Пока писал эту книгу, слушал разное. Например, дембель мой, живущий со мной в одном городе, сказал: пиши, ты это пошёл, вранья тут нет. Бывший замполит, советник с генштаба афганской армии, орал, что я опозорил всё ВДВ. На что его спросили: какое он, мотострелок то, собственно, отношение к ВДВ имеет. Ну, дедок старенький уже. За своё замполитное «героическое» прошлое распереживался. А ну, как в его ордена незаслуженные теперь плевать на встречах школьники неразумные будут. Дитя КПСС, чего с него возьмёшь. Таких партейных на войне много было.

Воевать только не кому ходить. Хотя, дедок не унимается, он по совместительству вечный заместитель в одной из афганских организаций города. Всех председателей пережил, а тут такая статья, а он всего лишь советник с ГенШтаба Афганской Армии. Не ротный, не взводный, не курок, даже не комбат. А хочется и дальше овации за «героические» подвиги собирать. И давай дедок искать, кто с ним письмо опровержение моего рассказа из солдатиков десантников напишет. Речь то идёт о его, заместительности шатающейся, и о «героическом» авторитете поколебнувшемся. А нет никого, уже полгода целых. Не найти ему никак предателей солдатской правды из курков десантников.

Привыкли советники да штабные за спины солдатские прятаться. В Афгане прятались, жить им очень безопасно хотелось, а не Родину защищать, вкусно есть хотелось, сладко пить, мягко спать желалось. На гражданке они прячутся за подвиги солдатские, к боевым операциям примазываются, в председатели и замы ветеранских организаций лезут, орденами штабными трясут, в первых рядах на встречах да концертах сидят.

Здорово, когда за тебя другие умирают, но дай, штабная крыска, этим другим свою курковую правду сказать. Не всё же картинки лубочные показывать. Дала вам Родина, господа штабники, льготы и ордена наравне с боевыми солдатами и офицерами. Сами вы ещё себе приписали в десять раз больше. Хватит уже. Война закончилась. Сил нет, на ваше выпячивание смотреть. На любой войне победитель и герой – это простой солдат. Именно обычный советский солдат на своём горбу самые распроклятые тяготы Афганской войны и вынес.

Я с Богом в молитвах много беседовал. Обнародовать свои записи, не обнародовать. Крест у меня видно такой, за грехи мои плевки недовольных правдой вытерпеть. Христу тяжелей было. Меня глядишь, не распнут. В ВДВ такой девиз есть: «Никто кроме Нас». Хороший девиз. Никто кроме нас и правды не расскажет. Здесь нам тоже первыми быть придётся.

Что касаемо властей, то крепость мне придала одна женщина своим отзывом. Она пишет: «…Я приравниваю ваш труд к труду писателя Константина Воробьёва, написавшего о войне так, что Берия склонял Сталина «наказать» писателя, на что вождь ответил: Хоть один правду написать посмел...»

Афганская армия была полным сбродом. Немного воевали ихние службы КГБ (хадовцы) и их десантники (командос). Всё остальное гонялось из-под палки и постоянно переходило на сторону моджахедов и обратно.

Доверия к афганской армии у нас не было никакого. Эти вояки то и дело дезертировали и переходили на сторону душманов. Солдаты у них, с которыми я общался, были простые и добрые вчерашние полуграмотные крестьяне. Часто пригнанные в армию под угрозой смерти или ареста. Мы и сами несколько раз участвовали в такой мобилизации. Окружали кишлак и всех от 16 и старше властям афганским для армии сдавали. Бабы плачут, дети орут, мужики справки суют. Кто эти справки читает? Порвали справку, выкинули в арык, и иди мужчина в афганские войска.

На всех боевых, где рядом была «доблестная» афганская армия, мы направляли стволы и в сторону духов и в сторону армии ДРА. Предавали они нас часто.

Говорили, что в афганской армии было много наших советников и замполитов. Я бы им за работу поставил жирный кол. Чего они бухтели «храбрым» воинам Афганистана я не знаю, но толку от их бухтенья не было ни какого. Афганская армия как боевая сила была мертва. Политика. Всё и всех коммунистической пропагандой пичкали. И своих солдат и чужих.

Перед каждыми боевыми были общие построения курковых рот полка. Мы их ненавидели. Надо было полностью экипироваться как на боевые и строится поротно на плацу полка. Если ещё идти в горы с огромными тяжестями как-то было можно, то стоять со всей амуницией на плацу по стойке «смирно» или «вольно» несколько часов, было невыносимо.

Несколько десятков килограмм давят на плечи, ноги выпрямить от такой тяжести невозможно, стоим на полусогнутых, позвонковые хандрозы и грыжи начинают раскалённым ломом впиваться в позвоночник уже через пять минут стояния.

Вдобавок к этому, холодища зимой или жарища летом. Командиры полка и дивизии, вместе со штабными нудно и длинно бухтят о нашем героизме и долге, взывая к нашим патриотическим и интернациональным чувствам.

Стоишь и думаешь, Господи, ну когда же я все долги этой грёбаной коммунистической партии и братскому народу Афганистана отдам! Ещё решаешь в уме задачу, куда засунуть хоть бы одну лишнюю банку консервов.

Кому хочется пить, кому курить, кому в туалет (энурез, понос от помоев, называемых едой, и дизентерия были постоянными спутниками многих молодых солдат).

Втихушку пытаешься передвинуться в задние ряды построения и присев, глотнуть из фляги воды. Ротный и взводные матерятся и грозятся натянуть шевелящимся их сраки на головы. Офицерам в задние ряды перебраться не светит.

Правда, офицеры и никаких тяжестей на эти смотры и не таскали. У них были абсолютно пустые РД за спиной и ноги под тяжестью не сгинались.

На плацу высятся две кучи барахла. В одной рваная подменка грязной и старой одежды, в другой всевозможная, до нельзя изношенная и потрёпанная, солдатская обувь. Это хоть что-то, некоторым на боевые и ходить не в чем. Счастливчики ходят в оборванных прыжковых комбезах.

Сапоги часто не выдерживают горных боевых и понимаешь, что любая, даже самая стоптанная подменка, лучше, чем совсем босиком. Раздача рванья напоминает мне фильм про Бумбараша. Там так же раздавали опорки нуждающимся бойцам.

Наконец, раздача рванья и коммунистическо-патриотичный нудизм закончены. Штабные командиры взбираются на фанерную трибуну, писаря трусливо выглядывают из-за палаток и модулей. Оркестр давит марш, и мы гордо победоносным парадным топотом строевых коней тяжеловозов шагаем мимо них, держащих руку под козырёк.

Мы уходим завоевывать им ордена и звёзды на погоны, а они будут долго ждать нас на броне, жрать до сытой икоты сухпайки и чувствовать себя настоящими героями.

Дай Бог, чтобы грёбаное правительство и всё политбюро, вместе взятые, подавились теми голубыми десантными беретами, которые потом будут лежать на холодных и скрипучих панцирных кроватях в казармах погибших мальчишек курков.

Холодно было мне первой зимой, до колотуна. Ноги вечно сырые от пота и талого снега, спать хочется, есть хочется. Бушлат старый, вата в нем одно название. Шапка выношенная. К печке не пробиться.

И тут мне фарт попёр. Бегая в туалет, я пересёкся с одним молодым солдатом из обслуги дизелей. Стоял у нас ангар дизельный рядом с туалетом. Слово за слово, на судьбы молодые посетовали и разбежались.

Тут дембеля осенники к дому готовиться начали, и надо было им шинели начёсывать железной щёткой. В такой начёсанной шинели было шикарно в Союз лететь. Шинель становилась пушистая и красивая. Тудым, сюдым, а щёток железячьих нет нигде.

Дали нам молодым поручение с напутственным пендлелем. Полк вверх дном перевернуть, а щётку железную найти. Я побежал к своему новому знакомому. Сам я до армии ГПТУ заканчивал на слесаря-механика, соображал, что у дизелистов такая штука могла быть. Так и есть, у того щётка оказалась. Он ею трубы от ржавчины чистил.

Я к дембелям. Докладываю, что щётка есть, но дают её за раз только минут на тридцать, потом, вру, щётку надо вернуть. Типа, её, щётку, надо использовать в дизельной очень часто, и должен я бегать туда и сюда вместе с этой щёткой.

Дембеля поначалу обрадовались. Бегай, говорят, орёл ты наш, золотые пяточки. И стал я бегать. Щетку принесу, шинель почешут, я к дружбану. У него закуток с трубами тёплыми, сверху одеяла накиданы. Я на эти трубы сапоги сырые поставлю, сам на одеяла. Минут двадцать посплю, обрубался мгновенно, щётку хвать, и бегу с ней обратно в роту. Между делом дружок мне кусок хлебушка даст и чаю нальёт. С хлебом у них немного полегче было.

В этом дизельном раю было много вольнонаёмных техников и инженеров, они солдат подкармливали, жалели. Бегал я так дня четыре. Потом какой-то финик из дембелей решил, что я не должен оставаться в ангаре, ждать щётку, а бежать обратно сразу в роту, и потом снова бежать за щёткой. Бежать, это значит именно бежать. Молодой солдат просто ходить не имел права. Он должен был всегда бегать, даже на 10 метров. Такое правило было у нас в полку для молодых солдат. Отправят тебя куда, ты должен встать в стойку бегуна: туловище наклонено, локти согнуты. Ждёшь разрешения и бежишь. Бегом туда, бегом обратно.

Бегал я по новому правилу за щёткой дня два. Сил моих беговых уже не было. Товарищ мой опять выручил. Прикинулся он как годок, бляху на яйца спустил, ушанку козырную на десять минут одолжил у инженера, и бушлат новый. Пришёл к нам в роту. Дембеля его не знали, но как годка уважили вниманием.

Сказал, корешок, что если щётку мои деды хотят, то должен за ней приходить только я и ждать эту щётку должен именно в ангаре, а не бегать туда и сюда. А то сказал, запалимся, и щётку больше дать не смогут. Дембеля поверили, и я ещё потом несколько дней с сухими ногами ходил. Потом шинели начесались, и фортуна снова повернулась ко мне задним тылом. Но эти дни тепла и маленького сна меня поддержали.

А товарища моего потом по молодухе убили. Захотелось ему тоже на боевые ходить, а не трубы в полку чистить. Попросился он в курковую роту. Колонна их вышла на сопровождение бензовозов. Подбили духи их БТР из гранатомёта. Аккурат в то место попали, где он сидел. Так и не стал он настоящим годком. Всегда самые хорошие парни гибли. Нехватка хороших парней видно в те годы в Раю была.

Настоящей мужской дружбы всех и вся солдат и офицеров в нашем полку не было. Правда, первому ротному, старшине роты прапорщику и замполиту роты я по наивности доверял свою жизнь на боевых всецело.

Первому ротному я бы и памятник тогда поставил. Хороший мужик был на фоне остальных ротных.

Ушёл он на пенсию подполковником. Потом на пенсии в детском парке карусельщиком работал. Умер рано, сердце не выдержало. Нам он сердце отдал. Как мог, так и отдал.

Новому ротному и троим взводным офицерам я вообще не доверял. От офицеров роты я предпочитал просто держаться подальше. Да и не только я.

Дружили мы по 2 – 3 – 4 – 5 человек внутри своего призыва. Конечно, были и друзья, которым ты мог доверить свою жизнь и спину, но далеко не ко всем, и не всегда было такое доверие. Настоящая дружба это такая же редкость, как найти на улице большой брильянт.

Нас хоть как-то сплачивал общий враг, окружающий нас со всех сторон.

Была такая частушка: «Афганистан страна чудес, зашёл в кишлак и там исчез». Смерть ждала солдата практически за каждым афганским углом. Это и сплачивало.

Ну, ещё мы тогда в людях не шибко разбирались. Кто хлеба даст укусить, тот и друг. Кто не даст, тот крыса или шакал.

Всё делили на белое и чёрное. Не замечали ни оттенков, ни психологии отношений, ни логики поведения. Где уж до методов профессора психолога Личко было.

Это потом, несколько лет спустя после войны, я, основываясь на его трудах, изучал психологию поведения и мотивов заключённых в местах лишения свободы, и писал свои труды на эту тематику, опровергнув доказательно на учёном совете марксистский термин о бытие, материи и сознании, повергнув в шок маститых полковников с партбилетами КПСС в кармане.

Поэтому, основываясь на собственных знаниях, заявляю, что наш полк во время моей службы представлял не отточенную образцовую военную машину, а формальное армейское сборище плохо обученных, регулярно нарушающих законы и мораль, людей с оружием.

Жили, были у нас в полку в первом батальоне два друга солдата. Оба из одного города призывались, оба дембеля, оба по ранению не могли ходить на боевые и стали работать банщиками. Не хотели в Союз уезжать, упросили командиров оставить их в полку, хоть кем, на любой должности, главное, чтобы в роте своей быть. Пацаны героические, с боевой наградой каждый, друганы, не разлей вода. Уважуха им и почёт, ранения свои в бою получили. Только работы у банщиков мало, времени свободного много. Наркота пошла. Обкурились как-то ребята, что-то не поделили и один другого избил. И стал бить каждый день дальше.

Пообещал и награду отобрать, и зачморить по полной, и всем в родном городе рассказать, что, дескать, чушкарь избиваемый и чадушка. Ну, такая моча в голову, ну один сильнее, другой слабее физически. Тот, которого чморили, своего корешка зарезал. Расчленил по кусочкам, в мешок сложил и понёс на кладбище боевой техники в конце полка закапывать. Поймали его, не дошёл. Вот такая история печальная.

Я пока эту книгу писал, во мне всё разные позиции боролись. Сам себя спрашивал: зачем? Денег на этом не сделаешь, славы не заработаешь. Всё мне хотелось приукрасить чуть-чуть, смягчить. Наверное, где-то и смягчил. Но не приукрасил. Фамилии посчитал писать не нужным. Сами все себя узнают. Им и мне с этим позором жить дальше. Я ведь тоже не белый и пушистый. Не самый героический, и не самый главный и не самый стойкий.

Приятно мне, конечно, что и в лучших друзьях у меня дембель мой, с нашего 350 полка. Я ему до сих пор и жизнь могу доверить и посоветоваться. Нет у меня к нему зла и претензий и у него ко мне. Время всё сгладило. Но ошибок наших не надо следующим гвардейцам совершать. Пусть на наших проколах учатся.

Сейчас, с позиции взрослого человека, мне кажется, что дембелизм, пьяное купание в фонтанах, драки с другими родами войск и с приезжими гастарбайтерами, стычки с ОМОНом и полицией, замалчивание проблем, это не самые лучшие традиции ВДВ. Эти традиции должны стать нам чужими и должны уйти в прошлое.

Десантник в глазах общества должен стать символом не только военного и армейского профессионализма, стойкости, смелости и физической силы. Десантник ещё и не должен нести на лбу звание «морального урода». Он должен быть умён, интеллектуален, морально, нравственно и духовно красив. Он должен быть человеком в порядочном и высоком смысле этого слова.

Как этого добиться? Прежде всего «дедушкам» ВДВ надо начинать с себя. Вообще, для начала надо ввести несовместимость голубого берета и алкоголя. Либо ты расслабляешься как гражданин. Либо гордо носишь на голове берет ВДВ, а на груди тельняшку десантника.

Ну, а выпивший десантник, бывший он или нынешний, в голубом берете или тельнике, должен стать позорищем, как ржавый автомат. Нет ума и внутренней силы быть достойным уважения, уходи на разряд пьяного «чушка».

Ротные курковые механики-водители и операторы-наводчики БМД и БТР (они жили вместе с ротой и принадлежали штатному расписанию роты), на которых нас перевозили, и спецы полка в горы практически не ходили, за редким исключением: сапёры, АГСники, миномётчики, артнаводчики, иногда некоторые связисты и некоторые химики (перечислил, кого помнил).

Курков было очень мало, спецов в любой дивизии было в несколько раз больше.

Вообще, курка второго года срочной службы от солдата спеца или солдата штабного можно было отличить по внешнему виду. Спецы и штабные второго года службы ушивали своё обмундирование по дембельской моде, курки, за редким исключением, нет. Курки не ушивались по одной причине, в ушитом обмундировании невозможно лазить по горам и воевать (с подменкой на боевые было тяжело, комбезов всем не хватало, и многие курки ходили на войну в том же ХБ, что и в полку).

В конце службы я ушился. Домой было не за горами, боевых не предвиделось. Хотелось ходить модно и «красиво». Но боевые нежданно–негаданно, пришли.

Нас «попросили» не бросать полк и не метелить по домам. И мы пошли снова на войну. После приказа о дембеле, «гражданскими». Расшивали меня сами горы. Заново меня ушили уже за неделю до самолёта наши ротные годки. Уезжать в ушитой парадке было особым шиком.

Видел фильм «9 рота». Лучший из всех созданных об Афгане, но всё равно много ляпов, неточностей и ошибок. Артисты и режиссёр видно старались, и получилось артистично правдиво и артистично талантливо. На максимум таланта сделан взгляд постороннего человека на эту войну, как он её понимает, не побыв там.

Не хватило талантливой консультационной работы. Наверное, консультанты сработали не до конца и не на совесть.

Но всё равно, этот фильм открыл совершенно другую сторону возможности показа этой войны. Думаю, будут и новые фильмы. Бондарчук молодец, выжал из себя максимум человека не бывшего, но проникнувшегося. Пусть в следующий раз берёт более качественных консультантов. А то, прямо братство фронтовое, во главе с удивительными командирами и храбрыми диверсантами пропагандистами.

Не было братства, и пропагандистов диверсантов не было, лажа всё это. Умудрялись даже в жестоком бою с рюкзаков друг у друга бакшиши тырить под шумок.

Крысы, подлецы, трусы, воры, мародёры и стукачи были в любой роте и не всегда их выявляли. Маскировались они умело. Мало их было – это факт, но были.

Были ещё в полку штабные, это писаря, замполиты, замы по партийной работе, заместители полков всех видов, комсорги полков и дивизий (не путать с замполитами и комсоргами курковых рот), советники, пропагандисты, особисты, и другие генералы, офицеры и солдаты, работающие при штабах полков, дивизий и Армии.

Писаря работали с бумагами в штабах, замполиты штабов (не путать с замполитами рот) бубнили про политику и под крепкой охраной курков, афганской полиции или афганского КГБ и афганской армии встречались с партийными функционерами ДРА и представителями афганских рабочих коллективов. Пропагандисты, так же под охраной, бухтели со всеми, кто готов их был слушать о великой роли СССР. Пропаганда и политика. Два штабных кита коммунистической партии. Лишние люди в любом полку. Отцы родные всех стукачей, и зубная нудная боль курковых офицеров.

Воевать надо, а эти комуняки ходят и нудят и нудят, и всё чухню всякую. Бесполезные люди.

Справедливости ради скажу, что и среди замполитов попадались нормальные хорошие люди. Например, мой замполит роты. Храбрый смелый офицер, ходивший на все боевые с ротой. Он, после первого моего ротного, был единственным человеком, умевшим понять и простить солдата.

Был единственным офицером роты, относившимся к солдатам заметно теплее и душевнее. Должность замполита только мешала ему стать более родным для нас, простых солдат курков. От остальных офицеров дружбы и тепла дожидались очень редко.

Ещё у нас в полк в 1983 году, пришёл нормальный мужик на должность заместителя командира полка по политической части. Тоже смелый и храбрый офицер. Всегда делился с курками своим офицерским сухпайком, что было очень огромной редкостью для офицера такого ранга. И вообще, заботился о курках.

Видел его в бою, храбрый человек. Духи напали на нашу колонну, и он как-то сразу в первые секунды боя взял командование на себя, грамотно расставил бойцов, сам с автоматом на переднем крае, как и положено лихому командиру. В нём (новом замполите полка) был какой-то юношеский задор, уверенность в своей храбрости и уверенность в нас. Духов опрокинули, он ещё и преследование организовал. Короче, толковый бравый боевой командир богатырь двухметрового роста.

В полку бардака хватало, он с этим бардаком душевно боролся и правильно. Особенно не любил пьяниц, стукачей и воров. При нём в полку гораздо чище стало и ловкачей со сволочами и стукачами всех мастей поубавилось. Раком курков голышом перестали ставить после боевых и в попах деньги стыренные в бою у душманов искать перестали. Дембелизма издевательского и командирского диктаторского идиотизма в полку реально поубавилось.

Слышал, что он получил в Афгане два ордена «Красной Звезды». Думаю, за дело. С командиром полка он не васькался, не заискивал. А командир полка у нас на награды скупой был, просто так ордена не раздавал. Хотя замполита нашего комполка уважал и доверял его словам безоговорочно, сам свидетелем был, как замполит комполка одной фразой осадил и тот подчинился беспрекословно.

Вот с начальником разведки полка нашего нового замполита действительно связывали более чем замполитные отношения. Они всё там чего-то разведывательное планировали, какие-то спецоперации вместе разрабатывали и исполняли.

Вообще, новый замполит полка, пришедший в 1983 году, был правильный полковой офицер высокого ранга, каким и должен был быть настоящий коммунист, а не штабной функционер. Он и на построениях перед боевыми не бубнил, а чётко и коротко говорил. Да и сам на все боевые с полком ездил, хотя мог и в штабе, в части отсиживаться. Боевой офицер – десантник.

Слава Богу, что были такие исключения из общей замполитной и штабной практики. Честь им и гордость за них. Но мы же любимый полк Маргелова, 350 полк ВДВ, у нас и замполиты другие иногда попадались, храбрые офицеры настоящей Десантной закваски.

Уважуха вам от простого солдата, лейтенант - замполит роты и майор, замполит 350 полка.

Замы спецы, соответственно, обеспечивали работы своих подразделений, обслуживающих военную машину.

Штабным была лафа. Дальше брони почти никто из них на боевые не ходил. Они балдели и наслаждались гордым званием воинов интернационалистов по полной. Некоторые из них выполняли своё дело честно и хорошо (без штаба тоже много не навоюешь). Я знал только одного писаря штаба дивизии, который после войны честно признался, что на боевые не ходил, с утра до вечера работал с бумагами, и дослужился до звания старшины. Парень хороший, открытый и уважаемый. Не имеет ни одной боевой награды. Но, честных - единицы.

Остальные до сих пор рассказывают о себе такие великие подвиги, что диву даёшься. То про мнимые контузии и ранения (как правило, не подтверждённые ни одной медицинской выпиской). То, про какие-то секретные особые подразделения, то, как минимум, пол Афгана именно они и завоевали.

А уж как штабной народ писал себе липовые наградные и обвешивался боевыми орденами и медалями до сих пор ходят легенды. Ну, ведь был хороший офицерский орден «За Службу Родине в Вооружённых Силах СССР», была солдатская медаль не боевого значения «За отличие в воинской службе».

Зачем же себе ордена «Красная Звезда» и медали «За Боевые Заслуги» и «За Отвагу» вешать, господа штабные. Видимо, чтобы потом, в Союзе рассказывать сказки о «героических» буднях в особых спец подразделениях и спец условиях. Стыдно.

Чтобы курку заработать медаль «За Отвагу» в 350 парашютно-десантном полку, нужно реально подвиг совершить или кровью бой окропить и при этом продолжать бой вести. Простой службой в ДРА её не заработать. Каждый курок, честно получивший боевую награду, знает, за что именно он её получил, и не будет прятаться за фразами типа: «всем давали и мне дали», «за войну», «это секретная информация» или скромно и многозначительно молчать. Молчат или отмазываются, как правило, те, кому и ответить нечего. Хороший солдат, после пары рюмок всегда поделиться рассказами о войне и о собственном подвиге.

Запомни хорошо, читатель, офицеры штабов и писаря штабов, это именно офицеры штабов и писаря штабов. Не смотри восторженно на их боевые ордена. Офицеры штабов и писаря штабов - это не курки. Редко среди них стоящие бойцы попадались. Очень редко. Я видел всего одного.

Лично я считаю, что наград были достойны все, но хочется, чтобы боевые награды давались за боевые подвиги, а не имели расплывчатого статуса о награждении и не выдавались за мирные дела или качественную чистку автомата под горой. Боевые награды за боевые подвиги, не боевые - за хорошую службу.

У нас с наградной системой всё смешалось. С Отечественной войны привыкли штабные себе и ордена с медалями боевые вешать и звёзды Героев. Традиция такая была. Чем выше звание, тем важнее орден.

В Афгане эту традицию ломать не стали. Благо статус многих даже боевых наград шибко расплывчатый. Ну да этот статус в своё время не солдаты окопники придумывали, а те же старшие офицеры и генералы. Они же хитрые, как себя без боевых орденов оставлять. А на совесть они плевать хотели.

Вдумайтесь только в словосочетание «Герой Советского Союза». ГЕРОЙ!!! То есть человек, совершивший уникальный и героический подвиг. Человек ценою своей жизни спасающий Страну или Товарищей. Личным мужеством своим, или личным подвигом заслуживший право на уникальную награду. Герой, одним словом.

Но получить это звание за штабную работу, какой бы уникальной она не была, это сверхнаглость и сверхбессовестность их обладателей. Такие награды должны получать за очень огромный и неординарный, личный риск своей жизнью и здоровьем именно в бою или разведке, и во имя других.

Если бы статусы и правила награждения боевыми наградами от медали за «Боевые Заслуги» до «Героя Советского Союза» писались и контролировались именно солдатами, участвующими в боях. Сильно бы тогда поредели иконостасы на грудях у многих офицеров и генералов, ибо получены многие эти награды не за личные подвиги и боевые ранения, а за плохое руководство и бумажную писанину.

Я, конечно, готов поверить, что и штабные попадали в страшные ситуации, но это были единичные ситуации (лично я о таких «штабных» ситуациях за 2 года Афгана не слышал), а у курков вся служба, все два года, состояла из таких ситуаций.

Были случаи, когда курков переводили в штабные или спецы. Были случаи, когда спецы переходили к куркам. Иногда переведённые курки из штабников или спецов честно возвращались назад в свои роты. Им было стыдно, и они рвались назад в боевые подразделения.

Солдаты, офицеры и генералы имели полную возможность совершать подвиги. Далеко не все их совершали и стремились совершать. Основная масса солдат (даже курков), офицеров (даже курковых рот) и генералов просто тянула свою лямку службы, зная, что все шаги вправо или влево от этой лямки грозят или смертью героя, или потерей карьерного роста, или тюрягой, или полным презрением сослуживцев.

Хотя презрение пугало в основном солдат, офицерам и генералам на него было чихать с большой полки, они уже могли оправдывать свои поступки перед своей совестью по полной, без оглядки на товарищей.

Офицеры и генералы во многом были уже вполне сформировавшимися личностями. Вот потеря карьеры и тюрьма офицеров и генералов пугала больше, чем потеря уважения сослуживцев. Тем более, что сослуживцы были с теми же ошибками, заблуждениями и преступлениями, что и у них.

Поэтому, основная воинская масса служила и всеми силами старалась выжить, даже ценой обмана и уклонения от реальных боевых самопожертвований во имя жизни товарищей.

Либо человек попадал в переделку, и желание выжить любой ценой самому влекло за собой и автоматическую помощь выжить остальным, либо, в отдельных ситуациях, адреналин и желание шального риска срывали крышу и заставляли делать секундные и минутные героические порывы, либо человек осознанно был готов к совершению подвига, презрев свою жизнь во имя Родины и сослуживцев, осознанно совершал этот подвиг и считал, что так оно и должно быть у порядочных людей.

Таких «осознанных» героических личностей, способных на самопожертвование, было очень мало, единицы.

Так что, громкие фразы о наших массовых героических подвигах «во имя» и «за Родину» - это далёкий от реальности миф.

Хотя, с другой стороны подвигом каждого была уже сама жизнь на афганской войне. Но подвиг этот был далеко не от больших нравственных стремлений.

В общем, углубляться в это можно долго, и нужно углубляться. Есть тема и пласт работы для психологов и исследователей наших душ. Выводы только будут не в нашу ветеранскую пользу.

Не идеализируйте нас, граждане, не воевавшие соотечественники. Не такие мы, какими нас в кино рисуют. Далеко не такие.

Лучшие из нас давно забыты и не награждены. В этой войне и после неё, самые лучшие и самые чистые душой редко признаны были. Почти никогда.

Отдельно о медальке «25 лет вывода». Деньги выброшены на ветер. В отдельных регионах к этой побрякушке дали ещё по 2 – 3 тысячи рублей. На водку, что ли?

В своё время Советская власть всем ветеранам ВОВ вручила «Орден Отечественной Войны». Первой степени реально воевавшим, второй степени – всем остальным ветеранам. Это было честное признание их военных заслуг.

В 2014 году Российская Федерация удостоила наградами «Медаль Ушакова» (сделанный из чистого серебра морской аналог медали «За Отвагу») около трёх тысяч британских ветеранов Северных конвоев. Дело нужное и обсуждению не подлежит. Британские ветераны это заслужили.

Но разве курки, по два года воевавшие в Афганистане по просьбе Родины, не заслужили боевых наград? Разве они сделали меньше для СССР, чем их фронтовые братья британские моряки?

Думаю, что Российская Федерация могла бы расщедриться воинам интернационалистам хотя бы на медаль «За Боевые Заслуги». Пусть только солдатам. И штабным, и спецам, и куркам. Пусть только тем, у кого нет боевой награды. Пусть из железа, а не серебра. Но это было бы реальное признание реальных фронтовых пахарей. Всех, и сразу. А так, очередная юбилейная побрякушка. Да кому она нужна. Вручите куркам медали «За заслуги перед Отечеством». Будет честно по отношению к ним, калеченым войной и отдававшим жизни за своё Отечество.

Заведу я рассвет, бело – нежными сердца ключами.
Он, играя лучами, мне подарит зарю.
Я приду в этот мир, поутру умываясь мечтами,
Я уйду из него, ощутив, что ребёнком умру.

Я защищал тебя, Россия,
Я с каждой шёл к тебе войны.
Я долг отдал, как ты просила.
Себя отдал для всей Страны.

Смотрись Москва в мои награды,
Ты там увидишь боль и кровь.
Там запылённые парады,
Там верят в Родины Любовь.

И между мной и грязным небом,
Растёт из павших сыновей,
Народ, что пахнет Русским хлебом,
И крики нищих матерей.

Я пью и больше не пьянею,
Я плачу и не лью слезу.
Я веры больше не имею,
Я больше правды не ищу.

Мы воевали, как умели,
Мы умирали, как могли.
Мы, матерясь в атаках пели,
И улыбались сквозь «Прости».

Стоял солдат у перехода,
Играло солнце в орденах.
Он пел про Власть и боль народа,
Он пел про Родину в потьмах.

Он защищал тебя, Россия,
Он шёл к тебе сквозь две войны.
Он долг отдал, где ты просила.
Там умирали пацаны.

Я не видел ни одного штабного офицера, ходившего неделями с курками в горах на боевых. По кишлакам, возле брони ходили, под горой с бронёй сидели. В горы ходить трусили. Да и чего им в бой ходить? Им ордена и так приписывали, без боёв.

Некоторые штабные солдаты писаря ходили иногда с курками на неопасные боевые. Как они выбирали именно неопасные боевые? Очень просто. Все оперативные карты планируемых боевых действий рисовали солдаты писаря. Они же писали планы и разработки боевых действий под диктовку начальника штаба и начальника разведки.

Дивизионные писаря приходили употребить наркотики к полковым писарям в гости и наоборот. Макеты боевых операций делались руками солдат комендантского взвода полка, и комендантской роты дивизии, где жили писаря. Писаря прекрасно знали, чем чреваты те или иные боевые. Писаря знали всё и часто они влияли на прапорщиков секретной части и других служб, подкупая их или втираясь к ним в доверие.

Некоторые из этих прапоров были вчерашние солдаты комендантских взводов и рот, окончившие шестимесячные курсы прапорщиков в Союзе и вернувшиеся в свои полки и дивизии дослуживать.

Некоторые молодые солдаты и уходили учиться на прапорщиков в Союз именно с молодых, с первого года призыва.

Часто они это делали из-за трусости, и из-за избиения их старослужащими солдатами. Такие трусливые и избиваемые ранее прапорщики возвращались обычно в свою часть, где их с нетерпением ждали те, кто над ними измывался, когда они были ещё солдатами.

Не редкость, когда такого прапорщика просто шантажировали старослужащие солдаты, которые его избивали ранее, когда и он был солдатом.

Подобные прапорщики в виду такого шантажа часто шли на воинские и должностные преступления и выполняли все преступные указания шантажистов.

Писаря могли приписывать себе боевые награды и негласно влиять на жизнь полка. Жили писаря все в одной палатке, курили одни наркотики, вместе издевались над молодыми, вместе торговали военным имуществом с духами (хорошо, если только имуществом, а не секретными сведениями).

Видел одного писаря, жителя Ташкента, служившего под крылом у начальника штаба полка, который убежал из курковой роты, струсив боевых выходов. Он неплохо рисовал, обладал красивым почерком, что и помогло ему перейти в писаря. Парень буквально на коленях умолял перевести его из курковой роты в писарчуки.

Сколько он зарубил наградных куркам этой роты своими подлыми действиями. Злоба на бывших боевых товарищей и собственная трусость просто душила его. Чадо прилагало все усилия, чтобы курки и командиры его бывшей роты не получили никаких наград. Зато себя не забывал, приписывал к наградным очень часто. Уехал домой быстро и первым бортом. Награды надеть побоялся. Надеюсь, что судьба с ним рассчиталась по полной за все его подлости. По крайней мере, в интернете его не видно, спрятался.

Ходили на боевые, иногда, и очень некоторые писарчуки, как правило, уже под конец службы, когда никто их не обижал, за сигаретами не посылал и за пайку масла не калечил.

Переносили они соответственно не по 40-50 килограмм, а в разы меньше. Ну и соответственно физически и морально им уже было гораздо проще и легче.

Называлось это «сходить за медалью». Лично у меня такие «ходоки» уважения до сих пор не вызывают. Героизмом такие вояки не страдали, в пекло не лезли.

В горы штабные офицеры, писаря и другие «небожители» комендантских и штабных подразделений поднимались очень редко, в основном отсиживались на броне, под горой. Даже кроватки с белоснежными простынями возили штабные себе на боевые, чтобы в кроватках спать сладко. И командир дивизии, и командир полка, и офицеры штабные, и писаря кроватки возили. Машины им для этого специальные выделялись. Палатки отдельные им ставили, чтобы дождик чадушек штабных не намочил.

Кухня у штабных офицеров своя была, тарелки, вилки, ложки, ножи сервировочные. Наши курковые офицеры с нашего солдатского котла на броне питались, в горах такие же сухпайки как и мы ели. Редко им офицерские сухпайки доставались. Зато штабные офицеры и дембеля писаря жрали сплошь спец пайки с шоколадками и сгущёнками и супчиками разовыми. Типа и на кухоньке подъемся и спец сухпайком закушу.

Эти сухпайки нам были положены, в горах-то курки бои вели, но кто ж рабу солдатскому сладкий кусок отдаст. Штабные его нагло себе воровали ещё на складах.

И в ветеранских организациях сейчас, почти куда не плюнь, в штабного вояку попадёшь. Фронтовиков офицеров настоящих редко к председательским креслам допускают.

Солдат фронтовик председатель местной организации РСВА или «Боевое Братство» вообще явление архи редчайшее. В крайнем случае, бывшего солдата писаря из взвода управления батальона ставят.

Курки на земле и в снегу спали, даже когда к броне спускались. Дождь, снег, град, пыльная буря, укрыться негде. Плащ-палатку сверху набросишь и всё укрытие. Брезентуху постелим с БТРа и ей же укроемся, рюкзак с патронами и гранатами под голову, автомат в обнимку прижмут. Зато все штабные офицеры и многие штабные писаря и солдаты приписывали себе боевые награды. А незначительный, прогулочный поход с курками «за медалью», типа давал возможность усыпить свою совесть «липовым» наградным листком.

Ещё писаря постоянно интересовались у курков, как там, на боевых, в горах. Видимо уже заранее набирались сведений, чтобы потом врать на гражданке и не засыпаться перед реальными фронтовиками на мелочах.

Писаря вовсю торговали своими штабными услугами с курками дембелями. Именно поэтому многих писарей не трогали.

Писаря могли зарубить любой курковый наградной или испохабить курку военный билет, аннулировав льготы и значки.

Часть писарей были бывшими курками, сбежавшими в писаря от тягот курковой службы и по трусости. Любой писарь мог в любое время перейти в курки. Не переходили.

Понимали, что тогда придётся стать реальным фронтовиком, а не писаришкой штабным, балдеющим.

Редко писаря в курки переходили. Человек трёх от силы таких припомню. Ещё более редко писаря людьми были.

Знаю только одного. Он служил в штабе дивизии, в секретке, потом в ФСБ секреткой командовал. Полковником ушёл на пенсию. Остальные, кого видел и знал, были напрочь скотами бздливыми и трусливыми.

Солдаты: кочегары, официанты, повара, истопники, прачки, уборщики и дневальные при офицерских модулях, некоторые кладовщики, были ребята неплохие и отзывчивые. В них не было снобизма, они во многом с удовольствием помогали куркам.

Спецы, те получали свои «За Боевые Заслуги», «За Отвагу» и «Красная Звезда», как правило, вполне заслуженно.

Спецы тоже бывало в курки уходили. Выдерживали курковую жизнь из спецов не все.

Помню грозного дембеля спеца из ремонтной роты, пришедшего на последние полгода в курки. Не смог выдержать тягот, сломался в горах, гоняли с тех пор как молодого. Парень выл и плакал, но обратной дороги уже не было. Был красавец спец дембель, стал чмырь курковый. Горы, тяжёлая штука.

Ему, балбесу, надо было с молодухи в курки идти, тогда бы втянулся и стал хорошим крепким солдатом. Мы почти все по молодости в горах дохли, потом втягивались и переносили после года службы всё легко и красиво.

Но были крепкие ребята, сразу не дохли, тянули в горы с молодухи службы достойно.

Хотите узнать, действительно ли воевал по полной в боях стоящий перед вами Ветеран Афганской войны, спросите с какой он именно курковой роты или кем служил в Афгане. Если услышите гордое: «я Курок», склоните головы.

Даже курковое «чадо» - это реальный фронтовик. Да и чадо ли он. Кто из вас куркам судия. Они Родину собой заслонили. Помните, как в фильме «9 рота». Пусть обоссался, но боевую задачу выполнил. А это главное. Хотя ни одного обоссавшегося или обосравшегося от страха, за все 2 года не видел.

От застуженных и отбитых почек и энуреза, приобретённого от афганских болезней, с….сь, с….сь от дизентерии и дистрофии. Лечения то никакого у солдат почти не было. Генералы, и офицеры, знаю, с….сь и с….сь, чего уж о солдатах говорить. Болезни есть болезни. Их не зовут, они сами приходят.

Низкий поклон всем фронтовикам, склоните перед курками головы и колени, какими бы они не были. Это те, кто в любой момент заслонит собой Россию.

Они это уже доказали.

Вы, не служившие курками на любой войне – нет.

Хотелось бы, конечно, чтобы в многочисленных газетных и интернет публикациях и релизах представляя очередного Воина Интернационалиста и его награды, рядом честно писали, на какой должности сей герой был в Афганистане.

Ну и за какой подвиг сии награды получены. Кстати, на сайтах крупнейших ветеранских организаций вы такой информации не найдёте.

Ни РСВА (Российский Союз Ветеранов Афганистана), ни «Боевое Братство», ни их представительства в других городах, никогда не пишут, на какой должности были их представители или руководители в Афгане или в Чечне.

Чего скрывать, любой службой гордиться надо. Все нужны были: и пекари, и кочегары, и лётчики, и курки и другие военные специалисты.

Всем порядочным и нормальным солдатам, офицерам и генералам - почёт и уважуха.

Сейчас очень много ведомственных побрякушек. Иначе и не назвать эти брякающие кружочки и значёчки на грудях и пузяках любителей цеплять на себя всё, что блястит и напоминает о «доблестной» службе.

Некоторые «ветераны» обвешаны такими значками как ёлка новогодняя.

Лично я ношу награды государственные. Да и то, одевать их приходится раз в несколько лет. Да и боевые награды не всегда оденешь. Просто так их не одевают. На встречи своих братанов тоже не всегда одеваешь, только если попросят, чтобы журналистам было чего под нос сунуть. Перед своими ребятами курками чего козырять, и героичнее люди бывают, и ничего не имеют. Не в количестве наград героика. Мне «повезло», я свои «Отваги» кровью именно в бою окропил.

Но не надо смотреть на тех, у кого больше боевых наград, как на самых героичных, а на тех, у кого их даже вообще нет, как на самых не героичных.

Далеко не все герои Афгана имеют боевые награды.

В Афганистане было всё. Была настоящая мужская дружба, были героические подвиги, тяжёлые бои и не менее тяжёлые фронтовые будни.

Был и страшный дембелизм, где многие старослужащие ежечасно калечили души и тела молодых солдат, отбирали у них нищенскую зарплату и любой понравившийся кусок еды.

Отбирались даже более вкусные консервы из сухпайков на боевых в горах, или их принудительно, под страхом последующих избиений меняли на невкусную кашу.

Типа вот тебе перловку, дай сюда сосисочный фарш. Молодые солдаты, кто поумнее, мясные консервы съедали сразу и быстро, пока не отобрали. Приходит к тебе, «дедушка» хищный, а ты ему пустую банку под жадный дембельский нос. Ещё возмущались, отдельные дембелеющие поганцы.

Типа молодому солдату не положено мясные консервы с галетами жрать, только кашу и сухари. Я никогда не отбирал еду у молодых солдат. В падлу считал подобное свинство делать. Воевали все одинаково, пули всех одинаково «любили», горы всех одинаково убивали.
Забирали часто старослужащие у молодых галеты и вместо них ржаные сухари отдавали. Мне было наплевать, я с детства к сухарям привык. Галет у нас в городке отродясь не было. Мне сухари даже больше нравились.

Мамка дома всегда хлеб чёрный, оставшийся от обедов, в духовке насушивала, хлебом в нашей семье не швырялись.

Молодёжь с голоду и от физических нагрузок дохла, в иной боевой год до 70% личного состава солдат срочной службы ВДВ было официально с диагнозом дистрофия.

Офицеров дистрофиков и писарей дистрофиков не было. Да и чего офицер голодать в полку будет. Зарплата есть, магазин работает, пайку не отберут.

Писаря тоже подъедались неплохо, почти все кладовщики и работники кухни жили с ними вместе в комендантском взводе.

Спецов дистрофиков тоже было много.

Но если курков дистрофиками делали и дембеля и горы, то спецы дистрофировались в основном дембелями, отбирающими пищу у своих молодых солдат.

Некоторые читатели, спрашивают: почему столько места в своей книге я уделил неуставным взаимоотношениям и так часто повторяюсь про это?

Я не хочу, чтобы подобные преступления человека против человека в армии были и далее.

Я сам наступил на эти грабли, как с той, так и с другой стороны, и сам не всегда действовал по уставу. И было это не от большого ума. Государству надо больше внимание уделять солдату, его физической и моральной подготовке, его службе, солдатскому обеспечению, а у нас как всегда, до сих пор подход во многом чисто формальный.

Почему один человек издевается, унижает и бьёт другого? Только две причины: или он моральный дебил и урод, неполноценный по мозгу, или у него самого такие неполноценности, слабости и отклонения, что только насилием над другими можно закидать эту выгребную яму собственных помоев.

Прошерстил интернет. Через Афган и Кавказ прошло миллиона полтора пацанов, а в инете активности буквально на две – три тысячи человек. Из них больше половины не курковых бойцов, а генералы, офицеры или бойцы вспомогательных подразделений.

Не кажут носа наши рядовые курковые пацаны на люди, так как почти любого можно в грязь прошлым окунуть. Или сам издевался, или над тобой издевались, либо сначала над тобой, а потом ты. И полноценной официальной оценки и реабилитации этого издевательства нет. А оценить и реабилитировать наше скотство надо. И лечить от психологических последствий издевательств солдат надо. И тех, кто издевался и тех, над кем издевались.

Государство должно нести материальную ответственность за наш голод, наши болезни и избиения. И реально оплатить наши ранения и службу на войне не жалкими прежними подачками.

Откуда деньги взять? Да на салюты и папахи парадные пусть меньше тратят.

По 5 миллиардов тратили в год на Афганистан, а раненым калекам и инвалидам оплатить за ранения и увечья платили по 50 – 100 рублей одноразовой помощи.

«Отцы» командиры обычно таких, «особо отощавших» солдатиков дистрофиков, не жалели. Иногда их использовали в качестве живой наживки. Типа, убьют, ну и хобот с ним.

О том, что солдат пришёл в армию здоровым, что у него есть ждущая его мамка, никому не было дела. Кусок пушечного мяса стал негодным.

Тогда это считалось правильным. Списали на боевые потери и всё. Понимание того, что виноватыми в плохих солдатах были мы, окружавшие его сослуживцы и командиры, лично ко мне пришло только через пару десятков лет после войны.

Я видел, как командир взвода послал под пули духовских снайперов на верную смерть надерзившего ему ослабевшего в горах молодого солдата. Сказал: иди, чадо, проверь, есть ли проход в ущелье. Убьют, проблем меньше будет. Ты, говорит, мне больше мёртвым нравишься. Не пойдёшь, сам тебя расстреляю за неисполнение приказа. Снял автомат и передёрнул затвор.

Солдат прошёл триста метров под пулями в одну сторону до тупика, проверил, что прохода нет, и опять под пулями вернулся обратно. Шёл гордо, открыто и медленно. Качественно шёл.

Жалко не убили, - сказал офицер. У него был свой критерий естественного отбора. Те, кто его не устраивал - должны умереть. Этот офицер был не одинок в своих критериях. Таких много было.

Сейчас он возглавляет ветеранскую организацию целой области. Когда ему предложили навестить могилу солдата, который героически погиб в бою, где ранили и этого офицера, офицер отказался. До могилы ехать-то было пару часов на машине. Офицер сказал, что солдат всего полгода в его роте был. Мол, не достоин солдатик офицерского посещения могилы. Не сполна хлебнул солдатик ужаса курковского.

А этот солдат очень героический был, и погиб героически. Классный был пацан, бился до последнего, защищая, в том числе, и этого офицера. Верил пацан этому офицеру и в справедливость верил. Может офицер и жив остался потому, что солдат погиб, его, офицера защищая.

Я видел, как бежали «прославленные» дембеля мимо раненого молодого солдата при приказе об отступлении. Да, было жутко и было много свинца. Но почему бы не посмотреть по сторонам, может, есть раненые. Бежали, делая вид, что не видят раненого. Может кто-то и реально не видел, но, чтобы не видели все – это пурга.

Видел, как этого раненого остались прикрывать только такие же два молодых и забитых курка. Они легли рядом и палили, палили, и кричали раненому, что они его не бросят, а им приказывали отойти, а они не отходили и посылали командира на 3 буквы. А раненый выл от боли и просил вытащить его и не бросать.

Вытащить раненого молодые солдаты не могли физически. У самих тяжеленный груз за плечами, плюс раненый, которого вдвоём тащить надо, плюс груз и оружие раненого. И бросить сослуживца им совесть не позволяла.

Между собой солдаты успели перекинуться словами, что готовы рядом мёртвыми лечь, но товарища не бросят. А раненый откатиться от пуль не может, его только и спасти может, что плотный огонь по духовским позициям этих двух солдат.

И командир, видя, что солдатики оборзели, и плевать хотели на его приказы отойти и бросить раненого товарища, что он может потерять трёх бойцов вместо одного, и хрен ему, а не очередную звёздочку, выслал к ним подмогу с дымовыми шашками, и раненого вытащили, а этих солдат потом дембеля били. Наверное, били больше по привычке, таким образом, свой стыд запрятать, что мимо раненого пробежали и под пулями обратно не кинулись его вытащить. Били при командире, зная, что тот не заступится за избиваемых. Один из этих молодых до самого дембеля из зашуганных не поднялся. И не потому, что трус был. Просто не приспособленный был к жестокости. Но морально сильнее всех оказался.

Ни одного, ни другого за помощь раненому не наградили, а там ливень был из пуль, жутко там было лежать и раненого собой прикрывать. Да и о каких наградах могла идти речь, когда ребята его командирские приказа в ж..у послали.

За конкретные подвиги редко награждали, почти никогда, только если уж совсем ранен, или сверху давят, что кого-то наградить надо.

Видел я, как другой командир кричит о помощи, чтобы его прикрыли огнём, и помог ему тоже только молодой и забитый солдат. Этот задохлик встал в рост там, где нельзя и головы было поднять от свинцового ливня, и поливал со своего пулемёта позиции духов, пока командир не попал в безопасное место. Никто больше из солдат роты не поднялся офицера прикрыть, так много свинца и страха было, а этот встал. Когда его спросили, зачем он рисковал, он просто ответил: «это же лейтенант совсем молодой, мне его жалко стало, лейтенант орёт, а никто не поможет». Лейтенант героически роте пример показывал, что надо уходить в безопасное место, встал там, где и встать невозможно было.

Роту полностью на поле в землю свинцом уткнули. Все с…и подняться. Ещё полчаса и от роты только трупы бы остались. Летёха и показывал, что пока одни отбегают, остальные их огнём должны прикрывать и наоборот. Куда там.

Только рота увидала, что лейтенант живым добежал до безопасного места, ломанулись все. Молодой солдат с пулемётом до последнего отход роты прикрывал, с ним ещё такой же молодой прикрывал, потом оба возле раненого, которого все бросили, легли. Тоже ничем не наградили парней, офицера и роту прикрывших и раненого спасших.

Почему не наградили? Стыдно было, что молодые «чадушки» героичнее всех оказались.

Как один курок, вечно, все два года службы «молодой», с пулемётом 4 часа прикрывал отходивший с ранеными взвод? Прикрывал добровольно, в том числе и тех, кто его не считал за человека.

Этот же парень на боевых в горах спас всю роту. Рота расположилась на ночь в маленьком домике и уснула. В караул поставили этого пацана. Без смены поставили, на всю ночь. Типа, ему отдых не нужен. А в это время душман с миной подкрался к домику и хотел его взорвать вместе со всей ротой. Так этот парень поймал душмана, обезвредил его и мину, и спас роту. Умудрился схватить душмана так, что и мину тот взорвать не успел.

Сколько подвигов это пацанёнок совершил, никому из мной виденных солдатиков совершить не удавалось. И как человек этот мальчишка хороший был. Умный, добрый и душевный. Он и есть реальный десантник, а не те, чмори, что своих сослуживцев били. Так и не стал этот солдат ярым дембелем, что-то порядочное внутри него на давало ему над молодыми издеваться.

А у нас как не чморишь других, не косишь от трудной работы, под видом, что ты дедушка старослужащий, которому «не положено работать», будешь сам пахать до дембеля.

Все мы в основном ломались перед заманчивой перспективой стать «дембелем». Почти все души свои продавали и совершали многочисленные пакостные поступки, отличающие дембелей от молодых и вечно молодых.

Стать дембелем было престижно и заманчиво, а то, что за это платили другие своими синяками, шишками, унижениями и работой за тебя, было побочным явлением дембельской привилегии.

Многие до сих пор вспоминают службу в Афгане, как лучшие годы своей жизни. Кому война, кому мать родна. На гражданке-то дембелем не стать, там другие законы общества, более человечные и сам человек более защищён, не больно кого и зачморишь.

Вот и ломались вчерашние «крутые дембеля» перед мирной жизнью и больше не поднимались из серой массы нищих, пьяных и забитых судьбой, жизнью и правительством соотечественников. Макала их жизнь в серое будничное дерьмо по самые уши. И вспоминали «дедушки» с тоской «золотое время» упоительного всевластия над судьбами, а порой, здоровьем и жизнью рядом служивших.

Хотя, у кого мозги были, тот и на гражданке продолжил красиво жить. Но мозги были, в основном, далеко не у самых лютых и ярых, мозги были, в основном, у тех, кто на службе «золотую середину» умел держать. Вроде и дембель и над другими не издевается и от тяжёлых и грязных работ косит по полной.

Хотя, таким по молодухе тоже по полной доставалось, всё-таки наглые, хитрые и более физически сильные быстрей поднимались на ноги.

Сложно делить армейскую массу солдат и офицеров на хороших и плохих. Каждый был индивидуален, во многих совмещались и полное подонство, и чуткое благородство, и безумная храбрость, и шкурническая трусость.

Просто многим более устоявшимся, более гадким, более сволочным, более приспособившимся, более хитрым или просто от природы, более физически сильным, было не так охота совершать подвиги, они уже вроде как состоялись и заслужили свои «орлиные» места в афганском фронтовом бардаке.

А вот многим молодым, забитым, униженным или «вечно молодым» куркам («вечно молодые» - это солдаты, так и не перешагнувшие в категорию дембелей), приходилось доказывать своё право, на хоть какое-то место в солдатском обществе именно совершением частым подвигов и проявлением отчаянной храбрости. Хотя, справедливости ради скажу, что многие «вечно молодые», не самые поганые нутром и физически сильные были просто чище и выше нас морально и поэтому были более готовы к подвигам и героизму.

Я часто видел как самые ярые и жестокие дембеля нагло и хитро косили от сложных боевых операций и фронтовых переделок, разными способами. При этом командиры просто закрывали на это глаза. Очень часто старослужащие не несли свою фронтовую службу даже на боевых, перекладывая все свои боевые обязанности на более молодое пополнение. Несогласных били.

Нет справедливости в этом мире, и Христа били, и он выше Каиафы и Пилата.

И этот пацан выше всех нас, он нас всех любил и спасал, а мы не ценили. С…и мы были. Прости нас, пацанчик, за всё прости. Мы перед тобой в огромном и неоплатном долгу за жизни свои спасённые. И матери наши перед тобой в долгу и дети наши.

У многих забитых молодых курков и у тех, кто так и не стал наглым и ярым дембелем, реально внутри была настоящая жилка. Им просто не хватало качественной еды и нормального нашего человеческого отношения.

Мы ведь как видим картину: совершён солдатом подвиг и отцы командиры при свете коптилок пишут, умиляясь героизмом, представление и списки на награды. И комбаты это подписывают и отправляют дальше. А дальше все восторгаются и торопятся вручить герою медаль или орден, пока он не погиб, чтобы награждённый стал примером и вдохновлял других на новые подвиги во славу Отечества.

На кося, выкуси. Хоть какой подвиг соверши по молодухе, сардельку тебе вонючую под нос, а не медаль. После года службы, может быть, если сверху командиру о..о напинают, что пора списки к наградам подавать. Почешет командир это своё напиняное о..о и, сопя злостью на весь мир, матерясь, садится писать наградной и высасывать из пальца подвиг. Не всегда подвиги с разнарядками в одно время случались.

Вот и вся правда. Не нужны были мы командирам, за редким исключением. И награды наши и подвиги всем по барабану были.

Мы на той афганской войне не жили, мы выживали. И был срок. От и до. И этот срок надо было оттянуть и вернуться живым. Любыми путями вернуться. Иногда по молодости лет и в ажиотаже боя солдаты забывали про срок и про то, что выжить надо, и совершали искренние подвиги. Командиры были уже постарше и совершали подвиги реже, в их башках уже логика выживания была.

Многие ещё и Афган с тоской вспоминают, потому, что считают, что там была настоящая фронтовая дружба.

Была, не спорю. Редко, но была. Именно отдельная дружба, а не фронтовое братство. Братства не было.

Меня тоска по Афгану, как по горнилу настоящей дружбы миновала сразу в последние дни моей службы. Как сразу двух последних лучших друзей и одного хорошего товарища, пробитых насмерть пулями вдоль и поперёк, увидел, так и вся любовь к Афгану ушла. Двух других лучших друзей я ещё раньше потерял, ещё в первый год войны своей.

Забрал Афган у меня моих товарищей, я и теперь их часто рядом вижу с собой, мёртвых и окровавленных, и смотрю в их глаза часто. Наверное, крыша у меня тогда поехала. Но я об них никому не рассказываю. Так и живу с мертвыми рядом, они тихие, не мешают. И молодые они вечно.

И с Богом я с детства разговариваю, сколько себя помню, и родители мои рассказывают, что я поющих ангелов в детстве слышал. Я помню, стою на крылечке барака и слушаю красивое пение.

Теперь пения давно не слышу. Только с Богом говорить продолжаю и на друзей мёртвых любуюсь.

Такая вот жизнь странная.

Беседовал со своим дембелем однополчанином, таким же курком, как я. Он рассказал, что тоже не особо уважает бывшего комдива. У них в первом батальоне был классный комбат. Человек, одним словом. Одна из БМД на марше в Чарикаре сломалась. Гололёд, перевал, машина скользит, наехала на камень, скинуло её малёха с трассы, гуська разулась. Ну, сломалось и сломалось. Слава Богу, в пропасть с десантом не улетела. Ну, оставили охранение, пересадили курков и пошли дальше. Обычная боевая обстановка. Как этот комдив орал на заслуженного и боевого комбата. Ну конечно, комдиву же надо доложить, что у него все БМДшки ровно шли, шли и пришли. Кого интересует, что война, что комбат не виноват и близко. Ну не комбат камни под БМД бросал и лёд в Чарикаре морозил. Надо просто генералу было унизить Боевого Офицера при солдатах.

Через несколько часов этот комбат смертью храбрых погиб в бою, защищая своих пацанов. Комдив, если ты человек, приди в батальон, попроси у курков прощенья за комбата. Его смерть на твоей совести. Генерал, это ты не обеспечил ему безопасность и послал на задание без разведданных. Это ты трепал ему нервы перед боем. И пока комбат брал на грудь пули, ты, генерал, сидел в тепле на броне. Не любил ты, генерал, своих подчинённых. Да и не извинился генерал перед солдатами.

Комдив, которого мы молодые солдаты почти боготворили (непонятно за что сами себе кумира и иконище сотворили), питавшийся вкусно и сладко, с отдельным поваром, ординарцем и официантом, вообще считал этих, боготворивших его, забитых солдат и дистрофиков предателями Родины и приравнивал к самострелам.

Мне довелось присутствовать на так называемом «суде чести» над такими дистрофиками.

Генерал сказал просто: вы не просто дистрофики, вы самострелы и предатели. Вы сами искалечили себя истощением. А то он не знал, что у них отбирают жратву и убивают голодных избиениями, тяжёлой военной работой за других, и боями в горах.

Типа 70% солдатиков были нелюди, и сами были виноваты в своей истощенности. Ну да сытому голодного не разуметь. Жрать надо давать людям, и беречь их. Эти дистрофики также принесли генералу на грудь все его боевые ордена. А с персональным поваром и официантом, с жареной курочкой, молочными супчиками, персональными котлетками и манной кашей с шоколадками любой солдат служить хорошо сможет.

Нет, генерала тоже «можно понять». А ну он признайся, что его часть насквозь прогнила, что в ней жизнь и здоровье молодого солдатика ломаного гроша не стоит. Так на пенсию генеральчика отправят. Легче закрыть глаза и не жалеть, и не кормить, и не лечить, и не быть «отцом родным».

Положите цветы на могилы солдат,
Что погибли в казармах Великой и Гордой Страны.
Приколите сердца их в ряды генеральских наград,
И к знамёнам полков, где они были так не нужны.

Мне ли не знать успокоенный взгляд.
Здесь тишина и над болью восходит луна.
Не повторяйте ошибок, шагая назад.
Тесно в казённых домах, да и наши ли это дома.

Здравствуй, чужая Страна, мы с тобой,
Дети, вчера повзрослевших детей.
Каждый, из нас уходя, возвратится домой,
С горной войны, под седины своих матерей.

Мы вернёмся другими, в железных телах и гробах,
Мы приедем чужими, и нас трудно будет обнять.
Кто навеки в молчанье, а кто в одиноких словах.
И не каждого матери смогут теперь целовать.

Как мы верили всем, как умели мечтать.
А теперь как один, только в том ли строю.
Мама, помнишь, я ночью учился летать,
Мама, как я тебя бесконечно люблю.

Положите цветы на могилы солдат,
Что погибли в казармах Великой и Гордой Страны.
Приколите сердца их в ряды генеральских наград,
И к знамёнам полков, где они были так не нужны.

Представляю картину: пришёл «героический» генерал или офицер в Афган, ему сразу же харю начистили, зарплату отобрали, баландой обделили (не манной кашкой, не гречневой кашкой с курочкой, а именно баландой), нагрузили так, что ноги не можешь разогнуть, и в горы отправили воевать (не под горой в палатке на кроватке уютной бока нежить, а именно воевать). При этом объяснили, что на ближайшие полгода он никто и звать его никак, жаловаться ему некуда и некому, к медикам ему дорога заказана, должен он получать пинки и зуботычины достойно и терпеливо, старательно выковыривать вшей из кальсон, делать самую тяжёлую и трудную работу за себя и за старослужащих. Чистить старослужащим сапоги, стирать им одежду и подшивать воротнички, зарплату и сладкие куски всегда отдавать тем, кто уже домой на дембель собирается, и два пути у него: либо быть беспрекословной ротной битой скотиной на ближайшие полгода, без права жалоб и медицинского обслуживания, или убежать в Союз и до конца дней считаться предателем. Ну, либо стреляться или вешаться, или мочу гепатитную глотать. Да зачадились бы эти «герои», пока их в годки не перевели, как и остальные солдаты.

Более того, чадушки и трусы и среди офицеров были, даже без дембелизма. Как уж они умудрялись чадиться, я не представляю.

Виноваты вы, господа генералы и офицеры, перед солдатами в афганской войне. Все виноваты, до единого.

Не многие из вас реально были любящими «отцами». Я таких «отцов» не увидел. Хотя не удивлюсь, что некоторые из тех, кого вы «не любили», прочитав эту книгу, будут вас отчаянно защищать.

Мы верим в свои созданные легенды. Сами создавали авторитеты, сами в них верили, сами им сказки слагали.

Некоторые солдаты в полку просто представляли собой обтянутый кожей мешок с костями. Таких называли «бухенвальд». По аналогии с узниками концлагерей.

Реально, таких отощавших солдат я видел раньше только в школьном возрасте, в кино про военнопленных в фашистских концентрационных лагерях.

Наши дистрофики, как и там, бухенвальдились от болезней, физических нагрузок и голода. В каждом подразделении были такие дохлые воины, кроме штабных.

Если солдат в положении сидя или нагнувшись, имел хотя бы одну - две складки кожи в районе живота, он считался жирным. При этом переносимый груз за плечами солдата курка порой достигал 50-ти и более килограмм.

Иные солдаты весили меньше, чем несли на себе в горы.

Одевали такой РД (рюкзак десантника) лёжа, стоя его одеть физически было невозможно. Рюкзак клали на землю, спиной ложились на него и застёгивали лямки рюкзака на своей груди. Потом два других солдата брали лежащего за руки и поднимали его вместе с рюкзаком, в вертикальное положение. Солдат стоял с полусогнутыми ногами, выпрямить их под тяжестью груза было недостижимо.

С таким грузом курки шли вверх по горам, и умудрялись воевать, зарабатывая на всю жизнь позвоночные грыжи и ножные боли. Лично у меня уже через 2 месяца войны, на любых дистанциях и с любым грузом было три жгучие, постоянные боли. Одна в позвоночнике чуть ниже шеи (как гвоздь вбили), две других в обеих ногах, посередине спереди, между ступнёй и коленом (уже на гражданке врач объяснял, что там проходит какая – то жила или мышца). На гражданке врачи обнаружили у меня несколько позвоночных грыж, с которыми я живу до сих пор. Как мы переносили эти боли, и тяжести я до сих пор не знаю, но жалоб никто ни от кого не слышал. За жалобы молодых солдат тоже били.

У генералов и офицеров всех должностей и категорий и штабных солдат дистрофии не было. Думаю, что и грыжи им было негде зарабатывать, разве что пачки бумаг по кабинетам перетаскивая. Хотя дембелизм и у штабных солдат и у спецов солдат был жуткий.

По разному в Афганистане ставили оценку трусости. Солдаты по-своему, офицеры по-своему.

Солдаты одной из рот презрительно отзывались о командире роты одной из курковых рот за то, что он весь бой сидел, спрятавшись за миномётной плитой, и оттуда «руководил» боем, не сделав ни одного выстрела, в то время как бойцы сами старательно меняли позиции, отстреливаясь от наседавших моджахедов. И автомат этот ротный потерял. Офицеры оправдывали такого ротного, солдаты презирали.

А чего офицерам ротного не оправдывать, у нас и взводные автоматы на боевых теряли, которые им потом солдаты находили. Только офицеры об этом не любят вспоминать.

Помню, одного солдата ранили, может и не смертельно, но он вошёл в болевой шок и умер. Его взводный офицер назвал солдата трусом. Мол, смелый не умрёт из-за простого ранения. А то солдатик знает, как его ранило. Тяжело или нет. Кровь хлещет, боль дикая. Можно и испугаться. Мне не понять, я в болевой шок не входил, и боли не чувствовал из-за контузии и низкого личного болевого порога, но, наверное, нельзя так о раненом и погибшем от боли солдате говорить.

Сейчас провели исследования, где доказали, что отношение человека к боли заложено в нём на генетическом уровне. Один терпеливее, другой нет. Гены. И никаким патриотизмом или силой воли болевой шок не преодолеть. Расположен генетически терпеть, стерпишь, не расположен, не стерпишь. Не от человека зависит.

Часто от болевого шока умирали. Надо было колоть промедол (обезболивающий наркотик медицинский), а его не было.

Аптечки полагались каждому солдату и офицеру на боевых, там и обезболивающие и другие нужные лекарства должны были быть. В реальности, когда получали аптечки перед боевыми, они почти все оказывались пустыми. Там в основном только пантоцид для обеззараживания воды и находился. Так эта хлорка никому не нужна была, кроме нас, курков. Остальное всё уже разворовано офицерами и прапорами складов. Из всей медицины в роте было немного бинтов, зелёнка, булавки швейные (язык к губе, раненым в грудь, прикалывать, чтоб не задохнулись при ранении в лёгкие), и ещё чего в сумке по мелочи у санинструктора.

Случаи лихорадки, желтухи, других инфекционных заболеваний, на боевых лечить было нечем. Ранения просто перевязывались и по возможности раненых отправляли на броню. Либо они умирали от потери крови, боли и инфекции. После одного из ранений меня перевязали только через 8 часов, бинтов уже к тому времени не было, а получил я первую помощь с уколом больше чем через сутки. Да и не только я.

В это время в СССР чиновники зарубали новаторские проекты русских учёных с заменителем крови.

У моджахедов были капельницы и заменитель крови американский (придуманный нашими русскими учёными), лекарства всякие. У них всё было. Всё, что надо для войны. Даже отбойные молотки на батарейках, окопы в горах долбить.

Иногда, мы захватывали такое богатство, и пользовались им.

После боевых, по приходу в полк, это всё отбиралось у нас штабными офицерами. Всё это они сбывали на Кабульском рынке душманам за деньги.

Нищими по имуществу и снабжению были боевые роты в Афгане. Сколько тысяч солдат элементарно от потери крови и нехватки копеечных лекарств и промедола скончалось. Капельниц и лекарств, и в медсанбатах и госпиталях никогда не хватало. Разворовывалось всё военное имущество, частью в Союзе, частью в Афгане.

Обучали нас воевать в учебке в Литве, перед Афганом, дерьмово. Шесть месяцев учебного подразделения ВДВ. Никак воевать не обучали. Два прыжка с парашютом с кукурузника, один с транспортного Ила.

Три, четыре раза в неделю по часу в день типа рукопашного боя. Больше показуха, чем тренировка.

Немного спортивного городка, раз десять за всё время кросс 2 - 3 – 5 километров без тяжестей.

Много работы на сельское хозяйство страны и мышиной возни по уборке территории и казармы. Много занятий с ручкой и тетрадкой. Учили половину почти каждого дня всякой глупости, которую мы даже не использовали на практике. Много строевой шагистики на плацу. Немного стрельбища. Ещё ягоды для ротного собирали, в наряды ходили, городок тренировочный строили, на хозяйственных работах балдели. Нас качественно готовили помереть на следующий день войны. Весь Советский Афган держался только на яром дембелизме, голимом патриотизме рядовых солдат и немногих младших офицерах.

Многие офицеры и прапорщики в Афгане тупо приспосабливались делать бабки, карьеру и ордена. Ордена и карьера желающим офицерам продавались оптом и в розницу.

Солдатам, в основном, это было не дано, даже и если очень хотелось. Руки у солдат до этого были коротки. Да и разум солдатский у курков был заточен на любовь к Родине, а не на стяжательство. Молоды они ещё были для прохиндейства, не обучились жульничать. Простое и прозрачное пацанское дворовое воспитание солдат курков учило кодексу мужской рабоче-крестьянской чести с малолетства.

Опыт и умение воевать к солдату приходили только через год после начала службы в Советской Армии. Первые полгода Афгана курки после советских учебок были просто слабые неумехи с автоматами.

Учились на трупах товарищей и с помощью пинков и кулаков дембелей.

Некоторым «повезло» обучаться в учебке Лосвидо (Витебск) и потом, когда Лосвидо прикрыли, в Ферганской учебке. Оттуда молодёжь приходила покрепче. Самые крепкие были из Лосвидо. Но их и гоняли в учебках немного больше, чем нас.

Хотя, гоняли всё равно не по делу, не по уму, не качественно и всё же слабо, не для войны, для галочки.

И гоняли опять же, не фронтовики, а салабоны учебные сержанты, у которых уже все мысли были о бабах, доме, водке и сне. Не до подготовки нашей им было, да и не умели они никого готовить. Разве боевого волкодава сможет вырастить и воспитать комнатная собачка мирного времени, крови не хлебавшая.

Она, эта собачонка, может только научить, где сосиску из столовой вкуснее стащить, как от хозяйского командирского пинка быстрее увернуться, как на коврике в каптёрке больше поспать, как газетку ротному принести и пузико подставить для почесания и поскулить при этом умиленно.

Вот так нас и готовили комнатные дембеля, собачки мирного времени, парашливо.

Дебильная система. Офицеры, которых в то время полно уже было с Афгана, с нами не занимались совсем. Нас в учебных подразделениях Союза обучали обычные сержантики, которые не нюхали пороха, боёв и войны и близко.

Ну а в Афгане, нас салабонов, уже фронтовики дембеля, по-своему переучивали врагов зубами рвать за горло и приказы без колебаний выполнять. Жутко переучивали, по своему, без теплоты, любви и дружбы, но зато быстро. Потом мы других так же учили. Жутко и быстро, чтобы молодые не захлебнулись собственной кровью в первом же бою. Платили мы за это голодом, рабским трудом на учителей, личным денежным и вещевым довольствием, выбитыми челюстями, зубами, синяками и гниющими ранами.

Лес рубили и щепки летели. Но кто на эти щепки перевоспитания внимания обращал?

А каждая щепка человеком была. Мечтала, любила, страдала. А её в костёр жестокости. Сгорай щепка.

Вместо того, чтобы нагружать нас по полной физо, кроссами, стрельбищами, боевыми единоборствами, и учебными сражениями, как при Маргелове, нас в учебках использовали как домашних любимцев. Погоняли для порядку возле забора игриво и ладно.

Выведут в лес, малину пособираем, на полянке поваляемся и обратно.

В учебной роте, в Союзе, был всего один офицер с Афгана, заместитель ротного.

Поначалу он, было, дёрнулся с нами реально заниматься, к боям и войне готовить, ему старшие офицеры запретили. Плюнул он, сказал, что в таком случае, мы все трупы и запил на всё время учебки. Он бы и рад был из нас волков делать, да генералам волки не нужны были. Опасались они волков воспитывать. Вот мы по молодухе потом на войне и дохли в горах, и воевать не умели.

Боевые войска надо дрессировать как боевые войска и уважать и любить как защитников Родины. Тогда толк будет. И пинками вышвыривать из боевых войск во вспомогательные части, слабых духом, здоровьем, силой и нравственностью.

Надо, чтобы каждый день, аж шкиляло, от спорта и усталости, чтобы поход к батюшке в церковь за счастье был, чтобы солдаты силу свою и интеллект чувствовали каждой клеточкой, чтобы умом, мышцами играли и боевым умением блистали.

Иногда к нам в полк и в другие части советских войск приезжали различные артисты. Певцы, певицы, танцоры, ансамбли всех видов, музыканты.

Говорят, что они ехали к нам добровольно. Были и такие которым предлагали поехать выступить перед нами, а они отказывались. Когда впрямую отказывались, оно понятно, никому рисковать не охота, но некоторые на всякие простуды и мигрени ссылались. Смелый человек всегда, либо поедет, либо смело скажет – нет, и примет всё, что за этим «нет» последует. А с….ны отмазывались и лукались. Сейчас эти трусишки с экранов не слазят. Г…о всегда наверху плавает.

Выступали приезжающие в Афган творческие специалисты хорошо и красиво. Для нас это реально была разрядка и отвлечение от войны. Эти концерты давали глоток жизни.

Артистов всегда хорошо охраняли, и риска у них никогда почти никакого не было. Не больше, чем в Союзе, по крайней мере. Потом уже узнал, что некоторым артистам за такое выступление боевые медали и даже ордена «Красной Звезды» давали.

Господа артисты, конечно спасибо, что выступали перед нами, но ордена и медали вы эти не заслужили. Такие награды в бою надо зарабатывать. Честнее будет если 2 августа, на день ВДВ вы подойдёте к какому-нибудь боевому ветерану десантнику курку и вручите ему свой орден или медаль, и на удостоверении напишете, что лично от такого-то артиста в знак признания подвигов и уважения солдату такому-то.

Это будет справедливей и вас украсит с самой лучшей стороны. Не ваши это награды. Солдатские это ордена и медали.

Считаю, что и иным штабным офицерам, также штабным замполитам, офицерам и генералам так же надо поступить. Чего нумизматикой на мундире заниматься. В боях не участвовали, в атаки не ходили. А за мозоли на попах ордена боевые не положены.

Журналисты и кинооператоры к нам приезжали. Читал воспоминания одного. Пишет, с ротой десантников на боевые ходил и даже избил солдата за неправильное несение караульной службы. Не верю. Хотя, если ходил, молодец.

Если ударил солдата – с..а и шакал. Ударить слабого - удел подонка. Обычно мы для журналистов и кинооператоров делали показуху за полком. Типа, в атаку идём, броня ревёт, мы с автоматами стреляем. Или показушно в вертолёты садимся и так же показушно выскакиваем.

Ни разу не встречал журналюгу, идущего с курками на несколько недель в горы воевать. Приезжали они к нам не из-за любви к Родине. За карьерой, за медалькой, за командировочными чеками Внешпосылторга, за славой липовой ездили. И писали потом всякую хрень в газетках своих, больших и малых.

Всякую хрень…

Не уходите журналисты мимо бойни,
Любя безумно всё, где слова власть.
И час в бою - не гордость за геройни,
Командировки как - то даже в масть.

И если с пафосом писать, ломая руки,
Всё уходя печалью вдаль и вновь,
Тогда не слышен мат и храпа звуки,
И проституток фронтовых любовь.

Не слышно плача мужиков и вонь поноса,
И вшей в кальсонах и портянок гарь,
И "жрать - то будет?", вечного вопроса,
Ну, да в казармы не заходит царь.

Вы напишите про потом, когда от боли,
Кататься будет на полу больной солдат.
Когда на памяти крюками ад из крови,
Что пролил в пыль братишка автомат.

Журналюги тоже ордена с медалями боевыми получали. Тоже часто не за хрен собачий, на халяву. Тогда такая постанова правительственная была. Солдату кашку – парашку. Офицерам, генералам, журналюгам и артистам бабло и ордена.

Молодого бойца могли забить и до смерти за не отданную пайку масла с завтрака или не принесённую старослужащему сигарету именно с фильтром (сигареты с фильтром молодой солдат должен был выпрашивать сам, где мог).

Время от времени в старослужащих стреляли и кидали гранаты. Иногда молодые солдаты от безысходности сами вешались и стрелялись.

Офицерам было по фигу, или они делали вид, что по фигу. Офицеров наш естественный отбор вполне устраивал. Дембелизм помогал создавать в роте иерархию и подобие дисциплины, где слабые должны были умереть. И не доставлять проблем и мук совести.

Опять, же, если офицеры бы признались, что не могут обуздать дембелизм, их могли и из армии турнуть. А если бы все побои вдруг вскрылись, мы вообще без офицеров должны были бы остаться. Такой замкнутый круг совести, власти, законов, устава и побоев в армейской природе.

Офицеры были разные. Были герои, были откровенные сволочи. Были трусы. Были глупые недотёпы. Были совмещающие в себе и то и это.

Кроме отличного и умелого ведения боевых действий во главе подразделения офицеры, конечно, должны были и неустанно заботиться о каждом солдате, и быть ему практически «Родным отцом», ну или на худой конец «заботливым старшим братом». Но, как правило, быть храбрым и умелым в бою командиром было гораздо проще, чем «Родным отцом» или «заботливым старшим братом».

В полку и в дивизии работали и женщины. В магазинах, медсанбатах, в парикмахерской, ещё где-то. На боевые они, конечно, не ходили. Говорили, что продавщица полкового магазина была любимой командира полка, а продавщица магазинчика возле пересылки была любимой комдива.

Так же говорили, что у обеих были боевые медали. За медали скажу прямо, правильно им их дали (но это моё личное мнение, остальные солдаты возмущались). Два года хоть и в расположении войск, за прилавком - это страшно. Женщины свои награды, наверное, заслужили. Они же не мужчины, им гораздо страшнее. В частях тоже пули свистели. А своё магазинное дело они делали. И нам глаз радовали. Для нас они все были красавицы и недосягаемые принцессы.

Читал, что по линии ГРУ работали женщины разведчицы. Удивляюсь, почему им до сих пор звёзды героев не вручили. Они их обязаны получить. Была в интернете информация, что у вольнонаёмного состава и гражданских специалистов, и у членов семей бывших в Афгане забрали льготы. Полная несправедливость. Военные ли, гражданские ли, члены семьи или солдаты. В посольстве, в частях, в городках. Везде страшно, везде стреляют. Всем смерть угрожала. Кто-то был ради Родины, кто-то ради карьеры, кто-то ради денюжков, кто-то ради того и другого и третьего. Одним легче было, другим труднее, но льгот все достойны. Ты уж, Родина, отдай им льготы обратно, нехорошо это льгот лишать ради тебя жизнью годами рискующих.

Морально почти все солдаты выживали в Афганском аду кто как умел. Хорошо выживать сразу, умели немногие. Остальные молодые солдаты старослужащими чадились, чморились, избивались, над ними издевались, иногда так жестоко и несправедливо, что люди вешались и стрелялись.

Потом молодые становились сами старослужащими и уже сами чморили, издевались и избивали более молодое пополнение. Некоторые солдаты не могли подняться из чморей до самого дембеля.

Могу сказать одно, какое бы зачморёное чадо не служило в курках, по сравнению с любым генералом, штабным офицером или штабным солдатом оно было настоящим героем. И не вина забитого и униженного бойца, что он был забит и унижен. Эта вина была целиком на его генералах, командирах и сослуживцев. Мы все виноваты перед ними вдвойне, за то, что не видели в них людей.

Жизнь в курковой роте справедливости не имела. Если ты не был жестоким, не был подлым, не мог унизить другого, не мог ударить другого просто так, при этом ты не настолько физически здоровый, чтобы дать любому другому сдачи, и не острый на язык, чтобы осадить обидчика ещё более обидным словом, если ты вообще мечтатель и интеллигент – ты пропал. Затопчут. Кто-то всегда должен быть козлом отпущения. Таков закон роты моего времени.

Этим забитым и униженным было в сто раз тяжелее, но они также честно ходили в горы и воевали, и совершали чудеса храбрости и героизма. Они также умирали под пулями и подрывались на минах. Они честно и до конца тянули свою фронтовую лямку, как могли, порой заслоняя своими телами своих обидчиков от пуль и осколков. Низкий им поклон, за то, что они не бежали к штабу и не просились в Союз.

Воевать-то часто было просто некому. В боевых курковых ротах из-за потерь, порой было всего две третьих, а то и только половина личного состава. Брать на место убитых, лежавших в морге и раненых, лежавших по госпиталям и медсанбатам, было не кого. Очереди на вакантное место в курковую роту никогда не стояли. На пустых кроватях погибших лежали береты. Боевые же задачи ставились из расчёта на полную роту. Вот и воевали за себя и того парня.

Клетками мир заполняю поля.
Стоп в горизонт. Сгустки свинца
Крестят дожди. Палачёвая доля
У пулемётчика - смерти творца.

Выкуп поклонный, оправданных туш.
Мясо военного времени.
Щёткой по глотке великая сушь,
При живота ранении.

Сжальтесь, родимые. Вскиньте чугун
Потных загривков на чашу затвора.
Уравновесьте весы своих Дум,
Точку поставьте Афганского спора.

Офицеров полка и офицеров дивизии кормили в отдельных столовых, с отдельных котлов, и из тарелок. Командир полка имел отдельный кабинет для приёма пищи. Офицерам давали и манную кашу, и молочные супы, и более вкусную и усиленную еду, чем солдатам, и жили они отдельно и кормили их из тарелок. Им тоже было гораздо легче. Их не чморили, не били и не унижали. У них не отбирали еду, и они не выли от голода по ночам. Они могли пойти к медику и получить достойное лечение своих фронтовых и бытовых болезней.

Молодому солдату попасть в медчасть с бытовыми или боевыми проблемами было практически невозможно. В основном в медсанбат попадали только по ранению. Или когда человека уже гробили до предпоследней перед смертью стадией. В медчасть ходить молодому солдату считалось «западло». Зато старослужащие нет, нет, да прибегали к «липовым» справкам знакомых медиков дембелей, чтобы откосить от боевых выходов. Мол, я уже послужил, пора мне к дому готовиться.

Видел молодого солдата, который во время сна в горах на холодном камне, застудил сухожилие правое руки возле кисти. Бедняга полтора месяца не мог и ложки держать. Кисть висела как не родная. Как он при этом воевал и ходил по горам, одному Богу известно.

Если бы парень лёг в госпиталь, его бы просто забили, как «членовредителя», а может быть и посадили, при таком «заботливом» комдиве.

Стрелял он, зажав автомат коленями и нажимая на курок левой рукой. Манной каши и молочного супчика солдатам не давали. Гречневая каша считалась за лакомство. Многие консервы были вообще с истекшим сроком годности, в том числе и те, которые выдавали на боевые. Часто попадались вздутые от старости и испорченности банки.

Однажды с вертушки скинули нам сухпайки, а там консервы 1956 года выпуска, почти все вздутые. Выкинули их и ели галеты с сухарями. Галеты тоже были горькие, прогорклые от старости.

По приезду с Афгана встретился с одним десантником, рост выше двух метров, кулаки с арбуз, все зубы железные. Спрашиваю, чего зубов нет, неужто по молодухе с такой рамой вышибли?

Сухари, отвечает. Хлеба у них в части отродясь не было, одни сухари. Вот на них зубы и полетели. У нас хлеб был. Не всегда качественный, но был.

По дембелю на каждые боевые всегда брал с собой булку хлеба. Всё лучше, чем сухари. Хлеб воровали молодые на пекарне. Самого по молодости воровать отправляли.

Торговля нашим обмундированием, оружием и едой шла в Афгане полным ходом. Все начальники и снабженцы, кто имел желание и возможность обворовать солдата, обворовывали нас со свистом и почти безнаказанно.

Помню, хотели судить одного такого начальника склада. За 4 неполных месяца службы этот «вояка» наторговал 3 Камаза барахла.

Реально 3 Камаза, под самый верх загруженных вывозили с его склада им наворованное и наторгованное. Думали, хана прапору. Ан нет. Дело замяли, барахло прапорское, наварованное, штабные офицерики поделили между собой. Большие и малые командиры продавали и нас, и наше оружие, имущество и питание моджахедам и кому попало. Всем, кто готов был платить.

Солдаты нашего полка очень трепетно относились к Боевым Знамёнам полка и дивизии. Очень высокой честью считалась награда сфотографироваться рядом со Знаменем. Некоторым солдатам перед отправкой домой разрешалось поцеловать Знамя. Десантник становился на одно колено и искренне волнуясь, целовал Знамя. Не было никакой наигранности. Почти любой из курков готов был пожертвовать ради Знамени полка или Знамени дивизии своей жизнью.

Это отношение к знамёнам было у нас в крови, а не от того, что нам это внушалось замполитами. Идеология КПСС вызывала у многих только усмешку. На КПСС и тогдашних лидеров нашего государства нам было плевать. Хотя подтирать газетными портретами вождей задницу в туалете запрещалось. Но мы подтирали.

Все офицеры и прапорщики получали по две приличные зарплаты (одна шла рублями в Союзе, вторая чеками в Афгане). Недавно услышал, как один ветеран офицер жалился другому, что получал в Афгане всего 250 чеков в месяц. Подошёл к нему и вежливо напомнил, что то, что самый маленький офицер, на самой замухрышной должности, минимум получал в месяц, самый героический сержант или старшина курок получал за полтора года немыслимой войны. Рядовой получал в два – три раза меньше сержанта или старшины.

Читал, что в Афгане нам, солдатам, якобы давали водку. Враньё.

У солдат водки не было. Водка иногда была у офицеров и часто у генералов. У нас, солдат, был под дембель одеколон («Саша» или «Наташа»), брага в огнетушителях (сами иногда делали) и редко афганская «кишмишовка» (местный самогон). Но за употребление этих напитков, как и за употребление наркотиков, могли запросто отдать под трибунал. Скажу о себе: одеколон пил 1 раз, брагу - раз пять, «кишмишовку» 2 раза.

Очень часто наши командиры просто ленились писать на нас наградные. Часто, по тем или иным личным причинам, не хотели. То рожей не вышел, то залетел где-то, то нагрубил, то бытовой приказ не так выполнил, то полы в палатке плохо вымыты. То ещё слишком мало послужил.

Офицеры тоже были люди со слабостями и странностями. Во-первых, им было порой не до писания наградных (чего из фронтовика офицера писаря делать), во-вторых, почти все наградные всё равно «рубились» в штабах и ничего сверху из медалей не присылали. Шла обычная рутинная работа войны. Все были уставшие и измотанные. Храбрыми были многие курки и почти все наши курковые офицеры командиры. Почти все.

Людьми, «иногда», тоже были многие.

Людьми по полной, всегда жалеющие и понимающие любого подчинённого солдата, были единицы. Многих офицеров солдаты между собой называли «шакалами». Хлёсткое выражение часто оправдывало действительность.

Обидно было, когда ты действительно подвиг делал, а тебя не представляли.

В нашей роте первый ротный, и командиры взводов, и замполит, и старшина прапорщик, а также многие солдаты, были почти всегда храбрецами, кроме одного взводного офицера лейтенанта.

Этого бедолагу, несколько раз били даже свои «братья» офицеры.

Лейтенант прятался на ночь от своих «коллег» в палатке взвода, где ему поставили койку. Конечно, по морде ему доставалось не при нас, а в офицерском модуле. Лейтенант после отбоя задувал керосиновую лампу и накрывался с головой одеялом. На стон избиваемых дембелями солдат он даже глаз не открывал. Трус он и есть трус. Конечно, от такого офицера и наградных не ожидали.

Второй ротный тоже храбростью не отличался. В одном из ожесточённых боёв он просто просидел, укрывшись за миномётной плитой и автомат потерял.

Может оно так и надо, чтобы командир роты в любом случае выжил, но по-моему, на то он и командир роты, чтобы ценой своей карьеры и жизни солдат беречь, а не ценой жизни солдат себя спасать.

Не готов погибнуть за солдат своих, не становись офицером или прапорщиком. Хочешь быть офицером или прапорщиком настоящим – прими как должное, что надо беречь жизни подчинённых от своих глупых действий и глупых действий вышестоящих командиров любой ценой.
А не бежать мимо них раненых и истекающих кровью в бою, оставляя их безо всякой помощи и надежды. Не кидать в них штык-ножи, не тренироваться на них своими ударами, не продавать им из-под каптёрочной полы положенные бесплатно парадки, береты, значки и сапоги, защищать их от преступлений сослуживцев, заботиться о них, наградные заслуженные вовремя писать.

Генералы и штабные, понятное дело, в атаки ходить не должны были, разве что в исключительных случаях, у них другие функции, тоже очень важные: подготовить бой, чтобы потерь было мало, и победа была.

Насчёт побед и потерь, планируемых генералами и штабными. Со своей солдатской точки зрения, я в наших операциях в Афгане особых полководческих и штабных изюминок и талантов не видел. Вот сказки о талантливых оперативных разработках командирами батальонов, полков и дивизий военных операций, для получения ими званий Героев Советского Союза, были.

Статус этой награды гласит «Звание Героя Советского Союза является высшей степенью отличия и присваивается за личные или коллективные заслуги перед Советским государством и обществом, связанные с совершением геройского подвига».

Не совершали комдивы и командиры полков личных геройских подвигов. Негде им их совершать было. Они в атаки не ходили.

Я их и не виню за это. Хорошо, что не ходили. Они нам живыми в штабе и на броне нужны были.

Наверное, правильно, что они не убивали больше всех моджахедов, не накрывали собой гранаты, спасая боевых товарищей, не взрывали себя вместе с врагами, не уводили от жилых кварталов горящие самолёты и вертолёты, не вытаскивали на себе раненых бойцов, не прикрывали лично отходы частей с пулемётом в руках, не бились с горсткой товарищей солдат, с превосходящими силами противника.

Они получили Героев, за «очень умелую» штабную работу.

Но ведь Героев Советского Союза во время Афганской войны, по статусу можно было получить только за личный подвиг («…связанные с совершением геройского подвига...»). Может быть, я неправильно трактую статус? Или они свои звёзды получали в связи с солдатскими подвигами?

Ишь, какая далёкая связь. Солдатик подвиг делает, а командир полка или дивизии, или иной генерал и офицер штабной за солдата Героя получает. Вполне советская и коммунистическая «справедливость».

Левые у них «Звёзды Геройские». Не заслуженные.

Стратегий войны разворачивающихся перед моими глазами было обычно четыре.

1) Массированный артиллерийский обстрел и бомбёжка зоны боевых действий (гор, кишлаков и других территорий) и потом прочёсывание этой зоны силами курковых подразделений.

2) Прочёска гор, территорий и кишлаков без предварительной авиа и артиллерийской подготовки.

3) Выдвижение курков на верхушку горы для обеспечения прохождения какой-либо воинской части внизу.

4) Сопровождение автомобильных колонн с грузами.

Всё это предварялось неказистой разведкой, сопровождалось предварительным разбором на макете местности и сдабривалось разведывательными данными. Макет представлял собой стол-планшет метров четыре на четыре, под навесом грибком, закрытым по бокам маскировочной сеткой. Стол был с бортиками, сверху насыпали песок и из него «делали горы». Рядом выставляли часового, чтобы никто не подсмотрел.

Не знаю, насколько песочные горы помогали в боевой операции, но разведданные, и выявление предателей, судя по нашим потерям, оставляли желать лучшего.

Ничего умелого в том, чтобы банально затыкать нами горы не было. 15 031 погибших, 54 000 раненых, контуженных и травмированных, 416 000 заболевших, 417 попавших в плен и пропавших без вести. Это цена, заплаченная нами за Геройские звёзды наших командиров.
10 лет мученической службы офицеров и солдат от комбата и ниже, и 10 лет, практически, откровенного позора военнослужащих всех должностей выше должности «Командир Батальона».

Иногда складывалось впечатление, что мы не уничтожаем планомерно противника, а просто лазим по горам и кишлакам с целью обозначить, что мы что-то там прочесали. Типа, под мудрым руководством генералов, взяли под временный контроль такую-то территорию, с минимальными потерями, дайте им новое звание и большой орден. А мы в это время пойдём в другое место по горам лазать.

Нам солдатам казалось, что настоящей разумной целью войны было бы реально уничтожить как можно больше моджахедов, а не пытаться скакать по всему Афганистану. Какая-то неправильная там война была. Не умели, наверное, наши стратеги войну настоящую вести. Или им не давали вышестоящие неумехи.

Душманы тупо смеялись над нашими артиллерийскими ударами и авианалётами. Они просто уходили в сторону и ждали, когда всё кончится и потом возвращались обратно. Часто устраивали превосходящие засады. Колонны нашей техники, перевозящей грузы, просто жгли гранатомётами.

Отдельно о храбрости. Я видел и отчаянных легендарных старослужащих, под конец срока службы своей войны прятавшихся за спины молодых солдат, и остающихся в расположении полка, чтобы не идти на боевые. Видел избитых и униженных, совершавших истинные чудеса храбрости во имя Родины и во славу тех, кто их обижал и унижал. Остались живые и… слава Богу. Были также предатели и сдававшиеся в плен. Убегали к моджахедам по личной выгоде, по совершению преступлений, и когда дембеля уже совсем замучают.

Было, когда вызывали добровольцев штурмовать очередную горку в лоб, и вперёд шагали только дембеля, а годки и молодые стояли, потупив глазки.

Всякое было. Были скоты и были люди. Были простые люди со всеми своими слабостями. Был патриотизм, был эгоизм, было всё, к сожалению, не было взаимного полного уважения друг к другу всех и вся солдат, генералов и офицеров.

Политика КПСС и идеология КПСС не давали той спайки и дружбы, которую было надо дать. Она – эта политика, тогда была уже просто формальным приложением и к войскам, и к гражданскому населению.

Мы уже знали, что стране и её гражданам глубоко до лампочки все наши подвиги, поэтому возвратившись в Союз с удовольствием громили рестораны и били морды всем не воевавшим в Афгане.

Мы мстили обществу как могли. За себя, за погибших, за то, что общество превратилось в послушное и ленивое, прогнившее стадо. В нас просыпалось огромное чувство справедливости, оголённое до нервного мяса.

Мерзость. Она жила с нами в одной палатке. Не все отбирали лучшие куски и лучшую одежду у более слабых. Были и справедливые. Были трусливые, которые били молодых солдат, а потом силой сержантской власти забирали у них патроны и гранаты на боевых. Им было всё равно, что молодой солдат остался в бою без патронов и гранат, главное, что этот молодой солдат не пристрелит их самих, за обиды и издевательства.

Сейчас, после войны, многие из нас гораздо лучше и чище, чем были там. Понимание своей сволочной сути и мерзких ошибок к нам приходит с возрастом и образованием, с опытом жизни. Но убитым и искалеченным физически и морально от этого не лучше. Прости нас, Господи, за все грехи перед ними.

Для солдата такие прелести как манная каша, жареная куриная ножка, молочный суп или настоящая тарелка для еды, вообще могли появиться только во сне.

Жрали мы из своих солдатских котелков очень часто сущие помои. Иногда каши были сдобрены и воняли соляркой. Нам объясняли скудность продуктов тем, что все продукты везлись из Советского Союза. Самолётные борта прибывали в Афган из СССР два раза в год. Весной месяц и осенью месяц. Такая была специфика. Всё, что не успевали подвезти самолётом, везли уже на автомобилях, а колонны часто уничтожали моджахеды.

Ну, так. Чего борта самолётные зря часто гонять. Загрузили иногда транспортники парашкой и солдатикам на счастье.

Однажды пару месяцев, в столовой, вместо тушёнки давали кенгурятину. Красноватое жилистое мясо, которое покрывалось слоем жира прямо на глазах, быстрее, чем даже баранина покрывается. Каждому доставалось грамм по 20 в день. Есть его было гадко и мерзко.

До сих пор не могу понять, в каком советском колхозе паслись стада этих кенгуру. Неужто, для псов войны нормального мяса не было, говядины или свинины.

Ещё, очень заботливые чиновники из Министерства Обороны, любили нас «лакомить» просроченной килькой в томате. Каждый ужин, на четверых защитников Родины давали по банке такой «красной» рыбы, кусочку хлеба и по сто грамм комковой холодной перловки.

Мы шли в столовую, больше по приказу распорядка дня, и во многом именно из-за этого куска белого хлеба, который давался к чаю. От чёрного хлеба была вечная изжога, ещё он часто был в слизи и не пропечённый. Взамен гадкой буханки новой не давали. Не повезло, так не повезло, сиди голодным.

Есть остальное было невозможно. Больному дистрофией молодому солдату, хотелось просто куска хлеба. Если при этом был ещё и кусочек сахара – это было счастье. Праздником жизни были Сгущёнка и Печенье. Солдаты курки все поголовно постоянно недоедали и недосыпали. Молодые больше, дембеля меньше.

Время от времени курковые роты ходили в караул по части. Меня по молодости обычно ставили на сержантский пост охранять палатку командира полка и рядом «булдырь» (солдатский магазинчик). Командир полка жил в отдельной огромной палатке. Солдаты в такой палатке жили по 20 – 30 человек.

В нашей палатке ещё и был выделен большущий угол для ружейного парка (оружейки, где хранилось оружие). Возле него спал замкомвзвода и я по молодости на втором ярусе сверху. После года службы я уже в караул и вообще в наряды не ходил. Спать норовил в самом дальнем углу, чтобы подальше от глаз начальства быть.

Один молодой с курковой роты умудрился подломить продуктовый склад.

Этого пацана поставили охранять продуктовый склад. Он отогнул ломиком ворота склада и упёр оттуда несколько кругов сыра, соленья, несколько ящиков сгущёнки, печенья, конфет и кучу всего ещё. Отрок нашёл Эльдорадо. Таскал и прятал награбленное всю ночь, благо его и не меняли, дембелям впадлу было на пост заступать.

Пропажи не хватились. Парень всё сделал мастерски. Через месяц!!! Его с полукилограммовым куском сыра прихватили дембеля.

Чела начали пытать, откуда сыр. Чел не сознавался. На ту беду в разборки встрял командир роты. Под страхом трибунала и немедленного расстрела, солдат признался в содеянном.

Что делать? Доложить по инстанции? Ротного самого так бы вздёрнули. Решили спустить на тормозах внутри роты.

Собрали комсомольское собрание. Офицеры обвиняли это чудовище во всех грехах воровства, на что чудовище ответило, что виноватым себя не считает, на гражданке был честным форточником, и вообще не комсомолец, и вообще был голоден, виноват, исправлюсь.

Я смотрел на этого маленького ростом, морщинистого, похожего на старичка курка и искренне ему завидовал. Да и все мы ему завидовали. Он отожрался на славу.

Понятно, что питался он не один, а с несколькими, особо дружными ему, такими же молодыми и голодными курками роты, как сам. Пацан никого не выдал.

Более того. Целый месяц молодые харчевались деликатесами и их не заловили. Короче, его даже не били. Единственное, что испортило славную картину – это зачитанное замполитом письмо этого солдата домой.

В письме солдат описывал, как он славно завоёвывает Афганистан, взрывая гранатами вражеские танки и сбивая с пулемёта пакистанские самолёты и вертолёты. Апофеозом письма была сцена, где этот «воин» писал, как после боёв он выковыривает из бронежилета пули от ДШК. К слову сказать, три такие пули могли сорвать башню у лёгкого танка. Мы катались со смеху. «Герою» посоветовали больше не будоражить маму подобными опусами. Он получил пару колобах по шее, «волшебный» пендель под ж..у, и отправился тянуть свою нелёгкую молодую службу дальше.

Потом, через полгода, он честно заработал медаль «За Боевые Заслуги» и однажды реально медики выковыривали ему из спины и ног осколки от разрывных пуль ДШК. С этими осколками в теле парень не выходил из боя часов 12. Но это уже было потом.

Мои родители первые месяцы войны считали, что я служу в ГСВГ (группа советских войск в Германии). Потом, как-то не получив от меня пару месяцев писем (отнюдь не по моей вине, писал я домой регулярно), отец сходил в военкомат и искренне попросил разыскать сына, служившего в Германии, мол два месяца вестей нет. Военком посмотрел на мой обратный адрес и сказал, что Германией не пахнет. Сын в Афганистане.

После учинённого разноса в очередном письме за сладкую ложь я «сознался», что из Германии меня случайно «перевели» в горный рай, но просил не волноваться. Я «включил» вторую легенду. Дескать, служу при штабе армии командиром отделения цветоводов. Помню даже в полковой библиотеке взял специальную книгу и старательно описывал все прелести посадки цветов. Родители так и не догадались до самого моего возвращения, чем я на самом деле занимался. Хотя волновались по полной. Я же подкидывал им в письмах вырезки из газет, где писали, как мы помогаем афганцам строить новую жизнь, сажаем хлеб и строим дома.

По приезду дома меня выдали дырки от ранений, характеристика для военкомата от командира роты, военный билет и окровавленные бинты. Последнее ранение в бою я получил за несколько дней до Союза. Рука не поднималась ещё год.

Так с плохо поднимающейся рукой и осколками в башке, я путём хитросплетений, неофиширования ранений и факта службы в Афгане, поступил в специальное оперативное высшее учебное заведение, и успешно закончив его, попал на ещё одну переделку в одну из Кавказских республик. Было бы желание и цель.

Личные котелки, подкотельники и ложки в Афгане мы хранили в деревянных бочках с раствором хлорки.

Зима, молодой солдат долбит прикладом автомата лёд в такой бочке (наши палатки зимой днём не отапливались) и, стуча зубами, синей от холодрыги рукой, достаёт всем по очереди алюминиевые котелки, подкотельники и ложки. Горе тому молодому, чья ложка не найдётся. Или котелок. Или подкотельник. Или очередной «дедушка» ВДВ объявит, что ложка у молодого солдата недостаточно чистая. Человек сидел голодным. Ложки воровались, их не хватало. Да и котелки воровались тоже. Нет котелка, нет пайки.

После еды молодые солдаты мыли котелки и ложки холодной водой за себя и за дембеля. Жир не отмывался. На мытьё давалось 2 – 3 минуты. За грязный котелок или ложку или за якобы грязный, били. Горячей воды не было. Первым мыли котелок дембеля, потом свой. На свой, уже времени часто и не было. В дембельские иногда плевали и размазывали сопли и плевок по котелку.

Баня в полку представляла собой четыре хлипкие фанерные стены и внутри наверху гнутая труба змеилась, с дырками посередине. На полу хлипкий настил, из-под которого фонтанами брызгала жижистая грязь. Выдавалось хозяйственное вонючее мыло. Мы были рады и ему. Воды текло мало, полухолодная. Под ногтями пузырилась содранная с тела и головы шершащая грязь. Дрожащие от холода голые тощие тела бились и толкались за каждую струйку воды. Возле «бани» стояла прожарочная машина химроты и прожаривала наши хэбчики и кальсоны от вшей. Потом это всё, заскорузлое и провонявшее хлоркой, одевалось. Баня шла всю ночь. Полк мылся. Утром поднимали как обычно. У офицеров была своя баня. Цивильная и с кабинками. Пару раз, уже годком, я в ней смог помыться через знакомого солдата банщика. Небо и земля.

Кальсоны, тельняшки, трусы и портянки нам меняли на втором году службы с неплохой регулярностью. Судя по чистоте меняного больше это напоминала старый анекдот. «…сегодня банный день и меняется нижнее бельё, рота справа меняется с ротой слева….». ХБ, солдатскую куртку и штаны, стирали обычно сами.

После года службы прожарочным машинам своё обмундирование мог доверить только полный идиот. Портянки мы старались заменить носками. Носки иногда выдавали к десантным полусапожкам. Портянки тоже выдавали, но к сапогам и валенкам. Тельники тоже старались не менять, а стирать сами. Свой-то он по размеру и удобный, а на замену могли такое «гэ» рваное выдать.

Часто стирались в лизоле, это такая жидкость от вшей, её разводили с водой и стирались. Она очень воняла. Я по молодости любил стираться в бензине. И грязь сразу отходила и сушилась моментально и вшам капут. Потом летом стирался сам, с мылом, сохло всё на глазах. Жара.

Зимой бегал в подменке (подменное обмундирование, которое имели некоторые солдаты, для хождения на боевые) к дивизионной прачечной, где знакомый полоскун стирал всё в специальной машине для стирки офицерского белья. Я приносил ему нехитрые сувениры с боевых, он помогал мне быть всегда чистым и отглаженным.

Уже на другой войне все поражались моим всегда острым как бритва стрелкам на брюках, идеальной выбритости и до зеркального блеска начищенным сапогам.

Это просто была фронтовая привычка.

Наверное, по этой же привычке я до сих пор ненавижу не чищеную обувь, небритые шеи и грязные воротники у рубашек.

Фобия чистых рук у меня теперь вообще в крови. В Афгане я насмотрелся как гнили грязные руки молодых солдат. Психологически повернулся на этой почве.

Там грязные руки превращались в руки с гниющими трещинами, а любая трещина на коже, превращалась в вечный, незаживающий гнойник.

Разбивали наши морды, тела, ноги и руки в кровь по молодухе и дембеля своими сапогами, когда мы ставили блоки от их ударов. Результат тот же, гниющие раны на руках. Только рана, блин, коростой затянется, бац, ещё один сапог летит. Так и ходили в коростах первые полгода афганской службы.

Гречневую кашу мы видели только на боевых, в виде консервов и иногда гречку с несколькими волокнами тушёнки давали, когда мы спускались к броне.

Гречка – это был большой солдатский праздник. Обычно кормили, как помоями. Правда и гречка на броне часто была с запахом и вкусом солярки, почему не знаю. Наверное, чтобы сожрать много не могли.

И было её очень мало, так, на то, чтобы голод немного утолить. Хотя и за ней мы выстраивались повторно в очередь, но, как правило, вторую пайку каши получить было нельзя, если только хитростью. Длинный хвост такой голодной и уставшей очереди напоминал мне текстовые отрывки из книги «военнопленные», которую я читал до войны в седьмом классе.

Смотришь на такую мизерную пайку, с тонюсенькими волокнами тушёнки консервированной, со вкусом и запахом соляры, и чуть не плачешь, сволочи, думаешь, тут и так в горах сухпайки растягиваешь, неужто им каши жалко для солдат. Гречки же в России много было, чего на нас экономили?

Так как все сухпайки взять в горы не было возможности, большая часть этой еды оставалась на броне и в полку.

В «бытовке» (пустая палатка, размером с палатку взвода, находившаяся между палатками второго и первого взводов) накопившись за многие месяцы, валялись десятки пустых банок, содержимое которых старослужащие солдаты съели по ночам, разогревая их на маленькой самодельной буржуйке, топившейся соляркой. Иногда на такой печке молодому бойцу разрешалось поджарить кусочек хлеба. Если, конечно, у молодого солдата был этот кусочек. Это было особое лакомство. Дневальные в палатках ночью тянули к этой печке озябшие руки. Один из дневальных охранял палатку снаружи с автоматом в руках. Душманы могли напасть и в полку, случаи были.

Бытовка только называлась бытовкой. Наверное, в ней должны были стоять гладильные доски с утюгами, и может быть умывальник со стиральной машиной. Там было пусто, грязно и пыльно. Ещё бегали мыши. И валялись пустые консервные банки с остатками еды на стенках.

Видел молодых солдат, которые от голода скрытно рылись в этих брошенных банках и ели оставшиеся там засохшие кусочки жира. Некоторым опустелым банкам было уже по году, но в них чего-то там по стенкам оставалось. Чёрные, давно не мытые тощие тела, лица и руки в гноящихся коростах, полученных побоями, грязные оборванные обноски обмундирования, засаленное полотенце вместо шарфика на шее. Уставшие и вечно испуганные глаза. Это тоже были солдаты, которые постоянно ходили в горы, шли в бой и защищали любимую Родину. Таких тоже было много. Людям, олицетворявшим эту Родину, было на солдат наплевать, они их предали.

В Союзе в это время шла своя весёлая жизнь. Рации ловили переговоры таксистов о гремевших музыкой ресторанах, развесёлых дискотеках и снятых на ночь проститутках. Очень больно было ловить такие переговоры во время боевых в горах. Мы начинали прозревать, что весь наш патриотизм и самопожертвование – это пустой звук для советских граждан и советского правительства.

Центральные советские газеты радостно писали, что мы строим дома и сажаем хлеб. Я вырезал такие заметки и отправлял их в письмах маме с папой, чтобы они не волновались за меня. Кроме этого в части и в дивизии выпускались такие же брехливые газеты и боевые листки. Они были почему-то под грифами «секретно» и «для служебного пользования». Вырезать заметки из них и тем более отправлять домой считалось воинским преступлением.

Но я и из них вырезки отправлял.

Письма наши в Союз и нам из Союза время от времени проверялись военной цензурой. Утверждали, что все проверяются. Наверное, врали, все письма проверить было нереально. Нелояльные, с точки зрения особого отдела, письма часто изымались. Моим родителям приходили иногда письма с замазанными строчками.

Солдаты обожали письма от девушек, особенно с фотографией. Но такие письма приходили редкостным единицам. В основном мальчишки погибали, даже не узнав вкуса первого поцелуя с любимой девушкой. Вчерашние школьники почти все были девственниками. У многих и девушки любимой ещё не было.

Помню, умирал один мой товарищ, от потери крови. Слишком большие отверстия в нём крупнокалиберный пулемёт сделал. Жалко, говорит, что я так ни разу и не поцеловался ни с одной с девушкой.

В медсанбате пришли в бокс к раненому, накрывшему собой гранату, чтобы спасти товарищей. Весь прооперированный, в бинтах и капельницах, он тихо попросил у нас покурить сигарету. Мы подносили ему сигарету к губам, как подносили их в горах на боевых к умирающим сослуживцам. Многие тогда воспринимали сигарету, как необходимость действия перед смертью.

Вошедший врач даже не ругался, хотя курить в больничных послеоперационных палатах, было строжайше запрещено.

Первый год службы я курил. Потом полгода не курил, противно чего-то стало. Последние полгода службы курил много. Сейчас лет десять как не курю.

Население СССР, возрастом от 18 и старше, дружно и стопроцентно проголосовало в своё время на собраниях трудовых коллективов за введение войск в Афганистан. Проголосовало и забыло об этой позорной странице своей жизни. Да и кто тогда вякал против. Не их же отправляли, а на нас, чужих сопляков, гражданам Великой страны СССР н…..ть было. Не подумала быдлятно-серая советская масса трудящихся коров о том, что сегодня нас, а завтра и их детей война жрать начнёт и перемалывать.

Пишут, что даже диссиденты и политическая оппозиция советская, против Афгана не протестовали. Так что, когда я слышу от старшего поколения или от бывших членов КПСС фразу «я тебя туда не посылал» мне хочется плюнуть им в лицо. Посылали, греховные соотечественники, именно вы и посылали. Всем огромным могучим советским совершеннолетним народом.

Я всегда виноват, перед теми, кто пал,
Ты в ответе всегда, перед нами, кто выжил,
На протезах… к земле… из атаки припал,
Или просто из общего… стада… весь вышел.

Мне девятое мая, как брат и как друг,
Я из тех, кто по горло хлебнул фронтового,
Так не надо нас брать никогда на испуг,
Всё для нас очень просто, и даже не ново.

Поднималась земля, как скакун на дыбы,
И шинель без дождя намокала от пота,
Расцветали в глазах от контузий цветы,
И рожала в крови и свинце злая рота…

Родила Вам меня и сказала, чтоб жил я,
В кабинетах про это просили забыть.
И сегодня я пальцы… грызу от бессилья,
Мне сегодня не плакать, мне хочется выть…

Я сегодня спрошу, всех идущих в колонне,
Мимо нас, удивлённо смотрящих в Ваш след,
Мне плевать на закон и на тех, кто в законе,
Мы живём раз на раз, только вместе нас нет.

Кто рожал Вас, зачем, почему и на сколько,
Отчего не дано Вам красиво летать.
Мне за Ваши убогие души так больно,
Вам в России не петь, Вам её отпевать!

Святый Боже, унылым - дай гордости в страсти,
Дай прозренья закрывшим сердца и глаза.
Не пусти, осквернённых в историю власти,
И скрепи страшной клятвой все наши дела.

Дай мне, Господи сил, разбудить всех уснувших,
Всех упавших поднять и найти те слова,
Что заставят Страну сделать Родиной лучших,
Снимут сёдла со спин, и порвут удила…


Продолжение по ссылке - Часть 4