно ничего не получается. Справа от магазина я вижу полевую, хорошо утрамбованную дорогу-спуск к озеру, по которой, если машину направить туда, она, возможно, с горки заведется. Идем с водилой пешком и осматриваем - оцениваем эту возможность.

Водитель говорит, что должно получиться. Болгары тоже положительно оценивают эту идею.

- Главное, чтобы ты, - говорю я водителю, - как только мотор заведется, тормозил, а задом сдал назад.

Он согласно кивает своим набалдашником, потому что метров через сорок, справа от дороги начинается глубокий овраг, а слева отвесная грунтовая стена. Дорога вся кривая-извилистая, а в самом низу виднеются густые и толстые акации. С помощью добровольных помощников выталкиваем "санитарку" на этот путь. В пропасть.

Тихо и плавно машина как сдвинулась, так и пошла, нигде не останавливаясь и не тормозя. Я рванул вслед за ней, но на полдороге отстал. И только широко расширенными глазами смотрел, как она, набирая скорость на холостом ходу, мотор так и не завелся, умчалась вниз. Удара в дерево или звука падения в овраг не услышал. Бегу, смотрю, стоит мое авто в полуметре от толстого дерева целое и невредимое. И водила сидит, вроде даже не испуганный.

Теперь задача, как выбраться обратно. О больном уже и речи на сегодня нет.

- Сиди здесь и жди, попытаюсь кого-то найти, чтобы тебя вытащить, - говорю водителю. Поднимаюсь наверх, забираю своего пациента и пешком возвращаемся обратно в полк. Подходим к штабу полка.

- Иди в медпункт, - говорю больному, - и жди меня там. Никуда не уходи. Если кто спросит почему вернулся, скажешь, что машина в квартале от КПП заглохла. Переночуешь у нас, а завтра с утра поедем в медбат. Больной ушел, деваться ему некуда.

Захожу к дежурному по полку. Вешаю лапшу ему, что заглохла наша санитарка в ста метрах от полка.
- Разреши взять дежурный ГАЗ-66 и притянуть?
- Хорошо, бери.

Выезжаю за КПП, подъезжаем к тому же магазину. Прошу нового шофера принять вправо, остановиться и выйти из машины. На улице уже резко стемнело.

- Ты в горах когда- нибудь водил автомобиль?
- Никак нет.
- А по горным дорогам задом на грузовой машине тебе приходилось ездить?
- Шутите, товарищ лейтенант, конечно нет.
- А вот сегодня придется попробовать.
У солдата от недоумения глаза округлились.
- Пошли,-  говорю, - осмотрим все пешком.

И мы с ним вдвоем прошли весь путь вниз и назад. Они, водители, перекинулись парой слов внизу между собой.

- Ну что, сможешь проделать эту операцию?
- Попробую.
- Главное, не свались в овраг, - предупреждаю его. Поехали. Он за рулем, я снова сзади, оба сдаем задним ходом, я при этом жестами регулирую его движение, несмотря на узкую, извилистую дорогу и почти полную темноту. Благополучно спустились вниз. Я потом замерял эту дорогу, шестьсот сорок метров. Зацепили нашу таратайку за задний крюк и вытянули ее наверх. Военные водители, лучшие водители в мире! На асфальте перецепили "таблетку" за передок и благополучно въезжаем в КПП. Прошло сорок минут, как я взял дежурную машину.

А здесь уже целый майор, зампотех полка, накидывается на меня с кулаками и матами.
- Ты где был?

Дежурный по полку тоже топчется рядом. Делаю невинные глаза и мямлю, что, мол, так и так, машина не заводилась, невозможно было сдвинуть с места и прочую лабуду, но по их лицам вижу, что они оба счастливы тем, что машины в целости и сохранности. А все остальное это мелочь. Они даже не стали конкретно вникать в ситуацию.
Больной до утра переспал в медпункте, я назначил ему содовые полоскания полости рта. К утру даже отек немного спал. Отвели его к стоматологу. Проблем не было.

Обеспечение боевой подготовки

Кроме своей обычной врачебной работы в медпункте, меня наравне с остальными врачами и фельдшерами, постоянно, день через день, привлекают на всевозможные медицинские обеспечения напряженной боевой подготовки в полку. А это всевозможные стрельбы, вождения техники, и прыжки с парашютом.
Если назначают на обеспечение стрельб, тогда нужно с группой офицеров, которые будут непосредственно руководить и контролировать это мероприятие, ехать накануне, на инструктаж. Инструктаж проводит полковник Цымбалару. Его кличка в народе по ассоциации с фамилией, звучит, как "Сын барана". На самом деле он сын молдавского народа. И о нем ходит в дивизии басня, что вот, мол, когда он стал уже полковником, и приехал в очередной отпуск к своим родителям в село, то отец его и спрашивает:
- Сынок, вот ты мне скажи. Прошло уже так много времени, как ты ушел из нашего дома. Чего ты достиг в этой армии?
- Ну как тебе сказать, отец. Главное, это то что я дослужился до полковника, до папахи так сказать.
- Сынок, - говорит отец, - так ты и в училище военное, уходил из дому в папахе, и вернулся в ней домой. Не вижу никакого роста.

Дело в том что в молдавской национальной форме одежды, все парни носят бараньи папахи. (конечно, немного другие по форме, чем военные).

По должности Цымбалару начальник ПВО дивизии, но так как эта должность в мирное время абсолютно лежачая, он совершенно ничем не загружен, а у нашего комдива никто в дивизии особо не залежится. Вот он его и пинает туда, где тонко. Одновременно, "сын барана" и комендант гарнизона, он же почему-то еще заправляет периодически и боевой подготовкой в учебном центре. Вот к нему-то, за день до стрельб нашего полка, мы и направляемся на инструктаж. 
Обычно, это группа из четырех человек. Руководитель стрельб, он среди нас старший, обычно кто-то из линейных комбатов или командиров дивизионов. Начальник оцепления, медик и другие подсобные лица.

В одной из казарм УЦ у Цымбалару есть свой кабинетик. Стучимся, заходим, представляемся. Я совершенно не слушаю и не слышу всего того, что он говорит моим спутникам, потому что все что касается их работы, меня совершенно не касается. Моей работы никто из присутствующих, включая и самого "сына барана", тоже совершенно не знает, поэтому в мой адрес тоже никогда не звучит ни одного слова. Я и мне подобные здесь только присутствуем в качестве статистической единицы для того, чтобы такие, как этот баран, убедились что я реально существую. Что я завтра здесь буду. И что я, если это понадобится, должен буду выполнить возложенную на меня миссию.

На следующий день я еду снова же сюда, но уже в своей санитарной машине. Машина нужна не для того чтобы перевозить мою жо.. у, а все для того же, его величества, случая. Но и я пользуясь случаем, с удовольствием пользуюсь этим, так сказать армейским легковым транспортом. Еще осенью, когда я приезжал на эти обеспечения в первый раз, мой водитель, рядовой Булькаускас, говорит мне:
- Товарищ лейтенант, посмотрите вон туда вниз. Видите там виноградники?
- Вижу.
- Пока вы будете сидеть на своей вышке, разрешите я мотнусь туда за виноградом?
- Ты что охерел, солдат?
- Да вы не волнуйтесь, я уже там был и не раз. И все ваши предшественники меня с удовольствием отпускали. А капитан Коломоец прошлой осенью вообще целый подвал овощей и фруктов заготовил, благодаря мне.

Коломойца я лично не знаю, потому что он уже куда-то ушел на повышение. Но сын литовского народа вызывает у меня своим искренним и открытым лицом доверие, поэтому я соглашаюсь и отпускаю. Вечером, когда нужно было в тот раз уже ехать домой, случайно бросаю взгляд в салон автомобиля и вижу, что он доверху чем-то заполнен. А сверху по-хозяйски укрыт брезентом. Приоткрываю, а там стоят ящички винограда разных сортов и расцветок. Отдельно лежат арбузы насыпью и персики, тоже в коробочках.
- Это что такое? Ты что, хочешь посадить меня?
- Никак нет! - изображает испуг литовец. - Я все сделал так, что никто меня не видел и не слышал. Можете быть абсолютно уверены, товарищ лейтенант.

Все слова он произносит со своим специфическим, только для прибалтов присущим акцентом.
- Ой, смотри мне, Булькаускас. Чтобы это было в последний раз!
- Так точно, больше не повторится, - отвечает так уверенно, потому что следующий раз он скорее всего поедет с кем-то другим. И все повторится точно так же. Основную часть добычи, я сам советую ему разгрузить в подсобное помещение подвала. Это для личного состава медпункта. А именно, на это все они и рассчитывали. Поэтому разгружают быстро и со сноровкой достойной удивления. И только небольшую толику я беру в качестве презента себе. Бойцы молча меня благодарят, потому что им тоже эти лакомства с неба не падают. Ладно, пусть пополнят свои запасы витаминов в организме. И меня может когда-нибудь вспомнят добрым словом. А местные колхозы, авось, не обеднеют.

Заправка фляг ореховым отваром

Но сейчас зима. И я вместе с руководителем стрельб, торчим в кабине так называемой, продуваемой всеми ветрами, вышки. Она хоть и застеклена плексигласом со всех сторон, но во многих местах есть щели, трещины и всевозможные пробоины. Высота ее над землей метров десять. А так, как все сооружение находится еще и на холме, то ветерок имеет ее в любое время года. А зимой тем более. Согреваемся различными электрическими козлами, чаем с термосов и чем попало.
В пять часов дня на инструктаж прибывает группа офицеров, которые должны будут проводить идентичные занятия завтра, после нас, но они не смогли найти доктора, который должен быть в их группе. Этим медиком должен быть капитан Давыдов, но это жирное чмо уже успело "накушаться", и они не рискнули везти его с собой. Решили, что попросят меня поприсутствовать на инструктаже. А Давыдкина (так его называют в полку) они к завтрашнему утру приведут в чувство. В принципе я не против, но вот незадача, в связи с похолоданием Цымбалару издал распоряжение приезжать на инструктаж, и соответственно, на саму стрельбу в "десантуре". То есть в утепленной десантной форме одежды. А я сегодня еще в шинели.

И если группа зайдет к нему в кабинет в бушлатах, а я в своей шинельке, то тут же получу взбучку. Но ребята меня уговаривают, потому что без медика он просто отменит инструктаж и тогда получат все. Ладно, идем. Я захожу крайним взгляд сына барана мгновенно фокусируется на мне. У него уже открывается баранья пасть, чтобы на повышенных тонах задать мне "умный" вопрос.
Я смотрю на него в упор. У него самого на голове шапка набекрень, и сдвинута кокардой к правому уху. Шинель расстегнута, а кашне на шее накручено на бараньей шее, как веревка. И он, будучи как все животные, очень чувствительным ко взгляду, а у меня взгляд всегда отличался еще той "теплотой", если что-то не так. Запнувшись на полуслове: - Этттооо еще чтоооо!!! - переводит мой взгляд на свой внешний вид и захлопывает свою скворечню. Дальше инструктаж протекает в обычном тоне. Отдуплились.
- Спасибо, доктор, за то что выручил! - жмут мне руку все по очереди. - Мы в долгу при случае не останемся.
- А как это тебе удалось без слов заткнуть рот Цымбалару? - интересуется один из них.
- Ну, это благодаря моему особому, "нежному" взгляду.
- О, мы уже наслышаны о твоих способностях. Если ты нашел способ усмирить Шуликову с Пизанкиной, то о каком-то баране и речи нет, - начинают они наперебой расхваливать мои "способности". Я ухожу на свою вышку. Офицеры завтрашней смены убывают в полк.

Под вечер, если Цымбалару отсутствует, то в ход для согрева идет все подряд. Часто дневные стрельбы переходят плавно в ночные. Поэтому старший группы, когда уже все израсходовано, интересуется:
- Доктор, а не потрогать ли нам твой НЗ ?
- Если осторожно, то почему бы и не потрогать, - отвечаю я, потому что мороз с пронизывающими ветрами действительно уже достали. Тем более, что уже время к часу ночи, и прозвучала команда сворачивать стрельбу. Разливаем то, что Бог послал на троих, глотаем обжигающую слизистую рта огненную воду и загрызаем, уже услужливо разогретой на "козле" начальником оцепления, тушенкой с гречневой кашей. Ну, вот, вроде полегчало. Пора по коням. А утром, как обычно, на службу. Никого абсолютно не интересует, чем ты ночью занимался, и во сколько прикорнул на подушке.

Через пару дней моя очередь обеспечивать прыжки всей дивизии с Илов на площадке приземления. Если с "кукурузников" своей дивизионной эскадрильи личный состав может совершать прыжки в любой подходящий момент, по решению комдива, то с более крупной транспортной авиации, уже только с позволения высоко расположенных штабов. В такие дни на наш Болградский аэродром съезжается практически весь, не задействованный по службе личный состав дивизии. А это и полк из Кишинева и из Веселого Кута. Наших "молдаван" видно издалека. Они приезжают по-барски, на "Икарусах". Артиллеристы из Кута- поскромнее, на бортовых "Уралах".
Медицинское обеспечение всегда от нашего Болградского гарнизона, а это значит, по очереди, с двух полков, 299-го моего и 217-го пдп, соседнего, через дорогу. Иногда для усиления, выделяется хирургическая бригада от медбата.
Личный состав нашего медпункта в делах обеспечения чего-либо давно натаскан. И без лишних слов быстро загружают в "санитарку" все необходимое. А это носилки, различные шины, врачебную сумку для оказания неотложной помощи на выезде. Я только отдельно получаю в аптеке коробочку с наркотическими обезболивающими средствами, под роспись, за каждую ампулу. Как всегда выезжаем с огромным "ефрейторским" зазором, в шесть утра. Хотя непосредственная выброска десанта никогда раньше десяти не начнется.

Кроме нас туда едет еще целая бригада офицеров, прапорщиков и солдат от РДО и ВДС. Они со своим транспортом. Это специальные фургоны для погрузки уже использованных на сегодня куполов-парашютов. Специальная трибуна на колесах для руководителя прыжков. И много еще чего-всякого. Я в своей машине занимаю место на крайнем левом фланге этих спецов. Возле трибуны шевелится длинная полосатая "кишка" на высоком шесте. Она указывает направление ветра по всему полю, пардон, по всей ПП. На площадке приземления расставлены бойцы в шахматном порядке. В их задачу входит ловить купола тех, кого будет ветром тащить по полю. А еще у них имеются при себе столы, на которые, если возникнет необходимость, надо будет ловить тех у кого, не раскрылся парашют. Это такие длинные, авизентовые полотнища, на которых укладывают купола парашютов. Или же круглые, которые все видели по крайней мере в кино, на которые пожарники ловят тех, кто спасаясь, прыгает из окон при пожаре. Правда, за всю службу я ни разу не слышал, тем более не видел, чтобы на них кого-то поймали, падающего с километровой высоты.

Все, все застыли в ожидании появления самолетов. На трибуне стоит огромный специальный бинокль на подставке. Если в него смотреть, то десантники отделяющиеся от самолета видны, как будто в десяти метрах от тебя. Дежурные офицеры в нем могут своевременно заметить, если у кого-то из выпрыгивающих, возникает нештатная ситуация и своевременно подать команду на попытку спасти человека. Наконец, звучит команда: - Летят! Приготовиться всем.
Посреди площадки зажигают дымные костры, чтобы летящие на раскрытых куполах десантники могли по направлению дыма сориентироваться по ветру для правильного приземления.

Я выхожу из кабины своего УАЗа и наблюдаю за выброской. ИЛ-76 даже на расстоянии в километр от земли смотрится очень громоздкой птицей.

- Первый пошел! - орет кто- то на трибуне. Я видел, как открылась дверца со стороны обращенной ко мне, а вместе с ней и хвостовая рампа. Парашютисты посыпались, как горошины, а через три секунды у первых начали открываться купола. Первый борт исчез из поля зрения и тут же на его месте появляется второй, за ним третий, четвертый и так далее. В воздухе в таких случаях можно наблюдать что-то на подобие этажерки с косыми полками. Иногда, при равномерном ветре, таких полок можно насчитать до пяти и более. Когда первая "полка" уже приближается на глазах увеличивающихся куполах, верхняя еще только расцветает вспыхивающими одуванчиками.

Но зачастую, воздушные массы на высоте с разной скоростью перемещаются в различных направлениях. И тогда полок не различить. Все смешивается в один мечущийся во все стороны клубок. В чистом, морозном воздухе, не смотря на гул самолетов, а особенно если они уже отлетят, очень хорошо слышно каждое слово оброненное десантником. А ронять там есть, и слова и кроме слов.
В воздушной массе стоит сплошной русский мат. Он более доступен уху не изощренному любезностями.
-Тяни левую! Таку твою…
-Тяни правую. И твою не минать…

Это идет разговор между парашютистами о том, чтобы не случилось схождения куполов. А они при такой массе народа в воздухе, на каждом "шагу". Кроме десантников в воздухе летят сапоги, слетевшие с ног. Они вращаются, как пропеллеры, горизонтально к земле. Кроме них, на подобие чаек, плавно помахивая концами, парят портянки, как маленькие кубические шары приземляются сумки под парашюты. Черными клубочками несутся к земле зимние шапки. Их никогда не видно, но зато если попадет по голове или туловищу, то очень чувствительно прилетают парашютные кольца. Их десантники иногда забывают после рывка повесить куда надо.

Ветер многих таскает по земле, у кого купол не погас при приземлении. За ними бегают солдаты из команды помогающих потушить купола. Многие опытные парашютисты стремятся приземлиться как можно ближе к трибуне, чтобы не тащить потом купол на спине. А еще за умелые действия в воздухе, с рук командира дивизии, или и более вышестоящего командования, которое может присутствовать здесь в этот день, можно получить и именные часы с дарственной надписью.
Мои бойцы из помощников, санинструкторов и санитаров побежали навстречу своему командиру, начальнику МПП Розову - помочь нести парашют. Он сегодня совершил прыжок и торопится ко мне, чтобы подменить.

А я если успею, тут же запрыгиваю в кузов отъезжающей грузовой машины, на "старт". Возможно, что еще успею сегодня совершить прыжок. И я, действительно, успеваю. Правда, у меня нет сегодня своего уложенного парашюта, и я хватаю в попыхах купол своего кореша, нашего полкового стоматолога Вовы Науменко. А это категорически запрещено.
По-быстрому натягиваю его на свой стройный силуэт. Нужно успеть пройти все этапы проверки. А самолет крайний уже под парами. Все торопятся и подгоняют. Именно, на это я и рассчитываю, потому что на каждый парашют есть паспорт, и там указано, кто его владелец, если меня разоблачат, то не только не пустят на борт, а еще и взыскание наложат. Особенно с учетом того, что с некоторых пор я числюсь у ВДС-ников в "закадычных" друзьях.

Но ничего, все успеваю и проскакиваю все контрольные препятствия. В этот раз самолет не летает черт знает куда, а нарезав небольшой круг, заходит на курс для выброски. Все как обычно, я покидаю борт самолета под рев сирены и шум моторов. Правда, передо мною что-то было необычно в том, что несколько бойцов, перед тем как метнуться в открытую дверь, совершили какие-то мгновенные действия, прихватив кое-что с собою. Посредине салона, впритык с кабиной пилотов, стоит кресло борттехника. На его спинке висит добротная меховая летная куртка, а рядом такие же унты. Так вот, один боец метнулся на выход с курткой, а второй с унтами. Борттехник не успел даже глазом моргнуть.

Но когда я вывалился вслед за ними и попал в жесткий воздушный поток, у меня почему-то посыпались звезды и искры из глаз. В голове помутнело, и раздалась резкая боль в паху. Только когда раскрылся купол парашюта, я понял в чем дело. Мой зубной коллега по фигуре был колобкообразным. И вся подвесная система, соответственно, была подогнана под него. Я же в спешке не обратил внимания на болтающиеся на мне ремни и карабины. Вот они-то в динамическом полете, под натяжкой стабилизации, и дали знать, как хапать чужие купола. Удар, в основном, пришелся по придаткам.

Я еле вытащил свои провалившиеся в ремнях ноги, чтобы освободить их из удавки. Но ничего, все прошло благополучно. Скоро и мне навстречу подбежали наши медпунктовские бойцы, помогли дотянуть ношу. На все про все ушло чуть больше часа. И я снова приступил к исполнению своих обязанностей.

Вдруг посреди всего этого кавардака звучит ужасное слово:
- Свистит!
Это значит, что кто-то летит в объятия земли на нераскрытом парашюте. Я замечаю точку, которая с нарастающей скоростью несется навстречу твердому, не смотря на тонкий слой снега, бессарабскому грунту. Успеваю заметить, что группа солдат из команды обслуги ПП рванула со столами к нему, но он их опередил. Удар тела об землю, оно еще как мяч подпрыгнуло, но не высоко, не более чем с полметра.

В таких случаях к телу никого не подпускают, кроме медиков, руководителя прыжков и чуть позже, работников прокуратуры. Зрелище не из приятных, но нужно ехать или бежать, если рядом, и смотреть. Все мои действия заключаются только в том, чтобы констатировать смерть. Обычно тут же звучит команда: "Отбой прыжкам!"

К земле еще долетают те, кто был в воздухе. Самолеты выброску прекращают. Все службы сворачиваются и убывают в ППД. К работе приступают следователи. Причин так называемого "разбоя" может быть много. Я не стану здесь ничего этого перечислять. Специалисты знают их намного лучше и больше меня. И пусть в комментариях желающие напишут. Уезжаем в полк. Амбулаторный прием в семнадцать часов с меня никто не снимал.

Я начальник аптеки

Начальник аптеки прапорщик Недялков ушел в отпуск, и чтобы я не чувствовал себя недогруженным, по команде НМС полка ключи от этого объекта навесили мне. Почти один к одному стала повторяться ситуация, которую я уже проходил во время службы фельдшером медпункта в ГДР. На следующий день, с утра перед построением, "доктор Ваткин" залетает ко мне в кабинет с красными, выпученными глазами и выхлопом, как от крокодила, приглушенным голосом, просит:
- Кирилыч дай, дай быстрее, этот, ну, этот, ну, как его, ну, витамин..
- Какой витамин?- удивляюсь я.
- Ай, ну, что ты не в курсе? Разве тебе Недялков не говорил? Да этот, ну, витамин б-6…
- Пиридоксин, что ли? - уточняю я.
- Да, да, он. Давай быстрее, на развод опоздаем.

Я быстро нахожу упаковку ампул этого витамина, отрезаю на двух шейки, Вяткин выхватывает у меня из рук сначала одну, ломает ей запаянный конец и высасывает, потом вторую точно также. Сначала полощет содержимым ампул рот, потом проглатывает...
- Все, побежали, - говорит он. Я закрываю аптеку и мы быстро, огибая солдатский клуб, проникаем в уже вытягивающийся строй, занимаем свои места.

Здесь все, как обычно. Начальник штаба зачитывая приказы, жует сопли. Бабич, командир, нервничает. Затем с рычанием:
- Дай сюда! - забирает у него листочки и начинает интерпретировать их по своему:
"Ты что там Куценко крутишься в строю, как вошь на расческе?", - посмотрев в конец строя, он прикрикнул на начальника ПВО полка. И продолжил в своем стиле:
- Горбачев порубил в капусту сотни генералов, и даже маршалов, из-за таких как ты, вшивых ПВОшников, которые вместо того, чтобы сбить из пистолета какого-то немецкого замарашку Руста, дали ему возможность преспокойно посадить свою фанеру на Красной площади!

- А я то здесь причем, товарищ полковник? - пытался еще чего-то там мямлить в свое оправдание майор-зенитчик.
- Ты мне поговори еще! Так я тебе найду за что. Ишь, оно мне еще и возражает! Молчать, когда я тебя спрашиваю!
Майор заткнулся и уменьшился в размерах.
- В общем суть, этого приказа такова, что надо усилить, и еще раз усилить бдительность по отношению ко всяким летательным аппаратам, а так как мы с вами находимся практически на границе с сопредельными государствами, то нас это касается в первую очередь, и всех непосредственно.
Были еще какие-то вопросы, и приказы, но я их уже не слышал.

В медпункт возвращаемся всем медицинским скопом. К нам пристал один из ветеранов полка, майор Тютюнник.
- Открой аптеку, - просит у меня начмед. Открываю, заходим втроем.
- Давай, готовь по-быстрому коньяк, - говорит мне начальник медслужбы полка
- Не понял? Какой коньяк? - удивляюсь я команде начальника.
- Как, ты и этого не знаешь? Чему тебя вообще шесть лет в академии учили? - ухмыляясь и подмигивая своему, как я потом догадался, постоянному собутыльнику, майору Тютюннику.
- Открой левый ящик стола. Видишь там коробочку. Достань ее и открой.

Я выполняю все его команды. В картонной коробочке стоит двадцать флакончиков по пятьдесят миллилитров каждый. На этикетках написано, что это спиртовая настойка женьшеня.
- А теперь быстро открываем десять пузырьков и сливаем вот в этот мерный стакан.

При этом он начинает сам активно мне помогать открывать и сливать коричневое содержимое в литровую емкость с черточками и цифирками на боку.

По кабинету распространился насыщенный аромат спирта с корнем благородного растения, которое по инструкции, написанной на каждом флакончике, нужно принимать по столько-то капель, три раза в день для повышения иммунитета и сопротивляемости организма внешним воздействиям. 
- А теперь, давай, разливай по стаканам на троих.

Я подчиняюсь и разливаю.
- Ну, ты теперь будешь знать, что такое медицинский коньяк, - обращается ко мне старший коллега. - Видишь, он и по цвету и по запаху почти соответствует тому, магазинному. Но наш, не в пример армянскому, намного полезнее. Будем здравы!- произносит он и опрокидывает жидкость в луженую глотку. Майор, который в аптеке в гостях, одномоментно выпивать не стал. Сначала только половину стакана. Закуска для всех - аптечная, традиционная. Это уже даже я знал. Желтые горошинки витамина "Ц". Принятый на вчерашние дрожжи "коньяк", быстро размягчил служебное напряжение у майоров. Они начали говорить о чем-то о своем, мне неведомом. А так как оба прошли закалку в Афганистане, то тем для разговора у них хватало.

Я пригубил свою порцию, попробовал на вкус и незаметно спрятал.
- Эх, лейтенант. Как тебя зовут? - спросил меня гость. Я назвал свое имя.
- Володя, ты женат?
- Да.
- Эх, как жаль, ты мне так нравишься. Вот бы я за тебя отдал свою дочь. Она у меня такая хорошая девочка…
Даже у Вяткина что-то прояснилось в черепушке.

- Э,ээ, он женат, ты ему так не говори, не трогай моего доктора, он ужже занят. Майор еще долго сожалел, что такой хороший лейтенант и ему так нравится, а уже занят. Потом они тихонько переползли в кабинет начмеда, а я занялся своими делами.

Зубовщина

Незадолго до моего прибытия, на базе 299-го гвардейского парашютно-десантного полка замполитом и его коллективом под руководством командира была успешно разработана система индивидуально-воспитательной работы должностных лиц части и подразделений с личным составом. Она называлась "Методика поэтапной профилактики нарушений уставных правил взаимоотношений между военнослужащими", которая нашла широкое применение не только в частях и подразделениях ВДВ, но и во всех частях Вооруженных сил СССР.

Лично я особо не вникал, но методика заключалась в том, что практически на каждого солдата части заводилось что-то типа личного дела, которое в любой момент могло превратиться в уголовное. Особенно на тех, кто так или иначе не вписывался в общепринятые повороты. Велась активная переписка с военкоматами, из которых был призван солдат. Вплоть до школы и других учебных заведений, где он учился и с местом работы, если до армии такое было.

Солдаты, сержанты и старшины полка

Плюс к этому практиковалась, так называемая в солдатской среде, "школа ночных бомбардировщиков", когда всех нарушителей дисциплины привлекали на дополнительные занятия по политической подготовке после отбоя. Закрывали их в каком-нибудь классе и замполиты, по графику далдонили одно и то же, ночь за ночью, не давая бойцам спать. Брали, так сказать, на измор. А днем для них никто никаких скидок не делал. Все нагрузки шли, как на всех, своим чередом.

Много еще всяких санкций придумали замполиты в рамках Уставов, чтобы выбить дурь из головы нарушителей. И результаты были. Всякие, включая и те, что некоторые не выдерживая, могли и стропу накинуть на шею, как в том же РДО. Но в основном, они были положительные. Злые на замполита языки трепали, что это не сам Зубов придумал, а его жена, педагог по образованию, он только внедрил. Но не важно, это был реально разработанный в войсковом звене передовой опыт.

Женщины в полку

К нам в медпункт прибыло неделю назад свежее пополнение. Новая медсестра Люба Кашова. Очень красивая женщина, лет тридцати. Муж у нее капитан, терапевт, служит в нашем медицинском батальоне. Они недавно прибыли из Афганистана, где в общей сложности прослужили шесть лет. Там они познакомились, там и поженились. Кроме того, что она имеет среднее медицинское образование, она еще закончила в Ленинграде институт физкультуры имени Лесгафта. Это все она сама мне рассказала, при первом собеседовании. В общем спортивного телосложения девушка.

К работе приступила сразу, без раскачки. Дело она свое знала и, практически, полностью подменила в перевязочной такую бездарь, как Шуликова. У меня сразу на треть стало меньше работы. Работа горела в руках Кашовой.
Стук в дверь моего кабинета. Заходит Кашова. Вижу, что вся взволнована.
- Что случилось, Любовь Николаевна?
- Владимир Кириллович, мне сказали, что в медпункте с таким вопросом можно только к вам обратиться за советом. С первых дней, как я сюда пришла, меня стали преследовать, а майор Зубов пытается за мною ухаживать. Букеты цветов носит мне сюда. И вообще, прохода не дает. Да и командир полка грязные намеки подает. 
Скажите, как мне быть? Я ведь хочу спокойно работать, я замужняя женщина, а здесь некоторые женщины в медпункте намекают чтобы я не сопротивлялась, иначе меня попросят со службы.

Я успокаиваю ее, как могу, рассказываю ей напрямую, кто есть кто в медпункте, обещаю заступиться за нее в любую минуту. И уговариваю ничего и никого не бояться, а замполиту отрезать при случае напрямую, что у него своя есть, полуторацентнерная, пусть утешится, и тогда он уймется.
Женщина успокоилась и вышла из кабинета, но не тут то было. Оказывается, Пизанкина стояла под дверью и подслушивала.
- Что!? Жаловаться ходила!? Ты думаешь что нашла здесь себе защиту!?

Я вышел из кабинета. Кашова проскочила мимо Пизанкиной вниз по лестнице.
- Заруби себе на носу! -Ульяна побежала вслед за Кашовой. - Каждая б***ь в полку должна родить от Олега Ивановича!

И накинулась на Любу с кулаками. Та не долго думая, с разворота припечатала ее ногой в живот так, что через мгновение Пизанкина оказалась в противоположном конце коридора, сидя на полу под батареей, и хватая широко раскрытой пастью воздух. Из кабинетов повыскакивали лаборантка и Шуликова.
- Кашова, пиз..ц тебе! Мы тебя засудим и засадим! - заорала Шуликова.
- Но, но. Полегче на поворотах! - вмешался я.- Вы-то ничего не видели, а я видел все, как оно происходило. Так что еще посмотрим, кто кого посадит и куда. То что вы в очередной раз сели в калошу - это очевидно. Теперь осталось еще в тюрьму. Вставайте, Ульяна Николаевна. Нечего рассиживаться. Поедем к прокурору.
- Никуда я с вами не поеду! - тут же пришла в себя Пизанкина.
- Ну, тогда немедленно извинитесь перед Любовью Николаевной!
- Это за что я еще должна то перед ней извиняться? - поднимаясь с пола, по-свинячьи завизжала Юлька.
- Да хотя бы за то, что вы ее оскорбляли матом.
- Не буду я перед ней извиняться! - и скрылась в своем логове, в физкабинете. Шуликова бешено вращая своими бельмами и раздувая ноздри, побежала к Розову. Остальные тоже рассосались по своим местам. Веселый коллективчик, ничего не скажешь.

Насчет женщин в полку. Их в тот период служило около четырнадцати. Из них большинство у нас, в медслужбе, чуть меньше - связистки, затем машинистки и делопроизводители в штабе. В основном, все они были деловые и себе на уме. Кто и чем занимался, меня не касалось, но слухи о каждой циркулировали сами по себе.
- Кирилыч, посмотри, вот это Машка Мушулкова, писаришка из нашего штаба, - нашептывал мне Миша Мазминов.
- И чем она знаменита? - без особого интереса спрашиваю я, глядя на идущую в форме, женщину-коротышку, лет под сорок.
- Когда я еще проходил пять лет назад здесь стажировку, а нас тут много было курсантов с разных училищ, то между нами был распространен лозунг: "Кто не спал с Машкой Мушулковой, тот не служил в ВДВ!", ехидненько ухмыляясь, шушукает он мне на ухо, озираясь при этом по сторонам.
Теперь мне становилось более-менее понятно, для чего в командирской сауне было столько дверей, потайных ниш и скрытых комнат. А Пизанкина, призывавшая всех полковых дам заиметь сына полка от командира, сама видать, эту ступень в продвижении по служебной лестнице прошла давным-давно.

Еще наши медпунктовские дамы любили посещать в дни помывки личного состава солдатскую баню. В принципе, ничего особенного. Им, как фельдшерам и санинструкторам, это обеспечение вменялось в функциональные обязанности. Такая работа практикуется во всех ВС. Там им положено проводить телесный осмотр солдат. Выявлять любые кожные и прочие заболевания. При необходимости, своевременно обрабатывать ссадины, ушибы и потертости, но для наших извращенок, это еще и была возможность подобрать для медпункта личный состав с особо выдающимися признаками.
Многие бойцы, уже только уволившись, из дома писали друзьям письма, в которых подробно расписывали за что они были пригреты в МПП, и находились до дембеля в особо привилегированном положении. 

Центр расположения полка. Солдатский клуб.

Шуликова периодически жаловалась на солдат полкового, духового оркестра. Их студия, где они тренировались, находилась на втором этаже солдатского клуба. И с их окон хорошо просматривалось КПП.
- Не успеваю я переступить порог проходной, как эти мерзавцы начинают исполнять похоронный марш, дескать, в мою честь...

Солдаты в полку, включая и музыкантов, действительно ненавидели эту горластую жабу.

Учения

Южная весна набирала обороты. Зимы уже как будто и не было. Днем солнышко так пригревает, что по сравнению с Ленинградом, кажется, что я в каком нибудь Египте, но по ночам еще прохладно и сыро. Нам объявили на построении, что с понедельника начинаются дивизионные-командно штабные учения на Тарутинском полигоне. Тыловое обеспечение дивизии и полка отправляется на этот полигон эшелоном под руководством какого-то подполковника Мезликина из штаба дивизии. Его жена частенько прибегает ко мне измерять артериальное давление, потому как служит у нас в полку связисткой. У этой мадам третьей молодости, был странный кончик носа, со звездочкой розовых рубцов.
- Это ей муж в порыве ревности откусил конец носа, вот и зашили, как попало, - просвещает меня полковой старожил, доктор Давыдкин.

Короткий привал

Я еду на полигон поездом. Вместе со всем тылом дивизии и нашим медицинским батальоном. Прибыли перед обедом. К вечеру развернули все необходимые палатки. Подполковник Мерзликин, как оказалось, древний уже пень, бледный, с одышкой, но въедливый старикан, почему-то решил, что я должен везде его сопровождать. В принципе, ничем особо я загружен не был, поэтому хоть и без большой охоты, но ходил с ним везде по большому полевому лагерю. Мне самому был интересен весь этот огромный тыловой механизм. А старикан многое знал и охотно отвечал на мои вопросы.

Подходили и к палаткам медбата. Здесь я впервые увидел, что такое "тройник". Это когда три большие палатки с различным функциональным предназначением объединены между собой одним узлом-переходником. Личный и медицинский состав батальона был озабочен своими делами, поэтому на меня, войскового салагу-медика, внимания никто не обращал. Ушел я в свою, нищую полковую лагерную палатку. Здесь мои подчиненные бойцы уже нажарили на меня и на себя картошки с тушенкой на керогазе, и была возможность плотно поужинать, чем я незамедлительно и воспользовался. А как стемнело, то залез в свой спальный мешок, простеленный на носилках, и отключился без лишних уговоров.

Утром, около пяти, меня разбудил снова же начальник лагеря, Мерзликин.
- Выходи доктор, пройдемся, проверим, как народ отдыхает.
Выскакиваю из мешка, быстро одеваюсь, и пошли по территории. Еще только чуть-чуть рассвело. Стоял туман. И в этой дымке, смотрю какие-то аккуратные холмики, расположенные в два ряда, до ста метров в длину. Помню, что вечером их вроде не было.
- Это что за бугорки такие, вытянулись рядами? - спрашиваю у подполковника.
- Где?
А вон, те?
- Так это бойцы нашей комендантской роты спят, - совершенно спокойно отвечает ветеран.
- Как, прямо на сыром грунте?
- Да нет, на СПП.
- А что это такое?

В это время мы уже подошли к первому бугорку.
- Можешь посмотреть. Расшифровывается как специальная плащ-палатка, - говорит подполковник. Рассматриваю, точно, я с таким изделием еще не встречался. С виду обычная плащ накидка, но в тоже время и не совсем обычная. Сделана из прорезиненного материала. Половина ее надувается, как матрас, второй половиной можно накрыться с верху. А чехол, в котором она хранится, надувается, как подушка, под голову. В спущенном состоянии можно использовать, как обычную плащ-накидку. А если две штуки специальным образом объединить, то получится маленькая палатка.
- Хорошая вещь! -  оценил я. - В обычной пехоте таких не было и нет.

Вот ее полные ТТХ:

• полная непромокаемость;
• используется, как плащ-палатка или (плащ-накидка);
• используется,как спальник- надуваемая часть защищает бойца от холодной и сырой земли;
• используется, как носилки;
• надуваемый чехол используется, как подушка и как ведро для воды;
• возможность использования, как дополнительное плавсредство(плотик) для переправы оружия и снаряжения;
• компактный тент 2000x2000 см.;
• с одной стороны СПП защитного цвета - для маскировки в летнее время, а из внутренней стороны белого цвета - для маскировки на снежном фоне;
• вес - 1,9 кг;
• возможность сооружения палатки или юрты на 1 чел! (2 шт - 2чел, 4шт - на 6 чел!,...);

Проходя по остальной территории, я незаметно оторвался от своего непрошеного куратора и сбежал к себе. Умылся, побрился, сбегал на ПХД, перекусил, и на своем санитарном авто выдвинулись на ПП. Здесь, на площадке приземления должны были разворачиваться основные события. Все высшее дивизионное и приезжее начальство скопилось на стационарной вышке. Внизу сосредоточилась вся обслуга. Я со своей телегой пристроился в самом хвосте. Учитывая, что здесь работают все специалисты нашего медбата, мое вмешательство вряд ли понадобится, но посмотреть на то, что сейчас должно было произойти, и мне интересно.

Как обычно, прозвучали различные команды, и на горизонте появились натужно гудящие Илы. Эти учения отличались от обычных прыжков тем, что кроме личного состава, намечалась и выброска техники. То есть настоящая имитация боевого захвата объекта - плацдарма в тылу противника. Я, конечно, был и остаюсь далек от всех тонкостей в проведении подобных мероприятий, но описываю только то, что вижу и слышу, как сторонний наблюдатель, случайно допущенный в святцы этих войск. 
Сначала, как обычно, десантировался личный состав полковых и дивизионной разведрот. Разница между тем, что я уже описывал выше и тем, что была сегодня в том, что сейчас личный состав имел в руках автоматы, и прямо с воздуха поливал землю холостыми выстрелами. Приземляясь, они купола не собирали, а собирались в отделения, взвода и по заранее разработанному плану, с криками "Ура!", и продолжая строчить из автоматов, стремились в бой. Тут же вслед за ними в воздухе начали появляться БМД. Зрелище впечатляющее.

Сначала из чрева самолета, через раскрытую рампу, вылетают вытяжные купола, затем вытягивается боевая машина, она проваливается вниз, над ней раскрывается одуванчик огромного купола, а по бокам несколько штук помельче. Машина плавно несется навстречу земле. У нее с днища появлются телескопические длинные штыри, которые при соприкосновении с грунтом взрываются. Это, как мне тут же пояснили, срабатывают ПРСы. Такие взрывные устройства, которые смягчают удар машины об землю, взрывной волной. Внешне выглядит так, как будто машина взорвалась и окутана дымом и пламенем. И звук взрыва тоже, соответственно, эффектный для зеваки.

Я внимательно слежу за выходом из рамп каждой боевой машины. Были разговоры, что некоторые из них будут с экипажами внутри. И вот из чрева очередного Ила выходит первая, за ней вторая машина, у них нормально открываются купола и они, как задумано, планируют вниз. Но вот появляется вытяжной купол третей БМД, за ним основные купола, и они даже чуть-чуть вроде, как начинали раскрываться, но вдруг какая-то вспышка, типа слабой молнии, и машина, отделившись от кромки рампы, стремительно понеслась к земле, без куполов. В голове промелькнула только одна мысль, если внутри люди, имеем большое ЧП. В этот момент я еще успел заметить, что она коснулась грунта правым передним углом.

 Я тут же запрыгнул в кабину и мы помчались к месту происшествия. Расстояние до падения было, примерно, с километр. Выхожу из "санитарки", здесь же одновременно подъехала машина комдива и он подошел с группой старших офицеров. Как я и говорил, машина вошла в соприкосновение с грунтом передним правым углом. Прорыла траншею примерно семь метров в длину и до половины метра в глубину. По ходу этой рытвины она развалилась на разной величины ошметки, а мотор выкатился вперед еще метра на три. Что больше всего меня поразило, это то, что метал (т.н. броня) был порван как картон на спичечном коробке. Толщина его была примерно с палец.

Слава Богу, никого внутри машины не было, и потому мне здесь делать было нечего. В это время во всю шла высадка основной массы личного состава. В воздухе и на земле творилось то, о чем десантники пафосно выражаются : "Где кончается ад, там начинается ВДВ". 

Полковая разведка

По полю в беретах и с наушниками на головах носились экипажи тех БМД, что уже приземлились в поисках своих машин. Какие-то подразделения уже неслись в атаку. Их поддерживали те машины, которые уже собрали экипаж. Все это кричало, урчало, стреляло и взрывалось холостыми патронами и имитационными снарядами, но тем не менее, очень все правдоподобно. К вечеру наш эшелон убыл в обратном направлении. Штабы задержались доигрывать "войну" на картах.

Слышал потом, что в 217-м пдп, (машина была их) списали все, что десятилетиями никак нельзя было списать. Типа, ломы, кирки, топоры и т.д. Якобы, все они были загружены в эту машину, и в результате падения пришли в негодность.

Космос

Была для врачей ВДВ еще одна отдушина. Не для всех, для желающих. А если более правдиво, для тех, кто не очень рвался работать, и не стремился к продвижению по этой самой служебной лестнице. Короче, у нас такие, как Давыдов и Мазминов, подходили к этому мероприятию идеально. В просторечии говорили, поехать на "космос". Дело в том, что космические летательные аппараты в те годы, как и сейчас, устроены так, что на землю космонавты возвращались в специальных шарах-капсулах. В связи с тем, что в расчетах точки приземления капсулы вкрадывались большие погрешности, то формировалось постоянно энное количество бригад по встрече космонавтов. В эти бригады обязательно включали врачей. Вот этими-то врачами и были врачи ВДВ.

И как только намечался возврат на землю очередной группы космонавтов, свистел зеленый свисток, и по очереди от разных дивизий, в определенном месте врачей собирали, группировали, проводили инструктажи и занятия, а затем в составе групп рассылали по предполагаемым точкам приземления. Я лично видел у Давыдова пачку фотографий с известными космонавтами. Их состояние сразу после приземления было внешне таково, что тогда такие фото в прессу не попадали.
Иногда командировка затягивалась на долгие месяцы. Врачи по месту населенных пунктов даже устраивались на работу в местных лечебных заведениях. Лично Мазминов хвастался, что иногда неплохо получалось подзаработать. 

Вот эти-то командировки и назывались просто "космос".

Солнцев

И так в полку не осталось ни одного батальонного врача. Двое уехали на "космос", Немков уже давно перевелся в свое ОБДО. Пашу я один за всех, как пчелка, и поплакаться некому. И обеспечения, и дежурства, и основная врачебная работа на мне. И тут происходит еще одна мелкая неприятность. Закончились бланки историй. 
Кинулся я в медбат, а там их нет. В гарнизонный госпиталь, там тоже нет. Обещают медснабженцы завезти, но когда, не знают. Пока пишу просто на чистых листах бумаги, чтобы потом переписать. Сбегал в свою дивизионную типографию, насчет заказать. Давай, говорят, нам эскиз, и мы тебе за энное количество "96% смазки" нашлепаем сколько надо. Быстро я сотворил требуемый эскиз, и снова к ним. Проблем нет, говорят, нужна только на этом эскизе одна маленькая рецензия. От дивизионного цензора. Езжай в штаб дивизии, там тебе скажут.

Еду, узнаю и нахожу. Оказывается, это заместитель начальника мобилизационного отдела, подполковник Шуликов, он же по совместительству и дивизионный цензор. Стоп, так это же муж моей "ненаглядной" подчиненной, Тамары Шуликовой, с которой вот уже скоро год, как я "воюю" с переменным успехом. Это им она чуть что, в любой момент пугает весь медпункт и полк. Пришел я к его кабинету, прочитал табличку на двери, а сам уже и не знаю, заходить ли мне, или ну его. Но куда деваться, стучу и на да, захожу. В тесном, полумрачном угловом кабинетике сидит низенький, толстенький подполковник. На мое представление, кто я такой, мило и вежливо улыбается, за руку здоровается. 
Наслышан, говорит, наслышан. Давно, мол, рад познакомиться. Без проблем пробежав глазами по моему эскизу, и не найдя там антисоветской пропаганды, ставит какой-то штемпель и свою подпись. Предлагает всегда, ежели что обращаться, и что он всегда готов помочь. Я благодарю и убегаю снова в типографию. Сдаю бумажку, и мне обещают в течении недели выполнить заказ.

А пока продолжаю все также писать на листочках, но не тут-то было. Мои подколодные подруги не дремлют. В медпункт лично прибывает начмед дивизии. Вызывает меня к начмеду полка в кабинет. И просит принести истории болезни за последнюю неделю. Не желая совершенно выслушивать мои аргументы, в присутствии начмеда полка, объявляет мне строгий выговор с занесением в учетную карточку. И карточка, оказывается, моя уже тут как тут. Подготовлена. У меня от такой радости сердце колотится об ребра, как об забор. Слова благодарности всем начальникам за заботу так и просятся наружу, но я по натуре скромный и сдержанный. 
- Разрешите идти, товарищ подполковник?
- Идите и работайте товарищ лейтенант.
- Есть!

По медслужбе дивизии прошелестела новость. С проверкой санитарного состояния дивизии едет главный эпидемиолог ВДВ полковник Вячеслав Солнцев. Тут же по всем тыловым службам и по казармам с территорией начали наводить внешний лоск. Само собой готовилась и вся медицинская служба дивизии, потому, как разнеслись слухи, что он прямо зверь какой-то, а не человек. 
Мне не было смысла раскрывать перед кем-то, что я лично с ним знаком, потому что и сам не знал, чем для меня может закончиться встреча с этим начальником. Я уже успел убедиться неоднократно, как власть влияет на психику человека, но вот слухи о том, что он в дивизии уже более реальные, потому что приехал в полк и пошел представляться командиру полка.

Начмед полка в ожидании "большого" начальника застыл на наружном входе на территорию медпункта. Начальник МПП стоит посреди тропинки, ведущей в медпункт. А я в вольготной позе, в отличии от них, в халате, стою на крыльце, облокотившись на перила. Наши крали все сидят по кабинетам и выглядывают из-за штор.

Идут, Солнцев-коротышка с брюшком впереди, начмед дивизии Гребенюк, на почтительном расстоянии вслед за ним трусцой. Вяткин, перенервничав, дергая от тика всеми мышцами лица, представляется и докладывает. Солнцев здоровается с ним за руку и ничего не говоря, бежит дальше. Розов тоже, соответственно, представляется. Солнцев сунув ему руку устремляется ко мне. Я спускаюсь с крыльца, принимаю стойку смирно и представляюсь. Московский начальник раскидывает руки, обнимает крест на крест, и при этом громко произносит сакраментальную фразу:
"Ну здорово, крестник! Сколько лет, сколько зим!"

Затем берет меня под руку, и говорит: - Ну пошли, у тебя есть кабинет? Посидим, поговорим.

Я вижу периферическим зрением, как отвисли челюсти у всех моих троих начальников. Так вот, оказывается, кто наш Озерянин, сволочь, и ведь ни разу и нигде не заикнулся, чей он крестник, и кто у него крестный папа. Проходим в мой кабинетик. Солнцев садится за стол, а я с Гребенюком на кушетку.
- Ну, давай, рассказывай, как ты здесь без меня.
- Служу, товарищ полковник. Спасибо за ваш интерес. Особых проблем нет.
- А вот этот козел, - и при этом он жестом показывает на Гребенюка, - Сказал, что он тебе недавно выговор влепил.

Я оглянулся, и посмотрел на рыло Гребены (как мы его называли между собой). Он скукожил морду и потупил глаза.

- Ну, Володя, не расстраивайся. Я уже в курсе, что ты не виноват. Сам знаешь, что начальник всегда прав. Так что потерпи, пока ты наковальня. Придет время, и сам молотом станешь.

Поговорили еще о том, о сем, и ни о чем. Вспомнили общего нашего друга, Донику. И он, пообещав меня не забывать, больше ни с кем в полку не общаясь, поехал с Гребенюком дальше по дивизии.

Покидаю полк

Была у меня еще одна, хоть и дырявая, ненадежная, но "крыша" в медицинском батальоне. Там в общей сложности служило пять-шесть выпускников академии шестилетней давности. То есть все они были с того курса, который выпустил мой начальник, перед тем как набрать наш курс. В общем у меня с ними был общий "папа". И они относились ко мне (почти все), как к младшему, внебрачному, что ли, но, тем не менее, брату. Следили за моими успехами и проколами. Хорошо знали, в какой среде я нахожусь. От кого терплю всяческие притеснения, потому что все это они здесь уже прошли, и доросли до уровня медбата.

Были среди них хирурги и терапевты, дерматолог, и начальник приемного отделения, эпидемиолог и другие специалисты дивизионного уровня. Общаясь иногда со мною, начинали сватать в свои отделения. Хирурги даже корили иногда за мою чрезмерную хирургическую активность. И просили не увлекаться, потому что уровень медпункта далеко не все позволяет, но так как осложнений у меня никогда не было, то особо и не наказывали. Терапевты, учитывая, что за почти год, я не пропустил ни одной пневмонии, не допустил других осложнений и проколов, предлагали должности у себя. Даже дерматолог намекал уступить свое "блатное" место, но у меня был конкурент, который выпускался с академии на два года раньше меня и считал эту должность только своей, которую и "выкупил" в последствии.

Но больше всех занялся опекунством надо мной дивизионный эпидемиолог. Не исключаю, что после визита Солнцева и с его подачи, хотя мне об этом никто не говорил. Я еще думал, продолжал работать в полку. А в полку за моей спиной начинают происходить большие перемены. Почему я пишу "за моей спиной", да потому что такому уровню, на котором я нахожусь в полку, никогда и никто не доводит, что намечается и что происходит в высших эшелонах власти. А произошло следующее - командира полка назначили на новую должность.
Подполковник Бабич Олег Иванович поднялся на ступеньку вверх и стал начальником штаба нашей дивизии.

Гвардейцы-десантники

Никто в полку по этому поводу не плакал, по крайней мере мне видеть не приходилось. А прихлебатели, видимо, только радовались, но особо тоже не демонстрировали. Одновременно на место командира полка был назначен мой "лучший друг", соплежуй и мямля, тайный покровитель Пизанкиной, подполковник Роман Карпов. Вот к таким переменам я был, откровенно говоря, не готов. Назначение на высшую должность в полку того, кто и не скрывал, что меня терпеть не может, ничего хорошего для меня не сулило.

Почти одновременно ушел из полка куда-то в другую дивизию, но тоже на повышение замполит майор Коля Зубов, а на его место пришло, именно пришло, а не пришел, майор Шестаков, о котором сам начпо дивизии, при всех офицерах полка, не постеснялся заявить, что солдаты Зубова боялись, любили и уважали, потому что это был настоящий комиссар.
- А ты, майор, по сравнению со своим предшественником, просто шут гороховый!

И вот мне предстояло теперь служить с такими, не самыми лучшими представителями офицерской касты ВДВ. Полк мгновенно начал погружаться в болото... Я и то, почувствовал себя здесь осиротевшим.

И когда меня в очередной раз, случайно столкнувшись на территории полка, начал уговаривать капитан Гревцев идти к нему в СЭЛ, я обещал хорошо подумать. Канцелярская машинка быстро закрутилась. На следующий день, меня уже начал уговаривать начмед полка.

- Иди, соглашайся, пока предлагают. Иначе будешь здесь околачиваться, как Давыдов и Мазминов. У нас в дивизии долго не просят. Через день-два найдется кто-то другой.

Я к тому времени настолько адаптировался в полку, что мне уже после всего, что здесь было, сам черт был не страшен, но в то же время, идти по стопам доктора Давыдкина, не было никакого желания. Не для того я столько перетерпел, чтобы оставаться здесь фельдшером с капитанскими погонами.

В общем, советуюсь с женой, и как всегда, принимаю самостоятельно решение. Звоню эпидемиологу, что я согласен идти на должность старшего врача-специалиста СЭЛ. Он отдает соответствующее распоряжение в отдел кадров дивизии, но при этом уже, как мой будущий начальник, просит детально обследовать санитарное состояние моего еще пока полка и составить подробный акт по всем объектам. Для меня это не проблема, я и так все с закрытыми глазами знаю, что и где не так, как требуют Уставы, приказы и наставления, но на всякий случай перепроверяю, и в двух экземплярах, на восемь страниц документ сочиняю. Регистрирую в не секретном делопроизводстве и жду приказа. Он себя ждать не заставил, на уровне дивизии все делается достаточно быстро.

Сдаю дела начальнику медпункта. Пусть уж теперь живут, как хотят, они так этого хотели. "Доктор Взяткин" (одна из кличек) чуть пьяную слезу не пустил. Посетовал, что зря я пошел по профилю медицины профилактической, а не по лечебному, как будто не сам меня вчера уговаривал соглашаться на то, что предлагают. Оббегаю как всегда всех должностных лиц полка с так называемым обходным листом. Сдаю все имущество, которое получал во временное пользование. Выписываю продовольственный и вещевые аттестаты. Осталось за малым, подписать необходимые документы у командира полка, теперь уже у подполковника Карпова.

Его в штабе нет, но обещают, что с минуты на минуту появится. Стою на крыльце, жду. Подъезжает на командирском УАЗике прямо к порогу штаба.
- Что, меня ждешь? - криво ухмыляется мой "закадычный друг".
- Так точно, товарищ подполковник! - как можно бодрее отвечаю я, но он тоже психолог хренов, хорошо знает, и по интонации тонко улавливает, с каким бы удовольствием я бы его послал, и сто лет бы не видел. Но мы ведь те еще актеры. Он хорошо знает, куда я перевожусь, и сколько впоследствии могу ему насолить, если он будет плохо исполнять свою роль. И я понимаю, что на полку он задержится максимум два года, а затем мы вполне можем снова перехлестнуться в вышестоящих штабах, и снова я могу от него зависеть. Так что кривим рожи, но играем по не нами написанным нотам.
- Ну, пошли, - приглашает он меня за собой в кабинет. Вслед за нами в кабинет проходит подполковник Глазырин, зам по тылу полка. Заходим, он садится в кресло за стол, я подаю ему свои документы. Он, почти не глядя, подписывает их, лишь бы побыстрее от меня избавиться, но я не тороплюсь. Правой рукой забираю свои бумаги, а левой ложу ему на стол акт санитарного обследования части.
- Что это такое!?- вспышка злости у него на морде. - А вы почитайте, товарищ подполковник.
- Ах таку твою… - в сердцах прохрипел он.
"И твою, не минать" - подумал я, но промолчал.

Он быстро пробежал по диагонали мою писанину.
- Вот если бы ты сейчас подал эти документы наоборот, то я бы тебе подписал, - пробормотал, давясь желчью, "любящий" меня командир.
- Ну, вы же понимаете…я же не пальцем…
- Так мне что с ними делать?
- Подписать оба экземпляра. Один остается вам.

Он подписывает. Один вариант подает мне, второй швыряет своему заму.
- На, почитай!

Тот берёт и начинает вникать. Карпов переводит свои буркала с огромными мешками от беспробудного пьянства под глазами, на меня.
- Это кому сегодня этот акт ляжет на стол? - вопрошает он у меня.
- Не сегодня, а завтра с утра. В напечатанном виде, командиру дивизии.
- Ну, спасибо, Озерянин, за службу.
- Рад стараться, товарищ подполковник! Разрешите идти!?
- Иди.

Полковое знамя

Вот так я закончил свой первый заход в этот полк. Будет еще и второй. Через четыре года. В качестве начмеда полка, но это уже совсем другая история...

Следующая часть

Страница 1 - 4 из 4
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
Автор:  Владимир Озерянин