16.05.2010

Записки офицера спецназа ГРУ

В конце октября мы узнаём, что «мусульманский» батальон опять будет вводиться в Афган. Меня вызвали и спросили, готов ли я принять командование этим батальоном. «Нужен, тот, кто нужен…». Я, конечно, дал согласие.

Началась переукомплектация отряда, убирали не годных и брали других. Ко мне шли офицеры и прапорщики не только из бригады, но и из других частей гарнизона. Взял я в батальон, командиром группы, и родного брата Юрия. Он в этом году закончил Ташкентское ВОКУ, я ещё весной отобрал его и ещё троих в нашу бригаду. Так, что он в должности прослужил всего два месяца, и науку «спецназ» ему пришлось постигать уже в бою.
Его товарищу по училищу, лейтенанту Прокопенко, места в отряде не хватило. Но, чтобы всё-таки пойти с отрядом он согласился на должность секретаря комсомольской организации. Правда, с оговоркой, что как только освободится должность командира группы, его отпустят на эту должность. Но политработники, от себя ни кого, и не когда не отпускали.

Ко мне приходили солдаты из других частей гарнизона, убежав в самоволку. Если человек мне подходил, то назад в свою часть он уже не возвращался. Рядом со мной сидел кадровик со штаба округа и вечером уже был приказ по округу о переводе этих людей.
Параллельно с комплектацией шла подготовка техники к маршу и погрузке в эшелон. В это же время я принимал имущество и вооружение батальона. Этот кошмар длился суток трое. Затем нас стали грузить на эшелоны. Я вот сейчас думаю, зачем тогда нужна была такая спешка, ведь не 41 год, и враг у Москвы не стоит. Всё это наша армейская дуристика, «всю ночь кормить, к утру зарезать, и чтоб жирный был», это про кабанчика.

Перед отправкой нам выдали карты, у нас глаза на лоб полезли. Карты были района Красного моря. Мы уж решили, что воевать будем в Аравийской пустыне. Ну, Аравия так Аравия. Я пошёл уточнять задачу, оказывается, топографы ошиблись. Вот такой был бардак. Уже прибыв в Афганистан, я встретил в лагере офицера в повседневной форме и в фуражке с чёрным околышем. На мой вопрос кто он такой, я услышал, что он командир моего взвода минирования. Нам не дали даже недели, изучить людей и провести боевое слаживание отряда. Единственно радовало то, что 100% офицеров были добровольцы, да и солдат около 70%. При отправке я забрал с собой младшего сержанта Омарова. Хороший солдат, но из-за того, что чеченец, особист бригады запретил его брать. А я взял и не пожалел, прекрасно воевал парень. Одним из первых получил медаль «За отвагу».

26.10.81 года грузились в эшелон на станции Келес. Всю ночь не спал, у солдат, да и у офицеров не было навыков в погрузке и креплении техники. Что-то помнили ещё с училища, это и применяли.
При следовании на станцию погрузки перевернули и утопили БРМ (боевая разведывательная машина). Хорошо, что обошлось без жертв. Наследующий день утром эшелон пошёл к границе.

28.10.81 года в 15.30 прибыли на станцию Джаргурган, это в 35 км восточнее г. Термез, и приступили к разгрузке техники. Опять всю ночь не спал. Управляемость отряда была отвратительная, с помощью посыльных, как в Гражданскую войну.
На следующий день, в 8 часов утра вышли в район сосредоточения, стояли в песках. Готовились к переходу границы и к маршу в район предстоящей дислокации. В наш район пригоняли машины с продовольствием и лесоматериалами для строительства палаточного городка. Было очень много офицеров со служб округа. Параллельно шла передача нашего отряда в состав 40 Армии. Всё чего не хватало, немедленно привозилось из Термеза.

В 21.00, построив колону, мы пошли на границу. Опыта вождения колон у меня не было. Дороги, как таковой, с нашего района на паромную переправу тоже не было. Множество полевых дорог, которые то расходились, то сходились. Регулировщики поставлены не были. И когда мы зашли в сплошные камыши, карта стала бесполезна, к тому же ещё стемнело. Слегка блуданув и опоздав на час, мы вышли на переправу.
На КПП пограничников нас ждал заместитель начальника разведки округа полковник Пилипенко. Он крайне эмоционально высказал всё, что обо мне думает. Так же эмоционально, я высказал своё мнение о нём. У рядом стоявшего офицера пограничника челюсть отвалилась до груди. У меня, после трёх дней беспрерывного стресса, просто не выдержали нервы. Казалось бы, мы стали врагами на всю оставшуюся жизнь. Но спустя четыре года, именно благодаря полковнику Пилипенко я остался в стенах Академии. Стоял вопрос о моём отчислении. Но об этом позже.

АФГАН

«Война – брусок, на котором оттачиваются,
как лезвие, достоинство и совесть человеческая.
У одних эта совесть оттачивается,
а у других, как плохо закаленная сталь, крошится».
П. Автомонов «Когда разлучаются двое».

События с момента ввода в Афганистан и до апреля 1982 года у меня отражены очень точно, я вёл дневник.

В 1.30 30.11.81 года последняя наша машина перешла границу. При переходе было много суматохи. Пограничники не могли, точно, пересчитать всех людей. У них получилось меньше, чем было на самом деле. Дело в том, что многие солдаты уже спали, а спящих в боевой технике посчитать сложно. В конце концов, пограничники записали ту цифру, которую я дал и мы пошли строго на юг, в глубь Афганистана.
Совершение марша было сплошным кошмаром. Хорошо, что на этом участке дороги ни когда не было душманов, иначе из нас сделали бы кровавое месиво. Колона была полностью не управляема. Радиосвязь была только между боевыми машинами, а у нас в колоне было около 150 КАМАЗов, которые везли наше имущество.
Периодически какой-то из них ломался и все машины, что следовали за ним, останавливались. Водители засыпали. Впереди идущие машины продолжали идти. Отремонтированная машина трогалась, а все остальные стояли. Я был вынужден ехать на БМП не по дороге, а рядом. Солдаты спрыгивали с БМП и, стуча прикладами в кабины, будили водителей. Но так бы мы не куда не дошли, и я посадил в кабину каждого КАМАЗа нашего солдата, тогда колона потихоньку, но пошла. Всю ночь не спал.

В 7 часов утра колона вышла на перекрёсток дорог. Налево на юго-восток, на Ташкурган и далее на Полихумри и Кабул. Направо на запад, на Мазари-Шариф и далее на Шибарган. Южнее перекрёстка было место дислокации 122 МСП, 201 МСД. В последствии мы часто работали на операциях совместно с подразделениями этого полка.
На перекрёстке нас уже ждал батальон из 56 ДШБР (десантно-штурмовая бригада). Дальше было идти уже опасно, и они осуществляли охрану наших колон. Пошли в сторону Шибаргана тремя колонами, а я с генералом Винокуровым полетел на вертолёте выбирать место для размещения отряда. Две колоны проскочили нужный поворот, пришлось их догонять и возвращать. И, в конце концов, потерялась одна Шилка. Заглох двигатель, пока устранили неисправность, колона ушла. Ну и конечно поворот они тоже проскочили. Регулирование организовано не было.
В течение месяца я потом проводил занятия по совершению марша и организации связи в колоне. Одного месяца хватило решить эти вопросы.
Шилка пришла в три часа ночи. Нам просто повезло, что душманы видимо эти сутки отдыхали.
Прежде чем вводить отряд, надо было провести хотя бы несколько занятий по-боевому слаживанию. Ни я, ни кто из офицеров, не имел опыта в организации марша даже в мирное время. В спецназе нет в подразделениях техники, на учениях только пешком. А здесь война, сотни машин, колона смешанная и колёсные и гусеничные машины. О чём только начальники в больших штабах думали, и война ведь уже шла около года пора бы иметь хоть какой-то опыт.
Мы опыт обретали в боевых условиях, а это всегда лишняя кровь.

Боевые операции мы в последствии планировали и проводили исходя не из требований уставов и инструкций, а из реалий Афганистана.
Операции по захвату душманских баз представляли собой солянку из пехотной и спецназовской тактики. Засадные действия практически не противоречили требованиям инструкции по применению частей и подразделений спецназ, но и здесь Афган внёс свои коррективы. Доставку групп мы осуществляли исключительно наземным путём. В связи с относительно небольшими зонами ответственности, мы отказались от вертолётов, по земле надёжней и более скрытно. За два года мы не разу не осуществляли эвакуацию групп. Наоборот, при боестолкновении с противником мы наращивали свою группировку. Ни одна наша группа, уходя на засаду, не оставалась без прикрытья, но об этом позже.
В первую же ночь охранением был задержан подозрительный афганец, крутился возле лагеря и не мог внятно объяснить, что он тут делает. Допрос особиста ни чего не дал. Тогда я приказал привести его ко мне. Он опять нёс, какую-то чушь. Я вызвал нашего начальника медпункта и приказал ему принести и разложить самый страшный с его точки зрения медицинский инструмент. Сказал, чтобы он обязательно взял шприц, которым в фильме «Кавказская пленница» делали укол «Бывалому». После того как инструмент разложили, даже не пришлось задержанного запугивать, он, поглядывая на стол, выложил 14 адресов. Утром мы его сдали в ХАД.

В ночь с 31 октября на 1 ноября, при проверке боевого охранения, был ранен помощник начальника штаба, старший лейтенант Михалёв Владимир Николаевич. Он пошёл с начальником штаба проверять посты. И получалось так, что на один из постов они вышли не со стороны лагеря, а от речки поросшей камышом. Солдат стоявший на посту применил оружие, даже не окликнув. Первый раз в жизни восемнадцатилетний парень попал в боевые условия и нервы не выдержали.
Утром десантники пошли на операцию, и я отправил с ними две группы со второй роты, одной из групп командовал мой брат. У нас в лагере был генерал-майор Глушаков, он и руководил действиями десантников и нами. Мы с ним подошли к Михалёву, он был бледен, но выглядел хорошо и даже улыбался. Ему наши медики сделали всё возможное, он лежал на носилках, мы ждали вертолёты. Глушаков спросил у него: «Ну, что сынок, до вертолётов потерпишь»? Володя, что-то ответил, улыбнувшись. Подошедшим вертолётом его отправили в Шибарган центр провинции Джаузджан. Там находился городок советских специалистов, нефтяников и газовиков и имелась небольшая поликлиника. Где Володе и сделали операцию.

2.11.81 года утром нам сообщили, что старший лейтенант Михалёв умер от большой потеря крови. Володя, как и мы все, был добровольцем. На должность помощника штаба он согласился только потому, что очень хотел идти с отрядом, а свободных групп не было. Потомственный военный он не мог иначе. В Минске у него остались отец и мама.
Судьба солдата ранившего Михалёва сложилась трагически. Буквально через неделю, на одной из операций, во время боя он пропал. Опускалась ночь, и роте надо было уходить, иначе могли быть большие потери. С рассветом мы вернулись на то место большими силами. Солдата нашли, он всю ночь просидел в глубоком арыке под камышом, по пояс в воде. Но через три месяца, в одной из операций, он погиб.
Мне не нравилось наше место расположение, вокруг очень много посадок и глубоких арыков, по которым можно не заметно подойти к лагерю. К тому же мы стояли на пахотных землях, а значить, кого-то лишим куска хлеба. Наше расположение устраивало только местную власть, так как мы были не далеко от н.п. Акча, центра волости. На них периодически нападали душманы.
Прилетел генерал полковник Горяев. С его разрешения облетел местность на вертолёте и выбрал новое место для лагеря. Три роты ушли на операцию.
На следующий день переехали на новое место и стали обустраиваться. Вернулись три роты и привезли одного раненого, отправили его вертолётом в Кундуз.

Так начались наши будни в чужой стране. Я ездил в Шибарган, налаживать взаимодействие с размещенным там танковым батальоном и группой разведотдела 40 Армии. Заодно договорился с советскими специалистами насчёт вагончиков под жильё и о стройматериалах.
6 ноября первый раз испекли хлеб, в составе отряда было два отделения полевого хлебозавода. Организовали баню с применением установки по дезинфекции. Показали личному составу первый фильм. Так, что жизнь стала входить в нормальное русло.
На следующий день поступила информация, что пропал губернатор провинции, и просьба от местных властей помочь в его поиске. Одна рота во главе с моим заместителем старшим лейтенантом Посоховым В.Н. убыла на поиски. Нашли его в кишлаке Менгаджик, сидел в осаде. Цирандоевцы бросили его и на двух БРДМах сбежали к нашей границе. Рота уничтожила 15 басмачей.
Именно так мы называли противника, или душманами, но не духами и тем более не моджахедами.
Ещё пятерых взяли в плен. Было захвачено оружие и восемь кавалерийских лошадей под седлом.

Операция прошла удачно. Но ночью когда рота возвращалась в лагерь, попали в засаду. Нападение отбили и прорвались, когда пересчитали солдат, не оказалось рядового Горбунова. Вернулись на место боя, прочесали всю местность, но солдата так и не нашли.
В течение месяца как этого и требовал приказ, основные свои усилия мы сосредоточили на поиске Горбунова. Но, к сожалению, ни наши операции по прочёсыванию кишлаков ни агентурная работа результатов не дали. Мы постоянно получали информацию от местного Хада, что советского солдата видели то в одном месте, то в другом. Но при проверке всё это оказывалось липой. Я даже поставил задачу местным властям, чтобы они попытались выйти на душманов и передали им, что готов обговорить вопрос обмена. Но, к сожалению, Женю мы так и не нашли.
Было тяжело об этом писать родителям. На погибших писать, тоже конечно очень тяжело эмоционально. Всё это трагедии каждой отдельно взятой семьи. В случаи с Горбуновым тяжелей в двойне. Нам постоянно шли письма не только от родителей и родственников солдата, но и от его друзей и школьных учителей. Женина судьба волновала всех, все требовали и упрекали. Я на них не обижался. Понимал, что они там, в Союзе, плохо представляют себе, что здесь в Афгане творится. Ведь в газетах тогда писали, что мы здесь ведём учебные бои и иногда доставляем хлеб в горные кишлаки.
Всей перепиской занимался замполит. Длилась она около года. Затем пришло письмо от сестры Жени, где она очень жёстко высказало всё, что думала обо мне. Наверно в чём-то она и была права. Упрекнула меня в том, что если бы такое случилось с моим братом, то я бы поиски не прекратил.
Дело в том, что это уже была осень 1982 года, отряд был передислоцирован в другую провинцию, и по Горбунову мы уже ничего не могли предпринимать.
Я ответил ей, что мой брат находится здесь рядом со мной, и не известно, выйдем ли мы отсюда живыми. Больше письма не приходили.
Мама Жени приезжала в Чирчик беседовала с теми офицерами, которые в то время находились в отпуске. Родители в праве были знать, кто виновен в этой трагедии.

Приезжала она и ко мне, в 1985 году, когда я уже служил в Батуми. Мы с ней сели, я подробно рассказал о тех событиях, показал ей два своих афганских альбома. Ей казалось, что виноват Посохов, так как был старшим. Но мне кажется, что я убедил её, что во всём виновата, только война. Ведь тот бой у большинства был первым, и у Посохова в том числе. Они попали в засаду, к тому же ночью. Да если свести в кучу все эти реалии, то там должно было остаться пол роты. Но благодаря тому, что солдаты были неплохо подготовлены ещё в мирное время, и благодаря конечно Посохову, рота потеряла только одного солдата. Но это был сын именно этой матери. И она будет его ждать и искать всю свою жизнь.

В ноябре 1992 года, я в это время служил в Украине. Мне пришёл запрос из Российского комитета по делам воинов-интернационалистов. Уточняли обстоятельства пропажи Горбунова, они занимались его поиск. Дай то бог, чтобы он нашёлся.
В тот же день, когда пропал Горбунов, охранением был задержан всадник. Как оказалось он сам, добровольно, ехал к нам сдаваться. Это был заместитель главаря одной из банд. Главарь изнасиловал его сестру, а он, убив его, явился к нам. С собой имел два автомата Калашникова, как он говорил один его, другой главаря. Мы передали его в ХАД.
На следующий день после пропажи Горбунова, одна рота ушла на его поиски. Прочесали два кишлака. Убили пятерых басмачей и двоих взяли в плен. Один из них показал, что Горбунова взяли живым и увезли в кишлак Абоз. Пригнали пять лошадей под седлом.
9 ноября в 4.00 две усиленные роты убыли на прочёсывание кишлака Абоз. У них имелись наводчики из местных жителей. В 9.00 на 2-х МИ-8 сам вылетел к кишлаку Абоз и с восемнадцатью солдатами десантировался на северной окраине, с юга подходили наши роты. Вертушки остались в воздухе для поддержки огнём. Но, к сожалению, прочёсывание результатов не дало.

Мы обустраивали лагерь. Подвозили из Шибаргана вагончики. Копали для палаток котлованы. Дело в том, что несколько раз ночью, лагерь обстреливали из стрелкового оружия. Мы, конечно, проводили засады вокруг лагеря, но результатов они не дали, правда, обстрелы прекратились. Я решил обезопасить людей и приказал для каждой жилой палатки выкопать котлован глубиной 2,5 метра. Стены и пол котлована обшивались досками, и сверху устанавливалась палатка. В этом случае обстрел был не страшен, пули пролетали бы над головами, дырявя только брезент.
Прилетел командующий 40 Армией генерал лейтенант Ткач, с кучей генералов и старших офицеров. Походили, посмотрели и, сделав ряд замечаний по устройству лагеря, улетели.

Прилетел генерал-майор Блезнюк. Он мне сразу сказал: «Командир я тебе мешать не буду, моя задача научить твоих ребят стрелять из миномёта». Дело в том, что нам в гранатомётную роту дали 6 штук 82-х миллиметровых миномётов «Поднос» (это облегченный вариант для ведения боевых действий в горах). Так, что рота стала миномётно-гранатомётной. В зависимости от задачи, они брали на операцию то или другое вооружение.

Артиллеристов у нас, конечно, не было, и Блезнюк учил их от нуля. Я его практически не видел, он был постоянно с расчётами. Целый день как лейтенант крутился в поле на занятиях. И большое ему спасибо за науку, задачу свою он выполнил. Проблемы накрыть цель в кратчайший срок для наших миномётчиков не было.
Одно не понятно, что в Армии не нашлось толкового командира батареи? Это всё наша армейская перестраховка и попытка подменить нижестоящее звено. А это очень опасно, так как приводит к потере у офицеров инициативы и способности принимать решения. С этим мы ещё столкнёмся при проведении операции по уничтожению базы душманов в кишлаке Джар-Кудук.
Мы проводили засады, прочёсывали кишлаки, где по сведениям ХАДа находились душманы. Были неплохие результаты. Захватывали не только оружие, но и автомобили. При нападениях душманов на населенные пункты, где были представители местной власти, ходили и оказывали им помощь. То есть занимались тем, для чего мы сюда прибыли, стабилизацией обстановки в зоне ответственности. А это, и провинция Джаузджан, и часть провинции Балх.

19 ноября из Шибаргана приехали начальник армейской разведгруппы и партийный секретарь провинции Джаузджан Насим, он являлся главой власти в провинции. Они пригнали колону автомашин около 100 штук, с просьбой сопроводить их до Мазари-Шарифа. Подобное в наши задачи не входило, этим должны были заниматься сами афганцы. К тому же у меня не было сил и средств. Часть рот находилась на операции, и я мог выделить только два БТРа.

Была совершена большая ошибка, колону пригнали заранее, и она ночевала рядом с нашим лагерем. Все вокруг знали, что она пойдёт на Мазари-Шариф. Надо было отказаться от сопровождения, а я этого не сделал. Понадеялся на то, что если что-то и произойдёт, то для наших ребят всё закончится нормально. Один БТР стал во главе колоны, а другой в замыкании, чего тоже нельзя было делать, надо было их ставить вместе, чтобы они могли оказать друг другу огневую поддержку. У меня не было опыта в сопровождении колон.
Наследующий день рано утром колона пошла. Этот день самый чёрный день нашего отряда и лично мой. У кишлака Тимурак, душманы выстрелом из гранатомёта подбили последний БТР, а затем добили раненых.

Погибли:
– командир группы лейтенант Слепцов Андрей Александрович;
– сержант Шиварев Алексей Фёдорович;
– рядовой Чегодаев Виктор Анатольевич;
– рядовой Эшонов Шавкат Абдураимович;
– рядовой Милибаев Бахадыр Патидимович;
– рядовой Бабиев Хайридин Тешаевич.

У них забрали оружие, сняли сапоги и сложили вдоль арыка в рядок. Изуродовать не успели, подошла одна из наших рот. Только одному перерезали горло и вспороли живот. В их смерти был виновен только один человек и этот человек я.
Мы привезли ребят и сложили их в одной из палаток. В колону по одному прошёл весь отряд. А я заходил и смотрел ребят ещё дважды, набирался ненависти на душманов и на самого себя.
Я считал, что меня снимут с должности и отдадут под суд военного трибунала, но этого не произошло. Позвонил начальник штаба 40 Армии генерал-майор Тер-Григорьянц и сквозь зубы сказал всё, что обо мне думает. В заключении сказал, что ещё одна такая ошибка и суда мне не избежать.
Но самый страшный суд, это суд наше совести, и нашей памяти. Вот уже более двадцати лет эти ребята судят меня. Особенно в дни как-то связанные с Афганской эпопеей.
Мы конечно отомстили. В течение недели проводили боевые операции в этом районе, перебили несколько десятков душманов, в том числе двух главарей банд. Как раз тех, которые участвовал в нападении на колону.
Отряд практически ежедневно вёл боевые действия. Но подразделения выходили по очереди, группы ходили на засады, а роты прочёсывать проблемные кишлаки. Практически ежедневно мы имели не большие результаты, 3-5 душманов уничтожали или захватывали в плен. Но зато у нас не было даже раненых. До нас в этом районе душманами никто серьёзно не занимался и они обнаглели. Позволяли себе даже делать налёты на Акчу. Кстати выходя на прочёсывания, мы всегда брали с собой отряды самообороны. Они прекрасно знали местность и воевали гораздо лучше, чем цирондой, ведь все были добровольцами. У каждого из них был свой личный счёт к душманам. Костяк таких отрядов составляли партийные активисты из НДПА.

26 ноября 2 роты ушли ночью на блокировку кишлака Алайли. Ходили мы только пешком, а уже после того, как кишлак был блокирован, подходила бронегруппа. В кишлаке оказалась большая банда и попыталась прорваться из окружения. Я выехал с подкреплением, и мы удачно завершили операцию. Это был первый наш большой успех, 25 душманов было убито и 21 взят в плен. Я в первый раз представил группу солдат и офицеров, 7 человек, к правительственным наградам. Затем таких удачных операций было несколько.
После месяца нашей работы в зоне ответственности обстановка была несколько стабилизирована. Душманы теперь могли действовать только по ночам и только из засад, кончилась их вольница.
Боевые действия в нашей зоне ответственности имели свои особенности. Мы действовали на равниной местности с хорошо развитой оросительной системой. Имелось громадное количество больших и малых арыков. Они затрудняли наш манёвр, так как некоторые арыки были в ширину до двух метров и до трёх метров глубиной. Техника не проходила, даже если там не было воды. Душманы пользовались этим и уходили от преследования, тем более, что часто они были на лошадях. Надо было что-то делать. Мы при проведении операций захватывали кавалерийских лошадей, кавалерийских потому, что они не боялись выстрелов и по команде всадника ложились. Спрятавшись за них можно было вести огонь. Я приказал сформировать кавалерийский взвод.
Подобрали солдат из тех, кто умел сидеть в седле, в основном это были ребята из республик Средней Азии. Они были все из сельской местности и умели обращаться с лошадьми. Теперь душманам стало уходить сложнее. Да и ночью при выходе к месту засады, выйти в точку можно было бы гораздо быстрей, и при этом сохранялись силы. А в случаи необходимости можно было оторваться от противника. Был случай, когда благодаря нашим кавалеристам одна из рот избежала засады.
Рота шла ночью по полевой дороге вдоль не большого канала, впереди, в пятистах мерах, шёл головной дозор на лошадях. Душманы из засады их окликнули, приняв за своих. Ребята ответили на узбекском языке, те стали кричать, чтобы они срочно уходили, так как сзади идут шурави. Открыв огонь из автоматов, солдаты бросили лошадей и переплыли канал, никто даже не был ранен. Засада была сорвана, и при подходе роты противник разбежался.

Мы только начали разрабатывать тактику действий этого подразделения. Но прилетел генерал армии Ахрамеев. Посмотрел лагерь, выслушал мой доклад и приказал лошадей передать местной власти. Я считаю это ошибкой, надо было целую роту посадить на коней. В труднопроходимой местности конь и сейчас незаменим. А уж при современной тактике ведения боевых действий без него не обойтись.
Считаю, что и сегодня в войсках быстрого реагирования должны быть подразделения, где для передвижения используются лошади. Войны последнего десятилетия это в основном партизанские войны. Проходят они, как правило, в труднодоступной местности, где использование техники затруднено, а зачастую и не возможно. К тому же организовать скрытое передвижение подразделений на технике это из области фантастики. А сейчас зачастую выигрывает тот, кто неожиданно для противника оказался в нужном месте и в нужное время.
Россия второе десятилетие ведёт войну в Чечне, да и в Таджикистане тоже. Имея тысячи подготовленных кавалеристов, казачество. Не делает даже попыток к созданию таких подразделений. А я уверен, там внизу,в войсках, при каждом удобном случае солдаты используют лошадей, так же как это делали мы.
Ахромеев улетел, сказав мне, чтобы я довёл до каждого солдата, что мы здесь не интернациональный долг выполняем, а защищаем южные рубежи Отечества.

Я дважды встречался с этим человеком и когда в начале девяностых годов объявили, что он повесился, я не поверил, и сейчас не верю. Такие люди, такие офицеры выдерживают любые удары судьбы и сами не вешаются.
Выполняли мы и задачи по обеспечению безопасности советских специалистов работавших в Шибаргане. От туда по трубе качали газ в Союз. Один раз душманы провели диверсию. Трубу взорвали, но не подумали о том, что в трубе газ. Рвануло так, что из диверсантов мало кто уцелел. Когда подошла наша рота вокруг места взрыва валялась обувь и окровавленная одежда. Больше они на трубу не совались.
Несколько раз мы проводили операции по вывозу семей партийных активистов и офицеров афганской армии в Акчу из дальних кишлаков. Душманы развязали против них террор, вырезали всех, от мала до велика. Вырезали и сочувствующих власти.

Делалось это так. Рота блокировала кишлак. Один из взводов блокировал необходимый дом. А затем афганцы в наши машины грузили семью и всё имущество. В Акче местные власти выделяли им дом. Так, что это были боевые операции. Один раз был случай, когда мы вытащили семью практически из-под ножа. Опоздав хотя бы на пол часа, нашли бы только трупы.

В 12.00 29 ноября поступила вводная, что в кишлаке Торли собираются вырезать семью перебежчика. Как раз того, который пришёл к нам 7 ноября, убив главаря банды. Исламский комитет уже вынес приговор, всю семью под нож. Я отправил в кишлак две роты, а сам чуть позже вылетел на вертолётах с десантом. По дороге мы должны были в горах подсесть и забрать наводчика. Дело в том, что в этой местности было несколько кишлаков с таким названием и без наводчика не обойтись.

Солдат в вертолёты мы грузили по максимуму, и каждый из них был обвешен боеприпасами, так как неизвестно какой противник нас ждёт после высадки. А так как на десантирование шли расчёты АГС-17, то это был ещё дополнительный груз.
Командир звена или эскадрильи, сейчас уже не помню, кажется Зайцев. Страшно со мной ругался при погрузки, говорил, что вертушки столько не потянут. Но я его уговорил. Дело в том, что вертолёты были МИ-8Т, а у них очень слабый двигатель. А в условиях высокогорья он вообще ни куда не годился. Это уже потом поменяли эти вертушки на МИ-8МТ. Так вот, когда мы подлетели в точку, где надо забрать наводчика, он уже стоял внизу и махал нам руками. Я сказал Зайцеву, что надо подсесть, он мне в ответ, что этого делась нельзя. Если сядем, то возможно не сможем взлететь. Но без наводчика идти нельзя и мы сели. Мгновенно втащили наводчика, и вертолёт с трудом начал отрываться от земли. Набрав высоты метров десять, он стал медленно оседать к земле. Зайцев повернул ко мне голову, лицо у него было сероватого цвета. В двух словах, используя русский фольклор, выразил своё отношение ко мне.
Вертолёт ударился о землю всеми четырьмя колёсами, слегка подскочил и завалился в пропасть. Я стоял в кабине у лётчиков. Сердце было где-то в районе гланд. Но видимо то, что мы завалились, а точнее это Зайцев завалил машину в пропасть, нас и спасло. Вертолёт поймал поток и стал набирать высоту. Возможно, лётчики будут улыбаться, что я не профессионально описал ситуацию. Вы уж меня ребята простите, но всё происходящее я воспринял именно так.

Но все труды были напрасны, наводчик не смог показать кишлак с воздуха. Роты идущие по земле прошли только половину пути. Я, заподозрив провокацию, приказал им остановиться на ночёвку, а сам с десантом вернулся в лагерь. Хотел на следующий день вернуть роты. Но, посидев и проанализировав ситуацию, мы решили, что наводчик не виноват. Он первый раз в жизни видел землю с птичьего полёта и естественно не мог найти нужный кишлак. В карте вообще не разбирался. Глава семьи, которую надо было вывезти, чуть ли не в ногах валялся, умолял спасти жену и детей. На следующий день мы продолжили акцию. Семью вывезли. А на обратном пути ещё и наткнулись на колону из 20 грузовых машин, она везла в душманский район продовольствие. Колону сдали местным властям.

Я уж и забыл об этом случае, но как-то был в гостях у председателя улусвали, это что-то типа нашего райисполкома и увидел того, из-за спасения семьи которого, мы два дня елозили по горам. Разговорились, оказывается он довольно зажиточный человек, и в Акче открыл своё дело. Было конечно приятно слушать слова благодарности. Да и просто ощущение того, что мы спасли человеческие жизни, давало чувство удовлетворения. К тому же у меня с детства было повышенное чувство справедливости. И если бы не удалось спасти семью, я бы потом всю жизнь себя за это корил.
Афганец спросил, есть ли у меня дети, и сколько им лет. По прошествии двух или трёх месяцев, меня пригласили в улусвали, и этот человек стал вручать мне подарки, я на отрез отказался что-либо брать. Затем мне разъяснили, что ничего купленного здесь нет. Это мать спасённых детей, в знак благодарности, всё это сделала своими руками. Здесь мне деваться было уже не куда, и подарки пришлось взять.
Мне подарили чехол для одежды расшитый бисером и ещё чем-то, а также покрывало для стрижки из белого шёлка с вышитыми на них вручную инструментами парикмахера. По назначению я, конечно, ничего этого не применял, они у меня остались как память об Афганистане.
Дочерям, а их у меня тогда были две, подарили национальные афганские платья, также красиво расшитые бисером и вышивкой. Старшая дочь, ей было десять лет, в школе на Новогоднем утреннике за лучший костюм получила первый приз.

Мы несколько раз передавали по актам местной власти захваченные машины, а их было более десятка, и оружие для отрядов самообороны. Но в основном мы оружие сдавали на склады в городе Термезе.
Был даже захвачен автобус ЛАЗ, на спидометре которого было только 10 тыс.км. Мы на нём не сколько раз ездили в баню, до бани было всего 300 метров. В офицерском городке, а к тому времени у нас было уже 14 вагончиков, объявлялся выезд. Все собирались, рассаживались и вперёд в баню. Это был наш местный прикол. Но, конечно, этот автобус мы тоже отдали.
Не отдал я только наган. Его захватили на одной из операций. Он был бельгийского производства. На нём стояла дата выпуска 1895 год. Был он в прекрасном состоянии и даже в смазке. В цирондое мне сшили кобуру, а наш начальник артвооружения привёз с Термеза 5000 патронов. Так я и проходил, все два года, с этим оружием. Уезжая по замене в Союз, подарил его начальнику штаба отряда Ахметову Р.М.
Наган не долго был в одиночестве. За полгода я собрал не плохую коллекцию оружия. В ней были: винчестер, карабин «Маузер», винтовка иранского производства «Бум-пок» (кажется, так её называли), конечно же БУР, советский кавалерийский карабин (укороченная винтовка Мосина), бундесверовская автоматическая винтовка G-3, и целая куча всевозможных пистолетов и револьверов. Всё это размещалось на стенах комнатки, где я жил.
Но всё было учтено начальником артвооружения отряда. Во-первых, так положено по инструкции, а во-вторых, так лучше для коллекции, целее будет.
Как-то эту коллекцию смотрел заместитель Командующего 40 Армии по вооружению генерал-майор Крянга, к личности этого человека, отличного офицера я ещё вернусь, мы плотно с ним работали в то время, когда отряд перевели под Айбак. Так вот ему очень понравился один из револьверов, и он попросил подарить его. Я вручил ему револьвер и вызвал начальника артвооружения оформить накладную. Узнав, что всё оружие учтено, и за подарок надо расписываться, он от него отказался.
Впереди у нас была первая большая операция, в которую мы привлекались по плану штаба 40 Армии.

Некоторые публикации о начальном периоде Афганской эпопеи, в частности С. Козлов в своей книге «Спецназ ГРУ» пятьдесят лет истории двадцать лет войны», пишут, что отряды спецназ применялись не по назначению.
Да, в инструкции по применению частей и подразделений спецназ сказано, что они не должны привлекаться для захвата и удержания каких-либо объектов. Но когда писалась инструкция, не было ещё таких подразделений как наши два отряда. Да и инструкции писались в мирное время, в тиши кабинетов, а война всегда вносит свои коррективы. Она лучше знает, как и что надо применять. Да и войны такой не было. А затем уже были, именно такие войны, и побеждал в них тот, кто успел вовремя перестроиться.
В один день с нами в Афганистан был введён 177 отряд из Капчагая (Среднеазиацкий военный округ). В Афгане мы получили 6 миномётов и нам придали, на постоянной основе, танковый взвод и батарею гаубиц Д-30. По огневой моще с нами не мог сравниться ни один мотострелковый батальон. А столько, сколько у нас было огнемётов, было только в дивизии.
К тому же инструкции писались для большой войны, где есть фронт и тыл. Писали по опыту Великой Отечественной войны. Кстати в ту войну, мы пытались воевать как в Гражданскую, кровью умылись. В Афганистане фронт был везде.
Да мы брали базы и укреплённые районы, которые до нас никто не мог взять. И мы делали своё дело.
Разгром базы душманов в Карере в марте 1986 года силами двух отрядов спецназа, одним из которых был наш родной отряд, считается делом спецназа. А вот разгром душманских баз силами 154 ООСПН, с минимальными потерями:
– в Джар-Кудуке, декабрь 1981 года, во взаимодействии с подразделениями 122 МСП (трое погибших);
– в Дарзабе, январь 1982 года (двое погибших);
– в Санчараке, апрель 1982 года (один погибший);
– в Кули-Ишане, октябрь 1982 года (убитых нет);
– и, наконец, в Мармоле, март 1983 года, во взаимодействии с группировкой войск (убитых нет).
Автор считает неспецифическими для спецназа задачами. Видимо автор совершенно не владеет ни информацией, ни обстановкой того времени. Ну да бог ему судья, и офицеры спецназа.
Козлов в книге пишет, что наш отряд стоял на охране трубопровода. Как мне кажется, здесь применимо правило, применяемое при обучении механиков-водителей – «Не вижу, не еду», слегка перефразированное – «Не видел, не пишу».
Но я благодарен С.Козлову. Если бы не эти его утверждения я, наверно, никогда бы не сел писать эту книгу.

Мы никогда, ничего не охраняли. За исключением одного случая. В мае 1982 года поступила информация о том, что душманы готовят нападение на городок советских специалистов и советское консульство под Мазари-Шарифом. Охрана там осуществлялась афганцами. Решением Кабула туда на усиление, недели на две, была направлена наша разведывательно-десантная рота во главе со старшим лейтенантом Ахметовым Р.М.
Этот офицер прибыл к нам только в апреле месяце и заменил командира роты Якименко В.П., которого забрали в Кабул на отдельную роту спецназ. Кстати оба они были не только однокашники по Киевскому ВОКУ, а ещё и друзья. Ахметов пытался попасть в наш отряд ещё в Чирчике при переформировании, и даже был у меня на беседе, но тогда свободных должностей уже не было. Как только представилась возможность, он добился направления к нам в отряд. В последствии, после перевода Ершова в Союз, он был назначен на должность начальника штаба отряда.
Замена офицеров и прапорщиков отряда началась через год. Это было сделано для того, чтобы плавно, без ущерба для боеготовности отряда провести замену. В течении этого года замена была произведена на 100%.

Инструкция для спецназа, ко времени Афганской эпопеи, безнадёжно устарела, так же как боевые уставы для пехоты. Мы никогда не ходили в атаку цепями, да и вообще, как в таковую в атаку не ходили, за исключением редких случаев. Как, например, взятие опорного пункта в Джар-Кудуке. Но тогда всё за нас спланировал вышестоящий штаб. А обычно мы просачивались группами на доступных направлениях и брали объекты с минимальными потерями. Конечно нужны подразделения спецназа имеющие классическую структуру и выполняющие классические задачи. Но афганская война показала, что необходимы и такие структуры каким был наш отряд. И я считаю, что роковой ошибкой руководства было то, что в конце 1983 года у отряда забрали артиллерию, перевели на новое место дислокации в Джелалабад и ввели в состав бригады.

Да поняли, наконец, что надо развернуть в Афганистане две бригады. Но не надо было трогать 154 отряд. Он уже врос в свою зону ответственности. Местность мы уже знали не хуже местных жителей, нам и карты уже нужны были лишь для снятия координат. Всю свою зону ответственности мы прошли ножками и не один раз. Обросли агентурой. Сложились прекрасные отношения и с местной властью и жителями. Было организовано чёткое взаимодействие с силовыми структурами афганцев. И в одно мгновение всё это псу под хвост. Значить все потери понесенные отрядом оказались напрасны. И если наша передислокация из Акчи в Айбак, имела под собой хоть какую-то почву. Под Шибарган пришла мобильная группа пограничников, правда она не могла заменить спецназ. Задачи не те, подготовка не та, да и по своей структуре она значительно уступала нам. То перевод отряда в Джелалабад, не был вообще не чем мотивирован. Спустя не которое время, после ухода отряда, душманы снова стали нападать на колоны.
Необходимо было, чтобы в пункте постоянной дислокации отряда постоянно дежурили две пары вертолётов, о чём я всё время просил командование. И тогда не было бы в Армии более мобильного, обладающего большой огневой мощью и возможностями подразделения, способного быстро и качественно решать вопросы контрпартизанской борьбы.

Огромное, без преувеличения, значение имеет поддержание надёжной и устойчивой радиосвязи между подразделениями. Толи это на марше, толи при ведении боя. В течение месяца после ввода отряда в Афганистан я проводил занятия по соблюдению строжайшей дисциплины радиообмена. И мы добились, что на операции все подразделения отряда работали на одной частоте, хотя и положено было в каждой роте иметь свою.
Это экономило драгоценное время. При докладах мне командиров подразделений я организовывал между ними взаимодействия и ставил задачу, не вводя в обстановку. Этого просто не надо было делать. Не только каждый офицер, но и все сержанты, да и многие солдаты постоянно были в курсе всех событий благодаря тому, что все радиостанции были настроены на одну частоту.

Уже учась в академии я попытался доказать на занятиях, что такая связь возможна и что она целесообразно. Преподаватель сказал, что это нарушение, которое приведёт к хаосу в эфире и потере управления командиром батальона. Ну а так как я не был с ним согласен, то получил двойку.
Ещё одну двойку я получил по тактике, когда в задании на наступление полка сходу одну роту поставил охранять тылы полка. Преподаватель был возмущён тем, что я ослабил ударную мощь полка, выделив одну боевую роту для охраны тыла. Мои доводы о том, что неохраняемые тылы на марше раздолбает всего лишь одна группа зелёных беретов в составе 10-15 человек, и тогда уже не будет ни какой мощи вообще, так как не будет ни горючего, ни боеприпасов, услышаны не были.

Операция по уничтожению базы мятежников в кишлаке Джар-Кудук

Когда идут в атаку, кому-то приходится быть впереди.
И первых почти всегда убивают. Но для того, чтобы
атака состоялась, авангард должен погибнуть.
Сент-Экзюпери.

Справка:

кишлак Джар-Кудук расположен в 60-80 км юго-западнее
г. Шибарган, административного центра провинции Джаузджан, в предгорье, среди высоких сопок.
По данным разведки на базе готовили для мятежников гранатомётчиков и связистов. За полгода до нашей операции базу уже пытались взять силами нашей пехоты и афганскими подразделениями, но ничего не вышло, понесли потери и отступили.

Операцией руководил представитель штаба 40 Армии генерал-майор Гришин, инициалы я не помню.

Принимали участие:
1. Северная группировка:
– бронегруппа 122 МСП;
– бронегруппа 154 ООСПН (все боевые машины кроме двух БМД, они пошли на десантирование, и в лагере осталось 10 машин для охраны);
– батальон 122 МСП (неполного состава);
– артиллерия ствольная и батарея «Град»;
– батальон Цирандоя. Они, выполняя роль наковальни, охватили кишлак с севера. Старшим этой группы был заместитель командира 201 МСД подполковник Пузанов.

2. Десантная группа:
– 154 ООСПН с двумя БМД (без одной роты), десантировался первым с трёх сторон кишлака на не подготовленные площадки, посадочным способом;
– батальон 122 МСП, десантировался после нас южнее кишлака.
Операции предшествовала хорошая подготовка и дезинформационные боевые действия.

Ход операции

01.12.81 г. Вечером прилетел г/м-р Гришин с оперативной группой. Пришли подразделения 122 МСП из Ташкургана, и прилетело 30 вертолётов.
Накормили лётчиков свежим мясом. Они очень удивились, так как их кормили в основном тушёнкой. Когда я сказал, без задней мысли, что это мясо верблюда, у нас в хозяйстве было два, теперь остался один. Они не поверили и пошли на свалку проверить. Всё это во время обеда. Вернувшиеся подтвердили, что на свалке валяется голова верблюда. Двоим лётчикам, стало плохо, и они бегом выскочили из столовой.
Нам поставили задачу, что идём на десантирование в Сары-Пуль (около 60 км южнее г. Шибаргана). Погода дрянь, холодный ветер с дождём.
02.12.81 г. Подразделения 122 полка ушли утром на Сары-Пуль, ночевали рядом с нашим расположением. Мы сидим в готовности к десантированию, но погода не дала это сделать и тогда пошли на Сары-Пуль своим ходом.
В Сары-Пуль не входили, афганцы перед ним стояли уже двое суток. Сказали, что под мостом установлена авиабомба на неизвлекаемость. Но оказалось, что это дезинформация. Приказ был в Сары-Пуль не входить, но одному моему взводу дали такие координаты расположения, что он оказался в центре Сары-Пуля, командование ошиблось. Переночевали и благополучно выбрались оттуда.
После этого я больше никогда не принимал на веру то, что приходило сверху, обязательно перепроверял.
03.12.81 г. Пошли назад из Сары-Пуля в Шибарган, мне подобные действия были не понятны, зачем вообще приходили. Тогда я не знал, что мы отвлекаем внимание противника от нашей основной цели, Джар-Кудука. Конечно, на дороге нам наставили мин. И у нас подорвались БМД и БМП, ранило лейтенанта Сергея Дудко (командир группы 2 роты), перелом обеих ног.
04.12.81. г. Стояли в танковом батальоне под Шибарганом. Советские специалисты организовали нам баню, помылся весь отряд. Как в старину на Руси, в бой идти чистым. Показали художественный фильм.
05.12.81 г. Сидим, ждём погоду, изучаем, по аэрофотоснимкам, укрепления базы Джар-Кудук.

06.12.81 г. Десантировались под Джар-Кудуком:
- 1 рота, под командованием старшего лейтенанта Сергея Рукавишникова, десантировалась западнее Джар-Кудука, прямо под опорным пунктом душманов на вертолётах МИ-8.
Я десантировался южнее и хорошо видел, как наши ребята бежали в лоб, под обстрелом, на ДЗОТ и траншеи. Бежать пришлось вверх по крутому склону. В опорном пункте было человек 15 душманов (дежурная смена), но со стороны кишлака к ним на помощь бежало ещё человек 50. Наши ребята под огнём добежали быстрее, потеряв двух человек убитыми и четырёх ранеными. Если бы замешкались, все бы легли. В ДЗОТ-е был ДШК, но душманам это не помогло, они и не ожидали такой атаки. Противник был уничтожен, а опорный пункт взят. Вот где сказалась хорошая физическая подготовка.
С этой ротой был ещё какой-то полковник с оперативной группы Армии, но работать не мешал.

- 2 рота под командованием старшего лейтенанта Николая Войтенко (но старшим я туда назначил своего заместителя старшего лейтенанта Вячеслава Посохова) десантировалась восточнее Джар-Кудука. Судя по аэрофотоснимкам, здесь должны были быть самые мощные укрепления, но оказалось, что таковые были у Рукавишникова.
С востока сопки были пониже и не такие крутые. 2 рота сопротивления здесь встретила не значительное. Вот только десантироваться пришлось далеко от намеченной площадки, вертолёты были обстреляны с ДШК. Да и затем, выдвижение роты на указанный рубеж, замедлилось из-за обстрела ДШК. Когда его взяли, вокруг валялось двенадцать трупов душманов. Вот, что значить хорошая огневая подготовка личного состава. Рота потерь не имела.
С ротой от оперативной группы Армии был генерал майор Кузьмин, военный советник по зоне «Север», но он тоже, слава богу, не мешал работать ротному.

- Я с 3 ротой, командир старший лейтенант Олег Частухин, на двух МИ-6 десантировались южнее Джар-Кудука.
Мы десантировались первыми, чуть раньше остальных. Увидев нас, душманы выскочили из кишлака, человек 200, и пошли в атаку, они были от нас не далее 600 метрах.
В одном вертолёте у меня было 40 человек, а в другом две БМД. Мы их быстро разгрузили и метров с 300 из всех 6 пулемётов как дали по толпе, а наступали душманы именно толпой. Ну и конечно десант открыл огонь. Но если бы не БМД-шки, толпа наверно бы нас смела. Ведь мы находились на открытой площадке, где и укрыться то не было за что. Душманы потеряв несколько десятков человек убитыми и ранеными ноги в руки и бегом назад в кишлак.

Мы заняли высоту, которая господствовала над долиной (шириной около 1 км) идущей от кишлака на юг в горы.
Со мной был генерал-майор Гришин, он руководил всей операцией, но это до десантирования, а затем постоянно, пока не был полностью блокирован кишлак, и не подошла наземная группа с севера, он был рядом со мной, но командовать батальоном не мешал.
Затем высадился батальон 122 МСП (без роты), они перекрыли долину.

Минут через тридцать батальон подняли, и он пошёл в атаку на кишлак, как и учит боевой устав, цепью. Огневую поддержку осуществляла артиллерия и вертолёты. Вертушки зашли сзади пехоты и дали залп НУРС-сами по окраине кишлака, откуда вёлся интенсивный ружейно-пулемётный огонь. Хотели по окраине кишлака, а попали метров 100 перед цепью. Пехота залегла, и долго её ещё не могли поднять. Она была готова воевать с душманами, но не со своей авиацией. Потом всё наладилось, и больше таких казусов не было.
Наш отряд прочесал часть кишлака, кишлак был крупный, взяли много оружия и уничтожили большую группу мятежников. Потеряли убитым ещё одного человека, с 3 роты.

07.12.81 г. Ночью душманы пытались прорвать блокаду кишлака атакой нам в спину из соседних кишлаков. Атаку отбили. Здесь хорошо поработали расчёты АГС (командир роты старший лейтенант Валерий Якименко, командир взвода Александр Иванов), а затем по приказу Гришина по ущелью нанесла удар батарея «Град». Стреляли с огневых позиций километров 10 севернее Джар-Кудука. Снаряды летели над кишлаком, затем над нашими головами и рвались в ущелье. Больше душманы не совались. Всю ночь над кишлаком вешали осветительные бомбы и мины.
После двух часов ночи я приказал выкопать окоп и, расстелив в нём плащ-палатку «Дождь», она надувалась как матрац для плавания, стал укладываться спать. Гришин удивлённо сказал, что ведь возможно душманы опять пойдут на прорыв и идёт перестрелка. На, что я ему ответил, что если чего, меня разбудят, а перестрелка может идти всю ночь. А вот завтра предстоит бой, и мне будут нужны отдохнувшие мозги. Предложил ему лечь со мной, но он отказался.

Утром снова начали чистить кишлак. Взяли три исламских комитета и много оружия. Уничтожили большое количество мятежников. Перед зачисткой предложили мирным жителям, по мегафону, выйти из кишлака. Вышло человек триста, в основном женщины и дети, собрались около нас. Мы их определили в стоящий на отшибе большой дом. Но люди не могли туда зайти, мешал огромный волкодав. Я стоял не далеко. Подошла туркменка, кишлак был туркменским, и попросила меня убрать собаку. Как я не пытался его отогнать, ни чего не вышло, пришлось его пристрелить. Это было единственное живое существо, убитое лично мной, в Афганистане. Людей покормили с походных кухонь, к этому времени их уже подогнали.
В этот день я чуть не потерял брата. При ведении боя в кишлаке пуля попала ему в живот. Как он сам потом рассказывал, что от удара даже упал. Подумал, что всё, надо звать на помощь, ранение в живот это не шутка. Потом смотрит, крови нет, да и боли нет. Оказывается, пуля попала в гранату Ф-1 и расколола её пополам. И хотя в гранату был вкручен запал, она, слава богу, не взорвалась.
В конце дня, когда уже стемнело, у меня был неприятный разговор с одним большим начальником. В расположении пехотного батальона скопилась большая партия пленных, более двухсот человек. Так вот этот стратег предложил мне их расстрелять. Я категорически отказался. Сказав, что мои солдаты убивают противника только в бою.

08.12.81 г. утром снова обрабатывали кишлак авиацией и артиллерией, мирных жителей там уже не было. Они все вышли накануне. И снова прочесали. После обеда ушли на Шибарган.

Результат операции:
– уничтожено 290 душманов;
– только нами взято 197 единиц стрелкового оружия, в том числе 2 шт. ДШК, большое количество патронови мин (итальянского производства).
Наши потери – 3 убитых, 4 раненых.

Кстати, в Афгане, для идентификации погибших, не были предусмотрены ни какие медальоны для военнослужащих. Даже во время великой Отечественной войны такие медальоны были. Нам было предложено, чтоб каждый солдат написал свои данные и записку вложил в гильзу от автомата. На начальном этапе мы так и делали. Но жизнь показала, что это не эффективно. Патрон лежит в брюках, а брюки могут и сгореть. Где потом искать этот патрон. Мы стали делать браслеты из электродов для сварки. Все данные наносились на браслет, в том числе и группа крови, и он надевался на руку. Я такой браслет начал носить ещё в Чирчике

Спустя двадцать лет, уже уволившись в запас, при прохождении одной из медицинских комиссий, я узнал, что всё это время носил на руке дезинформацию. На браслете у меня была положительная группа крови, а при проверке оказалось, что она у меня отрицательная.
После операции, кто-то из оперативной группы Армии, обгадил и меня и батальон «за глаза» обвинив в каком-то мародерстве, пришло время делить награды. Из Разведывательного управления Туркестанского военного округа приезжал разбираться начальник 3-го отдела полковник Лобадзе. Кого-то допрашивали, что-то писали. Но ничего не накопали, так как ничего и не было. Осадок только в душе неприятный остался и у меня и у остальных офицеров отряда.
Всех, кто заслуживал, я подал на правительственные награды. А мне и спасибо, ни кто даже не сказал. Дело в том, что отряд оперативно подчинялся штабу 40 Армии, а всеми другими вопросами ведало Разведуправление округа. Так, что мы были ничьи. С одной стороны это даже было хорошо. В течение года, мы не видели на каких проверяющих.

За два года из ГРУ, ни у нас, ни в 177 ООСПН, никто не появлялся. А ведь у них было всего два воюющих отряда, но видимо, там, на Садовом кольце, были более важные проблемы.

При взятии базы мятежников в кишлаке Джар-Кудук погибли:

1. Младший сержант Рахматулин Рашид Шавкотович, зам. командира группы, 1961 г. рождения. Награждён орденом «Красная Звезда» посмертно.
Домашний адрес: г. Ташкент, массив Высоковольтный-81
Мать: Курмаева Сойда.

2. Младший сержант Щёгалев Леонид Юрьевич, командир отделения, 1960 г. рождения. Награждён орденом «Красная Звезда» посмертно. Домашний адрес: Читинская обл. г. Краснокаменск. 116
Отец – Щёгалев Юрий Данилович 1936 г.р.
Мать – Щёгалева Клара Васильевна 1937 г.р.
Брат – Щёгалев Юрий Юрьевич 1969 г.р.
Сестра – Щёгалева Ольга Юрьевна 1972 г.р.
Сестра – Щёгалева Елена Юрьевна 1974 г.р.

3. Младший сержант Калинин Михаил Валентинович, старший пулемётчик, 1962 г.рождения. Награждён орденом «Красная Звезда» посмертно.
Домашний адрес: г. Чита – 22 ул. Энтузиастов дом.11
Мать – Чередниченко Раиса Александровна.

Будни

9 декабря получили данные от «Каскада», специальное подразделение КГБ, что на наш лагерь готовится нападение силами двух банд. Перегнал в лагерь одну роту на БМП, и приказал заминировать все подходы к лагерю.
На следующий день пошли маршем на восток, в сторону Анхоя и далее на Маймене. Это уже провинция Фариаб. Задача была провести через зелёнку роту охраны аэродрома, которая шла с Союза. Этот район был крайне опасен. Ни одна колона не проходила без потерь. Мы стояли сутки, в пустыне перед зелёнкой, ждали роту. Кроме нас была почти вся группировка войск, которая участвовала во взятии Джар-Кудука. На дороге поставили шлагбаум, и я приказал, чтобы водителям всех проходящих машин говорили, что мы завтра пойдём, но если будет хотя бы один выстрел, мы повторим Джар-Кудук.
На следующий день рота подошла, но сопровождать её послали только наш отряд. На наших машинах десантом, сверху, сидели солдаты афганской армии. Между собой мы их называли эдельвейсами. Пехота и артиллерия осталась на месте.
Когда мы подъехали к первому кишлаку, я понял, что засады не будет, по улицам бегали дети, а местные жители занимались каждый своим делом. Душманы своё население никогда не подставляли. Если засада, то кишлак будет пустой. Видимо пропаганда сработала.
Не доходя до Маймене 14 км. встретили своих коллег, ребят из 177 отряда, это их зона ответственности, непонятно почему мы выполняли их работу. Передали им роту и приняли у них 70 шт. топливозаправщиков. Также без проблем прогнали их в обратную сторону.

Выполнив задачу, пошли домой в свой лагерь. Около ноля часов с Кабула запросили, где мы находимся. Видимо пехота доложила, что мы ушли, а все передвижения ночью были запрещены. Я доложил в Кабул, что отряд на марше и через час мы будем в лагере. Офицер из штаба удивился и сказал, что ведь ночью двигаться опасно. Я ответил, что мы дома, и здесь ходим, когда хотим и где хотим.
К этому времени отряд уже окреп. Офицеры и солдаты приобрели опыт видения боевых действий, и мы были готовы к выполнению любых задач. Отряд жёстко контролировал свою зону ответственности. К тому же на колоны отряда душманы, как правило, не нападали. Мы их от этого отучили.
Но в этот раз я чуть было не поплатился за свою самоуверенность. Душманы попались какие-то, не такие, может быть залётные. Спустя пол часа колона была обстреляна из гранатомёта, граната попала в будку машины технической помощи. Слава богу, людей в будке не было, да и будка осталась целой. Так две дырки, с обоих бортов.

Я остановил колону. Шилками мы обработали местность. Затем, развернув боевые машины влево на 90 градусов, обстреляли нас слева, атаковали душманов в едином бронированном порядке (машины в линию), не спешивая солдат. Местность позволяла. Справа от дороги выставили боевое охранение. Наверно, это была единственная в Афгане атака на душманов на технике, да ещё и ночью.
Я не собирался ввязываться в затяжной, ночной бой, развединформации о противнике не было ни какой. Что это, просто мелкая группа, или целая банда? Но дать им понять, что нас лучше не цеплять, это было необходимо.
Когда боевые машины, атакуя, прошли метров 500, я их вернул назад на дорогу, и мы продолжили путь.
В транспортные колоны я всегда давал на сопровождение бронетехнику, из расчёта одна единица на три транспортные машины. Бронеобъекты ставились в колоне по два, рядом. Они уже шли с развёрнутыми башнями, один на лево другой на право. При нападении противника мы не пытались прорваться и уйти, как это делали другие. А останавливались и, отведя транспортные машины в безопасное место, принимали бой. Если сил было не достаточно, то на помощь приходили дополнительные подразделения с лагеря.
На всей нашей технике были опознавательные знаки, круг, в кругу парашют, пронзённый молнией. Так, что техника наша была узнаваема. Были случаи, когда душманы пропускали нашу колону, и нападали на ту, что шла следом.

Как-то раз, оказывая помощь именно такой колоне, мы застали жуткую картину. На дороге лежал солдат с подбитой машины. Колона прорвалась и ушла, бросив его. У него ломом были перебиты руки в нескольких местах и выкручены. Грудь разрублена топором и рядом с трупом на дороге лежало сердце. Это душманская сволочь, таким образом, пыталась нас запугать. Мы забрали солдата к себе в лагерь, и я приказал всему личному составу отряда пройти мимо него и посмотреть, как бывает с теми, кого бросают товарищи. Недели две пленных не было, не брали.
Потекли наши обычные боевые будни, засады, прочёсывания. То есть работа по стабилизации обстановке в районе ответственности.

17.12.81 г. утром провели операцию в кишлаке Ханака, взяли пятерых душманов, один из них оказался главарём банды. Всех сдали в ХАД.

Позвонил командующему Армией, попросил разрешения съездить в Чирчик. Командующий пообещал спросить на это разрешения у Командующего округом.
На следующий день, при возвращении с очередной операции, обогнав колону и идя на двух БТРах в лагерь, я чуть не получил гранату в борт. Душманский гранатомётчик сделал не правильную поправку на нашу скорость, и граната прошла с метр сзади БТРа. Спешились, прочесали местность, но не кого не нашли, видимо это был одиночка.

19.12.81 г. поднялись в 4.00 и к 7.00 блокировали кишлак Биск-Паскаль. К 10.00 уничтожили около 25 мятежников. Прямо с операции, на УАЗ-469, поехал в Чирчик, это около 600 км. В 12 часов перешёл границу, а в 23.30 был уже под Самаркандом. Но там машина сломалась, и пришлось добираться до Чирчика на попутках.
22 декабря самолётом вылетел в Термез и на следующий день уже был в отряде.

Сейчас уже точно не помню, но, кажется в конце 1981 года, мы построили капитальную баню из жженого кирпича, это была наша гордость, как и в любой другой части размещенной в Афганистане.
Кирпич местное руководство разрешило нам взять с разрушенных зданий. А доски мы брали от снарядных ящиков гаубиц Д-30, прекрасное дерево. В отряде был умелец прапорщик Липкин, инструктор химподготовки. Ну, а так как, его военная специальность в Афгане востребована не была, я закрепил его за баней. Мы называли её по старорусски «Мыльней», и перед входом в неё висела соответствующая табличка.
Липкин, работая одним топором, другого столярного инструмента просто не было, сделал из бани чуть ли не произведение искусства. В парной стояла кадка для воды, которую он переделал из обыкновенной бочки. А в кадке плавал черпак в виде утки, сделанный из цельного куска дерева. Вся парная была красиво отделана деревом. Вход был сделан не высокий, арочного типа, и отделан досками с резьбой, сделанной всё тем же топором. Но особенно красиво было сделано помещение, где находился бассейн и место отдыха. Выходишь из парной, делаешь два шага и падаешь в бассейн. Где мы взяли плитку, для его обделки, убейте меня, не помню.

С бассейном был связан курьёзный случай. Глубина его была где-то 180 см. Мой заместитель по тылу, майор Суханов, человек не большого роста, напарившись до упаду в парилке вышел и плюхнулся в бассейн. Пришлось ему помогать выбираться оттуда, так как он стал захлёбываться.
Две стены этого помещения были отделаны деревом, срезанным с торцов брёвен, каждый толщиной около пяти сантиметров, то есть были видны годовые кольца. На остальных двух стенах были нарисованы картины.

К сожалению, не помню фамилию солдата, который их рисовал. На одной стене было изображено озеро, на берегу берёзы и медведь, ловящий рыбу. На другой стене, изображена сцена в парной. Сидит мужик с бородой, лицо ему изобразили моё, обормоты. Его парит чёрт, а чертиха подливает воды на камни. Картины, чтобы не отсырели, были покрыты толстым слоем лака.
Рядом с бассейном находилось место отдыха. Стоял стол и стулья, сделанные Липкиным из доски пятидесятки. Стулья были массивны, со сплошной спинкой из дерева и в спинке были вырезаны масти игральных карт.
Ну конечно в бане имелась раздевалка и душ на десять сосков. Если, в некоторых частях были бани для солдат и офицеров отдельные, то у нас была одна на всех. Только разные дни помывки.
Всё оборудование приходилось где-либо доставать, и не только для бани. Краники для солдатского умывальника и те привозили из Союза офицеры и прапорщики, которых я отправлял в командировку или в отпуск. Всё покупалось за свой счёт. Кое-что мы доставали у наших советских специалистов в Шибаргане. И я безмерно им благодарен за ту помощь, которую они нам оказывали, а особенно за жилые вагончики. Именно благодаря руководителям этих специалистов, Павлову и Чаплику, мы смогли создать более, менее достойные условия проживания в лагере, и для солдат, и для офицеров и прапорщиков. Вот такое у нас было снабжение. Всё, что мы привезли с собой при вводе в Афганистан, не обеспечивало наших потребностей.

При проведении операции в Джар-Кудуке, я первый и последний раз управлял отрядом из БМП-КШ (командно-штабная машина). В ней, да ещё с моим ростом, находится более чем одни сутки невозможно. Постоянно находишься в скрюченном состоянии, а спать, вообще места нет. Как я уже говорил, у командира всегда должна быть светлая голова, он должен иметь возможность нормально поспать хотя бы четыре часа в сутки. Иначе, через двое-трое суток, он уже не сможет нормально анализировать обстановку и принимать взвешенные решения.
На всех последующих операциях я работал: при движении отряда в БТР-70, а при ведении затяжного боя переходил в КП (командный пункт), который был оборудован на базе машины ЗИЛ-131. Заместитель по вооружению, капитан Ниязалиев, взял всё у тех же советских специалистов автомобильную будку. Её отремонтировали, установили на машину, сделали два спальных места, и оборудовали средствами связи. Удобное, мобильное КП, готово. На операции подходило БМП-КШ, подключалось к разъёмам, и можно было не только управлять подразделеньями отряда, но и поддерживать связь с Кабулом.

30 декабря начальник штаба 40 Армии, Тер-Григорьянц, разрешил мне самому принимать решения на проведения операций. Это добавляло оперативности в действиях, раньше я был обязан на каждую операцию запрашивать разрешение.
Новый год встречали у меня в вагончике. С начала по Ташкентскому времени, затем по местному, ну и конечно по Москве.
Несколько раз звонил Командующему, просился в отпуск, я в 1981 году в отпуске не был. Но меня не отпускали, то одна большая операция, то другая. И отпустили только лишь 15 мая. А в конце года пошёл в отпуск за 1982 год. Вот так, в мирное время не нашли возможности отпустить в отпуск, а в боевой обстановке Командующий отпустил дважды за год. Командовать отрядом за меня всегда оставался Вячеслав Посохов.
Сейчас уже точно не помню, кажется, после Нового года нам из Чирчика пригнали одну БМД-шку. При отправке мы её не взяли, она была не исправна. Всё это расстояние она прошла своим ходом, а это более 600 км. Я об этом и не вспомнил бы, если бы не курьёз, связанный с её перегоном.

Старшим на машине был старший лейтенант Ко, бывший мой командир группы. Так вот из Чирчика машина вышла глубокой ночью, чтобы спокойно, никому не мешая, объехать Ташкент, всё-таки гусеницы, грохот. Но какой-то бдительный гаишник доложил, что на Ташкент идёт танк, а так как заявки на движение боевой техники не было, то в штабе округа начался переполох. Даже была выделена команда с гранатомётами на тот случай, если так называемый танк не остановится по требованию. Но, слава богу, всё обошлось, умеем мы создавать себе проблемы. Ну, что сделаешь, не все знают «формулу – три П».

12 января неожиданно прилетел Тер и поставил задачу на операцию по кишлаку Дарзаб.

Дарзаб

«И у каждого есть свой день храбрости,
и есть столько же видов храбрости,
сколько разных видов опасности».
Фирдоуси.

Справка:

кишлак Дарзаб расположен 60-70 км. южнее кишлака Джар-Кудук вверх по ущелью, окружён скалистыми хребтами. Имеет только два пути подхода: с севера по узкой горной дороге вьющейся вдоль реки зажатой горными хребтами, и с юга, по такой же дороге.

До нас сюда никто не ходил, даже попыток не делали.
По сведениям разведки в кишлаке располагалась база душманов. Информации, что там нас может ждать, не было, мы шли в слепую.

В операции должны были принимать участие:

- 154 ООСПН без одной роты (осталась на охране лагеря), с приданными подразделениями:

• артполк (не в полном составе);
• танковый взвод (приданный батальону);
• афганский пехотный батальон.

С задачей – продвигаясь вдоль ущелья на юг блокировать Дарзаб с севера.

- 177 ООСПН
С задачей – подвигаясь вдоль ущелья на север блокировать Дарзаб с юга.

- ПДБ 103 ВДВ
С задачей – десантироваться, посадочным способом, восточнее кишлака Дарзаб и наступать на базу душманов с гор.

Подготовка и ход операции

12.01.82 г. Неожиданно, перед обедом, прилетел начальник штаба 40 А генерал майор Тер-Григорьянц. Поставил задачу на операцию по кишлаку Дарзаб и улетел.
13.01.82 г. Я ездил в г. Шибарган договариваться с руководством Цирандоя и Хада о совместных действиях на операции. Перед обедом пришел артполк из Кабула в наше распоряжение.
14.01.82 г. До обеда отправил всю артиллерию на газоперерабатывающий завод (восточнее г. Шибаргана 5 км), а после обеда пошел сам с основной колонной.

15.01.82 г. В 2.00 прошли исходный пункт, и пошли на кишлак Дарзаб, через кишлак Джар-Кудук.
В 5.00 прошли кишлак Джар-Кудук, населения в нем не было, кругом валялись трупы животных.
В 6.30 остановились в ущелье, ждали, пока по всем кишлакам ущелья вертолеты нанесут удар.
В 8.00 пошли дальше. По дороге встретили представителей парашютно-десантного батальона, их десантировали с ошибкой в 10 км севернее Дарзаба. У них почему-то не было продовольствия, поделились сухими пайками, у меня всегда был запас. Сказал десантникам, чтобы подтягивались, и пошел на Дарзаб.
В 10.30 вышли на окраину кишлака. Натолкнулись на опорный пункт, как потом оказалось: доты в скалах в два яруса, ДШК, ЗУ, запасы продовольствия и воды, телефонная связь. Сразу ранило двух водителей, пришлось один ГАЗ-66, мешал проходу техники, сбросить с дороги в пропасть.
В ГПЗ (головная походная застава) был брат Юра со своим взводом, 3 танка и сапёры с собаками (мы постоянно проверяли дорогу перед колонной). Убило одного вожатого собак и тяжело ранило солдата из взвода брата, потом он скончался.
Стали брать опорный пункт. Поддержки с воздуха не было, низкая облачность, облака прямо на горных хребтах лежали. Глубокий снег 30-40 см..
Я подтянул в голову колонны сначала «Шилки» они подавили огневые точки, а затем одну БМ-21 (боевая машина «Град») на прямую наводку.
Командир батареи «Града» пытался отказаться это делать. «Град» не предназначен для стрельбы прямой наводкой, ну и он боялся, что ему людей побьют (машина без броневой защиты, до опорного пункта противника 400 метров, и ни каких укрытий). Но я прижал по бокам машину «Града» двумя БТРами, они вышла на огневую позицию и в упор, первым же залпом попали в пещеры, там рвануло, и повалил дым из всех щелей. После этого мы взяли высоту минут за 20, без потерь, душманы разбежались, и кишлак был наш.
Юру, с его взводом, оставил на высоте и выставил боевое охранение вокруг кишлака.

Взяли 25 единиц стрелкового оружия, один ДШК разбитый, это мы его «Градом» шарахнули. Уничтожили 25 мятежников.
Боевые действия вёл только наш отряд. Десантники так и не появились, зря кормил. 177 ООСПН шёл 3 суток без боевого соприкосновения с противником. Как мне показалось они не очень то, и спешили ввязываться в драку.

После Дарзаба у меня были натянутые отношения с Керимбаевым (командир 177 ООСПН).
Простояли мы в Дарзабе до 21 января, сажали оргядро местной власти (что-то вроде нашего райисполкома) и 177 ООСПН для их поддержки.

21.01.82 г. В 11.30 вышел с колонной на Шибарган. Опасаясь, что дорога будет минирована, (я никогда не возвращался с операции по той дороге, по которой пришел, но здесь выхода не было, только одна дорога) повел колонну прямо по реке. Река не большая 5-8 метров в ширину, но очень бурная, все дно в камнях, глубина местами до 1 метра и громадные валуны. Задача усложнялась ещё тем, что в колонне было много колесных машин: кухни, батарея «Град», да и в афганском батальоне были только машины Газ-53.
Колесные машины мы зацепили за гусеничные: танки, БМП, БМД, Шилки. Впереди пошел взвод 5 роты (саперы), они с помощью сосредоточенных зарядов, работая в ледяной воде, подрывали большие валуны. Так шли около 10 км., а затем я вывел колону на дорогу.
Когда мы проходили через кишлаки или даже просто мимо них, всё мужское население, во главе с муллой, выходило к дороге и стояло с поднятыми вверх руками. Я останавливал колону, просил опустить руки. И проводил не большой импровизированный митинг. Пытался объяснить им, что мы воюем не с населением, а с душманами. И, что надо уважать власть.

После разгрома в этом районе двух баз, Джар-Кудук и Дарзаб, сложилась благоприятная обстановка для Кабульской власти. Но они этим не воспользовались и не закрепили успех. Месяца через три душманы опять активизировались в этом районе.

Когда прошли кишлак Джар-Кудук, погода испортилась, началась вьюга, всё занесло снегом. Дороги там полевые, так они вообще пропали, занесло, видимость не более 50 м. Люди, пехота афганская, замерзли и стали прямо в кузовах машин костры разводить. Я на БТРе обошёл ГПЗ (головная походная застава), в ней уже не было ни какого смысла. В такую погоду вряд ли бы душманы сделали засаду. Став во главе колонны, повёл её без дорог, без боевого охранения, прямо по сопкам. Пришлось идти почти наугад, по компасу. Это нормально если идёшь пешком и видны ориентиры, а здесь громадная колона. Нужно хоть какое-то подобие дороги. Каждые 10-15 минут я останавливал колону и, отойдя от бронетранспортёра метров на тридцать, засекал по компасу азимут. На БТРе этого делать было нельзя, большая масса металла и компас врал. И так бесчисленное количество раз. Замёрз как цуцик, ведь пришлось ехать сидя в люке, и указывать дорогу водителю. Афганские машины опять тащили на прицепе. Когда стемнело, идти стало ещё сложней. Так прошли около 30 км., я уж думал, что заблужусь, а сзади масса техники и главное замёрзшие люди. Но в 22.30 мы вышли точно на г. Шибарган с юга, хотя дорога подходит с запада.
22.01.82 г. в 3.00 прибыли в ППД.

Наши потери 2 убитых:
1. Вожатый собаки (к сожалению, нет его фамилии, они были нам приданы на операцию);

2. Младший сержант Юлдашев Ахоткул Рахмонович, старший пулеметчик, 1962 г.р. Умер от ран 24.01.82. Награждён орденом «Красная Звезда»
Домашний адрес: Самаркандская обл., Самаркандский р-н, к/з Ленинизм, отделение 13, бригада 13.
Отец: Юлдашев Рахмонкул.

Будни

И опять потянулись будни. 22 января, около 11.00 за мной прилетели вертушки и доставили в Маймене, а оттуда самолётом в Кабул на военный совет. Там меня ждала приятная новость. Командующий разрешил поступать в академию.
Подразделения отряда занимались боевой деятельностью, а я мотался по совещаниям. Только вернулся с Кабула, 28 января опять вызвали в Маймене. Совещание проводил Тер-Григорьянц. мне очень хорошо запомнилось его изречение о том, что операция, на которой убито 100 душманов, и погибло три наших солдата – плохая операция; операция на которой убито три душмана, и не погиб ни один наш солдат – хорошая операция.
29 января, ночью, одна рота ушла на блокировку и прочёсывание кишлака Султан-Арык. Утром взял артиллерийскую батарею и пошёл к месту засады. Роту встретил по дороге, уже шла назад, результата не было. Развернул, и в кишлаке Арабхо натолкнулись на мятежников, троих убили. В Султан-Арыке уничтожили 15 душманов, повылазили, решили наверно, что рота не вернётся.
Захватили главаря банды и винтовку G-3, западногерманского производства. У нас ранило одного парня в бедро. Вертолётов не было, пришлось отправить его в Шибарган. Там он и скончался. Во время боя мне громадным осколком порвало правый наушник шлемофона, от подбородка до уха, 2 см в сторону и каюк. Просто повезло.

Несмотря на то, что мы постоянно вели боевые действия, у нас шли плановые занятия по боевой подготовке, никто их не отменял. 1 февраля начались командирские сборы, я проводил занятия с офицерами. А 2 февраля, в перерыве между занятиями, провели операцию в кишлаке Джангаль-Арык. Уничтожили 8 душманов и взяли в плен 23 душмана.
С 14.02.82 года по 21.02.82 года проводили операции в провинции Балх и в районе Акчи. Убили душманского эмиссара зоны Север и кучу душманов рангом пониже.

23 февраля провели футбольный матч, офицеры управления отряда против офицеров подразделений, выиграли первые. Приезжали местные власти из Акчи, поздравляли с праздником. Показали им имеющееся у нас вооружение. Вечером сами сели, вспомнили тех, кого уже нет.

В марте провели много операций и не потеряли ни одного человека, удачный месяц.
18 марта ездил в Термез за БТС-ами. А от туда, рванул в Чирчик, сутки был дома. На обратной дороге заехал в Ката-Курган, это под Самаркандом. Повидался с Викой, дочерью от первого брака. На душе стало спокойней.

С 29 марта по 9 апреля участвовали в походе на Санчарак, собственно ходил один наш батальон с афганским батальоном из Шибаргана, как раз с тем который был с нами в Дарзабе.

САНЧАРАК

«Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду
и при всех случаях потребны, только тщетны они,
ежели не будут истекать от искусства».
А.В.Суворов.

Справка:

кишлак Санчарак находится в горах 80 км юго-восточнее Сари-Пуля и 150-ти км юго-восточнее Шибаргана. К нему ведет одна единственная дорога, которую и дорогой назвать нельзя, в мирное время я бы по ней не поехал.
В Санчараке находился центр волости, и располагалась администрация этого района, улусвали. Местная власть в этом кишлаке уже 3 месяца сидела в блокаде, душманы окружили со всех сторон. В феврале из Мазари-Шарифа высадили десант, один пехотный афганский батальон, но и он оказался блокирован.

Мне в конце марта по радио поставили задачу выдвинуться к Санчараку и провести деблокировку.
Даты, к сожалению, могу путать, но не более чем на один день.

В походе участвовали:

1. 154 ООСПН без одной роты (осталась на охране лагеря) с приданной артиллерийской батареей Д-30 и танковым взводом;
2. батальон цирандоя из Щибаргана;
3. 30 человек добровольцев и партийных активистов из Акчи (я их последнее время брал на все операции, распределял по нашим взводам по 2 человека, и этим исключал любые провокации, ну и воевали они хорошо).

31.03.82 г. отряд вышел из ППД, под Акчой, прошел Шибарган, и Сари-Пуль это около 110 км. Встал на ночевку, где к нам и присоединился батальон цирандоя.
Временный лагерь мы всегда оборудовали следующим образом:
– в центре палатки УСБ, в них спал личный состав;
– палатки с четырёх сторон прикрыли бронетехникой;
– по периметру одна рота становилась в боевое охранение, копались окопы для стрельбы стоя (одиночные) в них размещались пулеметчики, а затем на окоп наезжало БМП или БМД в которой находились механик-водитель и оператор наводчик.

Складывалось впечатление, что на охране только техника стоит, а из нее, особенно ночью, плохо видно и вообще ничего не слышно. Основную охрану несли пулеметные расчеты, которые находились под боевыми машинами, и их не было видно.
Артиллерия обязательно пристреливала ближайшие высоты, с которых противник мог нас обстрелять, в том числе и из миномётов.
Как правило, если боевая задача ставилась из Кабула, мы входили в какую-нибудь оперативную группу, подразделения которой могли решать отдельные задачи. Управление шло по радио, так было и в этот раз. Руководил операцией генерал майор со штаба Армии, фамилию называть не буду.
Ночью, во время первой ночевки, он звонит мне и спрашивает мое решение на следующий день. Я доложил, что в 7.00 поднимаю людей, завтракаем, и в 8.00 колона начинает движение. Генерал поднял крик, что мы вышли на боевые действия, а не на отдых приказал поднять людей в 4 часа и вперед.

В конце марта светать начинает около 7 часов, а вокруг горы, здесь и в 8.00 темно. Дороги практически нет, тут и без душманов людей потерять можно. У нас днем БТР под откос ушел, часа три вытаскивали, слава богу, обошлось без жертв.
Я приказал начальнику штаба, старшему лейтенанту Ершову С.Н., в 4.00 садиться в БМП КШ (командно-штабная машина на базе БМП) и давать генералу дезинформацию, что мы уже совершаем марш. Натолкнулись на заминированный мост, разминировали, идем дальше.
А люди у меня спят, в 7.00 встали, почистили зубы, позавтракали и только потом пошли. До Санчарака была еще одна ночевка.
02.04.82 г. в первой половине дня, вышли к кишлаку Санчарак. Я сразу поставил танки на прямую наводку, затем развернул батарею, и они стали обрабатывать высоты вокруг кишлака. Где-то за час мы всех душманов разогнали.

Был и казус. На склонах противоположных сопок мы увидели, как убегают вооруженные люди. Я приказал ст. л-нту Частухину, командиру минометно-гранатомётной роты (к этому времени я поменял его местами с Якименко); развернуть гранатомёты АГС–17 и врезать им под зад. Врезали, а оказывается это местное ополченцы, обрадовавшись подошедшей помощи, пошли в атаку. Хорошо, что ни кого не убили, были только легко раненые.
03.04.82 г. Мы сделали бросок вверх по ущелью и взяли еще два кишлака практически без боя, так локальная стрельба. Было арестовано два исламских комитета в полном составе.

В 12.00 вернулись в лагерь под Санчарак. Руководитель оперативной группы, по радио, приказывает: «Вперед на следующий кишлак»! Пытался ему доказать, что после обеда выходить нельзя, нет фактора внезапности, да и к вечеру не управимся. Ничего не хочет слушать, вперед и все.
Таких оперативных групп, как правило, создавалось несколько, и начальники стремились выглядеть лучше на фоне других.
Пошли на очередной кишлак, названия его я не помню, ну и нас конечно ждали. Дорога была минирована итальянскими пластмассовыми минами. В колоне, прямо перед моим БТРом, подорвалась наша гаубица, но правда обошлось без жертв. Проверили кишлак, результатов ноль, дело к вечеру.
Генерал приказывает идти на следующий. Туда вошел один наш взвод, их обстреляли, и одно БМП разулось, слетела гусеница. Весь отряд стоял в 3-х км от этого кишлака в ущелье между двух хребтов, не где было развернуться. Уже стемнело, и я решил уходить в лагерь. К разувшейся БМП отправил своего заместителя по вооружению, капитана Ниязалиева с отделением ремвзвода. Они гусеницу натянули, только первое движение, она снова слетела. Очень узкая улица, как раз на ширину БМП, глинобитные дувалы в притык к машинам. Ниязалиев людей с НСПУ (прибор для стрельбы ночью из стрелкового оружия) посадил на крыши кибиток, и они не давали душманам подойти на бросок гранаты. За ночь таких попыток было несколько. Но видимо душманов было мало и они на атаку не решились. А мы с этим взводом провозились до самого утра.
Взводу помощь было не нужна, я Ниязлиеву предлагал несколько раз направить роту, но он отказался. Да и мне, затевать ночной бой, на незнакомой территории, при полном отсутствии каких-либо разведданных, совершенно не хотелось. И уйти без взвода я не мог, душманам могла подойти помощь. Задача была продержаться до тех пор, пока не вытащим взвод из кишлака.

Организовать оборону внизу ущелья, абсурд, перещёлкают как куропаток. Вытаскивать людей на высоты, а технику оставлять внизу (она не смогла бы подняться по крутым, скалистым склонам) тоже нельзя. Мне бы пожгли все машины.
Тогда я приказал командиру батареи Д-30, капитану Тютюник, прикрыть нас огнём батареи. Открыть огонь по местности вокруг колоны отряда, с таким расчетом, чтобы снаряды ложились вокруг нас и душманы не смогли бы к нам приблизиться. Я рассчитывал ещё и на психологический эффект от этой стрельбы. Слыша беспрерывные разрывы, душманы вряд ли отважились бы на какие-то действия. Тем более, что за два дня, мы их прилично потрепали.

Тютюник сначала категорически отказался выполнять приказ, боялся, что попадет по своим. И доказывал мне, что это не возможно. Его понять можно, кто потом отвечать будет? Тем более что огонь надо было вести с закрытых позиций, и к тому же ночью. Тогда мы с ним решили по-другому. Я весь личный состав спрятал за броню, они проспали до самого утра, а сам всю ночь корректировал стрельбу одного орудия, с него стрелял сам командир батареи капитан Тютюник.
Батарея находилась от нас по прямой, через хребты, на расстоянии около 8 км., в лагере под Санчараком. Я дал точку по карте, находящуюся от нашей колоны на расстоянии 1,5 км. Тютюник по радио командует: «Выстрел»! Я вижу вспышку, затем звук выстрела и смотрю где разрыв. Ну а затем уже не так сложно, командую вправо, влево, ближе, дальше. Если место разрыва меня устраивало то туда три, или даже пять снарядов беглым. Мы добились, чтоб снаряды ложились 200-300 м от нашего расположения. И так всю ночь. Один раз снаряд разорвался в метрах ста от моего БТРа, это было опасно. Так как эллипс рассеивания осколков составлял 250 метров. Но я каким-то шестым чувством понял, что будет «жопа» и прыгнул в люк, осколки по броне отбарабанили и все.
К утру от нервного напряжения, у меня дрожали руки, как у алкаша. Я не думал, что такое может быть. Устал страшно. Вытащили мы утром взвод, и пошли в лагерь. Я по радио замполиту, капитану Воронову, ставлю задачу, чтобы нашёл бутылку водки. Он взмолился: «Где я вам её здесь возьму»? Говорю: «Где хочешь».
Приходим в лагерь, встречает Воронов с двумя пакетами кишмишовки. Это местный самогон, отвратительного качества. Я выпил залпом армейскую кружку этой гадости и, наверно впервые в жизни, получил огромнейшее удовольствие от спиртного.

Приказал личному составу и афганцам почистить оружие и ложиться спать. Только хотел сам устроиться подремать, ведь всю ночь не спал. Меня опять вызывают к рации, и генерал требует идти на очередной кишлак Тагай-Ходжа-Суфла, и это опять около 12.00. Пытался его убедить не делать этого, бесполезно. Доложил, что приступаю к выполнению приказа, а сам разрешил людям спать.
Прошло около часа, мне докладывают, что летят вертушки. Я скомандовал: «По коням!», и мы пошли на кишлак. Было понятно, что это летит тот самый генерал.

4.04.82 г. около 14.00 мы подошли к кишлаку нас там естественно ждали. Подрывается «Шилка», чудом остался живой механик-водитель и погибает замполит 2 роты старший лейтенант Статкевич В.В.. Пуля попала прямо ему в голову, но крепкий парень, он еще 2 часа жил, умер уже в вертолете, когда его доставляли в госпиталь.
Докладываю о происшествии генералу, он сразу заволновался «Как же это могло случиться?» Тогда уже жёстко спрашивали за потери. Я ему повторил, что кишлак надо брать на рассвете, а не в обед. Он приказал остановить операцию и вернуться в лагерь.
5.04.82 г. мы простояли под Санчараком, прилетели большие начальники из Мазари-Шарифа, укрепляли местную власть.
6.04.82 г. пошли назад в Акчу (ППД). В 20 км севернее к. Санчарак нас встретило местное население, человек 30 из них были вооружены, и попросили нас, чтобы мы освободили их женщин, которых якобы увели в соседний кишлак, толи душманы, толи просто жители того кишлака.
Я побоялся вмешиваться в эту ситуацию, посоветовался с хадовцами, они сказали, что возможно это просто провокация.
Я подарил мужчинам кишлака два ящика ручных гранат, и предложил им самим вернуть своих женщин.
Переночевав, не доходя, Сари-Пуля, мы 8.04.82 г. вернулись в свой базовый лагерь. До нас, да и после нас в Санчарак никто не ходил.

На операции погиб один человек:
Статкевич Владимир Владимирович – старший лейтенант, заместитель командира роты по политической части, 1958 года рождения. Награжден орденом «Красная Звезда». Домашний адрес: Житомирская обл., с. Старосельцы, ул. Ленина – 1. Мать – Статкевич Нилла Кириловна.

Я вместе с бывшим начальником штаба отряда Ахметовым Р.М., и бывшим командиром группы Анциферовым А.А., бывал несколько раз на могиле Володи в селе Старосельцы. Виделись с Ниллой Кирилловной, Володя был её единственным сыном. Тяжёлые ощущения. Единственно, что радует, так это то, что земляки не забыли Володю. Напротив школы, где он учился, стоит монумент из красного гранита, отображающий горы. И барельеф Володи на фоне этих гор. В школе есть музей, посвященный афганской трагедии, там имеются документы и фотографии старшего лейтенанта Статкевича В.В.
Несколько раз я ездил в гости к Нилле Кирилловне со своей семьёй, в одну из таких поездок с нами был мой брат Юрий, он служил в одной роте с Володей.

Будни

26 апреля в Акче праздновалась годовщина Саурской революции. Мы небольшой делегацией принимали участие в этом празднике. До нашего прихода душманы не позволяли этого делать. Всё как положено, торжественная часть, а перед ней исполнение гимна Афганистана. Но всё это во дворе перед улусвали. Ну и, конечно же, концерт.
Первые правительственные награды в батальон пришли в начале мая 1982 года, это были награды за взятие Джар-Кудука. Вручал я их на построении батальона. В эти же дни у нас уезжала первая партия уволенных в запас. Как и положено было организовано прощание со знаменем. Ребят посадили на вертолёт, и прощай Афган.

Акчинская трагедия

В середине мая меня отпустили в отпуск. Летел я через Кундуз, от туда шли самолёты на Союз. Прилетаю вертолётом в Кундуз, на аэродроме говорят, что сегодня рейсов на Ташкент не будет, за исключением спецрейса, который улетает буквально через полчаса, но на нём везут в Союз гробы с погибшими, он делает промежуточную посадку в Ташкенте. Так, что если я не против, то меня посадят. Вот так я и летел, двенадцать гробов с погибшими, сопровождающие и я.
Находясь в отпуске, я постоянно получал письма от начальника штаба, так, что был в курсе всех событий.
В июне в отряде произошла трагедия. Я о ней узнал в Алуште, отдыхал там в санатории. Сижу на балконе читаю письмо, где написано, что в отряде 6 июня погибло шесть человек. А внизу шумит дискотека, молодёжь полупьяная, да и не только молодёжь. И не кому нет дела, что где-то идёт война и гибнут совсем ещё пацаны. Ну, а главное, что про это не кому, не звука. В Афганистане уже третий год шла неизвестная война. И такая злоба в груди поднялась на всех и на вся, что хоть вой.

А произошло следующее. 5 июня оперуполномоченный отряда ездил в Шибарган и оттуда привёз развединформацию, что якобы в одном из кишлаков находится склад оружия. Но информация была непроверенная, да и в лагере оставалась только одна рота, остальные были на операции. И начальник штаба, старший лейтенант Ершов С.Н., решил не рисковать, и не выходить на реализацию полученной информации. Но особист начал на него давить.
Он и раньше пытался делать то, что его служебной деятельности не касалось. Пытался указывать командирам, как надо командовать подразделениями. Когда я был на месте, то не давал ему высовываться, а здесь он решил, что пора показать всё своё умение. И в результате рота попала в хорошо подготовленную засаду. Да и какая там рота, ходило всего семь БМДшек.
Подбили, из гранатомёта, машину, в которой находился Ершов. Сам он был ранен в лицо, но, не видя ничего, продолжал управлять боем. Приказал спешиться, так как в подбитой машине оставаться было опасно, да и рация там была разбита. Команды отдавал замполиту роты лейтенанту Ермакову, а тот докладывал ему обстановку.

Рота была вынуждена занять круговую оборону. Только особист куда-то пропал. Ершов послал сержанта Листопада найти его, и тот вытащил его из десантного отделения подбитой машины, он не выполнил команду спешиться, видимо в штаны наложил.
Вместе с машиной Ершова была подбита ещё одна и весь её экипаж погиб. Но душманы просчитались. Уничтожить роту они не смогли. Чётко организованная оборона и подошедшие из лагеря Шилки сделали своё дело, противник, понеся потери, был рассеян. Почему я так мало пишу об этом бое? Потому, что не был его участникам, и всё мною написанное взято из рапорта Ершова.

Приехав с отпуска, я пытался разобраться в причинах этой трагедии. Причиной были амбиции одного, и податливость другого.
Каждый должен заниматься своим делом. Ещё в начале весны мы получили устный приказ командующего Армией, запрещающий назначать замполитов подразделений, командирами этих подразделений даже временно. Мне это, было не понятно. Если уходил в отпуск командир роты, я всегда отдавал приказом, исполняющим обязанности ротного, замполита этой же роты. Назначать взводного, это факир на час, то, что он будет командовать замполитом, вряд ли.

Причина этого приказа оказалась в том, что в одном из полков замполит батальона, оставаясь за комбата, самовольно организовал какую-то операцию, на которой потерял много людей.
Когда я прибыл из отпуска, уже во всю шла подготовка к нашей передислокации в провинцию Саманган. Было жалко уходить из под Акчи. Много сил, и даже жизней, было потрачено на стабилизацию обстановки в этом районе. Но приказ есть приказ.

Прощай Джаузджан, здравствуй Саманган (передислокация)

В первой половине июля мы начали передислокацию в новую зону ответственности. Самое сложное было перевести жилые домики, их было уже 14 штук. Я сейчас уже не помню, сколько нам дали трейлеров для их перевозки, толи два, толи вообще один. Помню, что они сделали несколько ходок, но так как сроки передислокации были очень жёсткие, в отведённое время мы не укладывались. И тогда было принято решение домики тащить волоком, зацепив за танки. На них снизу были металлические полозья в высоту сантиметров 25, когда мы их притащили на новое место, осталось, сантиметров 5 метала. Ведь тащить пришлось около 125 километров, и всё время по асфальту. Грохот стоял страшный. Танки ревут и к этому ещё скрежет железа по асфальту.
Когда тащили по сельской местности ещё не чего, только в кишлаках ишаки и собаки разбегались от дороги в разные стороны. Но самое сложное, конечно, было тащить их через Мазари-Шариф. Дело в том, что обходной дороги не было, и мы волокли вагончики прямо через центр города. По кольцу вокруг знаменитой голубой мечети.
Баню, нашу гордость, мы по кирпичику разобрали и перевезли на новое место. Где, в течение месяца, её собрали.
Место под новый лагерь я выбирал сам. Мне, было, предложено расположится на окраине Айбака, административном центре провинции Саманган, в зелёной зоне. Заманчиво, при той жаре, какая бывает здесь в течение шести-семи месяцев, но я категорически отказался. И выбрал место в десяти километрах севернее Айбака, рядом с дорогой Термез-Кабул, недалеко от реки Саманган. Место было выбрано так, что до ближайших высот было около трёх километров, этим был исключён обстрел лагеря не только со стрелкового оружия, но и из 81-мм американских миномётов, которые были у душманов. Стоящий под Айбаком пехотный батальон обстреливали, чуть ли не каждую ночь.

И ещё одно. Из Айбака подразделения отряда не смогли бы скрытно выходить на операции даже ночью. А здесь мы встали на перекрёстке двух долин и могли в любое время суток идти в любом направлении. Вода была рядом, прямо на реке мы поставили МАФС (станцию по очистке воды). А для её безопасности рядом построили башню из глинобитного кирпича в три этажа.
Одна такая башня у нас была на старом месте дислокации. И там мы начали строить высокий глинобитный забор, чтобы прикрыть лагерь со стороны зарослей камыша, которого было очень много вдоль реки Балх, рядом с которой мы и располагались.
На старом месте дислокации, рота, заступая в боевое охранение, шла в месте со своей боевой техникой. Так было во всех советских гарнизонах. Вокруг лагеря были установлены, кроме сигнальных мин, ещё и боевые.

На новом месте мы решили сломать эту традицию. Во всех четырёх углах лагеря построили башни, такие же, как на реке. Башня была рассчитана на отделение. На всех этажах имелись бойницы для стрельбы. А на самом верхнем этаже стоял пулемёт ПК, спаренный со станцией ПСНР (переносная стация наземной разведки). Рядом с башней, естественно со стороны лагеря, размещался блиндаж, в котором и находилось отделение, а на башне была только дежурная смена. Проникнуть в башню можно было только через лаз в полу, который вёл в блиндаж, других входов не было.
По периметру, между башнями, был сооружён высокий забор из колючей проволоки, с внешней стороны которого было установлено МЗП (малозаметное препятствие). Для несведущих, это тонкая, мало заметная проволока, которая лежала спиралями и была трудно проходима. Мины мы поставили только сигнальные. На старом месте дислокации, у нас подорвался солдат, на своей же мине. Но мы сделали хитрый ход.

Я приказал начальнику инженерной службы отряда, капитану Василегину, в течение недели, днём и ночью, подрывать вокруг лагеря боевые мины. А затем пригласил к себе в гости аксакалов ближайших кишлаков, вроде бы как для знакомства. И в конце встречи сказал им, что если они захотят со мной встретиться, то идти надо только через КПП, от дороги. Так как вокруг лагеря всё заминировано, и что наверно они слышат, как на установленных минах, подрываются суслики.
Лагерь в этот раз мы планировали более тщательно, уже был опыт. Построили, своими силами, больше капитальных строений. На старом месте, таким строением, была только баня.
Каждая рота, также как раньше имела две палатки УСБ. Но если раньше мы копали котлованы, на новом месте от этого отказались. Летом в эти котлованы заползала всякая дрянь и змеи и скорпионы.
Здесь было найдено другое решение, я уж не помню, в какой роте это придумали. Строится здание из дикого камня, вокруг его море. Стены толщиной 50-60 сантиметров, но без крыши. Не из чего было её делать.

Цемент, на строительство стен, мы добывали у проходящих мимо, наших колон. А затем на эти стены натягивалась палатка. Со стороны, кажется, что стоит палаточный городок. Но ни одна пуля, не пробила бы, те стены.
Правда, благодаря нашей еженощной работе, и попыток таких не было. Но об этом чуть позже.
За жилыми помещениями располагались ротные кладовые. Мы их сделали по старинке блиндажного типа.
Дальше шла линия Ленинских комнат, они были предназначены для отдыха личного состава и проведения классных занятий. Их строили, также как башни, из кирпича сырца. Благо строительного материала под ногами сколько угодно. Я в школьные годы занимался этим кирпичом и знал технологию его производства. К тому же нам помогали солдаты из цирондоя и пленные душманы.
Из кирпича были построены также караульное помещение и КПП.
Работа по строительству проводилась большая, потому как надо было всё успеть до зимы. И ни кто нам не прейдёт, и не сделает. Более того, все 100% стройматериалов мы доставали сами. Я помню удивление офицеров приехавших из Кабула и увидевших асфальтированные дорожки, правда, их было очень мало. В ближайшей округе асфальтных заводов не было, но голь на выдумки хитра.

Командир РМО (рота материального снабжения) капитан Свиридов, где-то нашёл брошенный асфальтный завод. Привёз глыбы старого, брошенного асфальта, и использовал их для покрытия дорожек.
А делалось это так. Куча старого асфальта обливалась соляркой и поджигалась. По мере горения он размягчался, его разбивали лопатами, размельчали и укатывали.
Чуть позже к входу в мой вагончик сделали пристройку, прихожую, стало уютней, да и вид стал более респектабельный. Я уже писал, что в левом крыле моего вагончика располагалась комната советско-афганской дружбы. Там мы принимали всех наших гостей и не только афганцев.
Строительство строительством, но мы ежедневно выполняли свою основную задачу, поставленную перед нами Командующим 40 Армией. Стабилизация обстановки в зоне ответственности, а это более 100 километров только вдоль дороги Ташкурган - Рабатаг.

На этом участке душманы били наши колонны с грузами, идущими на Полихумри, где размещались армейские склады и далее на Кабул. Кроме того, они совершали диверсии на топливопроводе Термез - Полихумри. По двум трубам шли: дизтопливо для техники, и керосин для авиации.
В течение месяца мы навели порядок в зоне ответственности. Последняя засада душманов, на транспортную колону, состоялась 12 августа 1982 года. И до самой передислокации отряда под Джелалабад, в ноябре 1983 года, ни одной засады. Мы их били в момент выхода на засады. Они выходили под утро, а мы их уже ждали с вечера. Кроме того, мы проводили засадные действия не только у самой дороги, но и на тропах идущих с гор в долину. Периодически проводили блокировки и зачистки кишлаков.

Во время проведения одной из таких операций, южнее Айбака, был ранен осколками гранаты мой брат, в голову и ногу. Осколок из ноги вытащили, а осколок в голове носит до сих пор.
На этой же операции погиб солдат с Юриного взвода.
Снайпер рядовой Капустин Виктор Владимирович , 1963 года рождения. Награждён орденом «Красная Звезда» посмертно. Захоронен в Бурятской АССР, г. Улан-Удэ, 502 км., пос. Нахаловка. Мать – Капустина Людмила Степановна.

На одной из операций, в районе Айбака, я, стоя на БТРе, чтобы было лучше видно, руководил боем, и наводил на цели боевые вертолёты. В районе КП обстановка была спокойная, душманы были надёжно зажаты подразделеньями отряда, и оставалось их только додавить.
Вдруг получаю удар в плечо и лечу на землю. Поднявшись, ничего не могу понять, ведь ударил меня один из моих телохранителей. Оказывается я, увлёкшись, не слышал, как по броне, рядом со мной, щёлкали пули. Стреляли сзади, из кишлака, и видимо из малокалиберной винтовки, так как выстрелов слышно не было. Да я и не мог услышать, шум в наушниках, рокот вертолётов заходящих на удар, а парень услышал и сбросил меня на земля. К сожалению, не помню, кто это был, в бою не до этих мелочей, сегодня ты мне помог, завтра я тебе, это нормально.
Мы обросли не плохой агентурой, в основном это заслуга начальников разведки отряда. На первом этапе, это был лейтенант Игорь Скирта, а затем,
старший лейтенант Александр Иванов.

Игоря сняли с должности, хороший офицер, но допустил грубую ошибку. Оставаясь за начальника штаба, как-то получилось, что из командования отряда, в лагере не было ни кого. Толи на операции были, толи в Кабуле. Он поставил в паспорте офицера чужой части, штамп и печать о разрешении выезда в Союз. Мы пользовались таким правом, но только для своих. А этот скот Игоря обманул, сказал, что в суматохе, в его части забыли это сделать, и дезертировал. И Скирта оказался, чуть ли не соучастником. Обошлось снятием с должности.
Во время прочёсывания кишлаков, местные власти обязательно проводили разъяснительные беседы.
Губернатора провинции в начале осени куда-то перевели, и на его место назначили нового, таджика по национальности.

Война войной, но мы были вынуждены сдавать проверки по боевой подготовке, точно так же как в мирное время. Кому нужно было это очковтирательство?
С Кабула приехала комиссия штаба армии. Провели, как это и положено строевой смотр, а затем вперёд, сдавать все положенные предметы. Ну, с политподготовкой всё понятно, её сдавали в палатках. А вот предметы боевой подготовки, я предложил принимать в бою. Провели блокировку кишлака – оценка по тактике. Набили душманов – оценка по огневой подготовке.

Как-то раз приехал какой-то начальник и обнаружил, что в отряде нет плана действий при применении противником ядерного оружия. Увидев мою отвисшую челюсть, пояснил, что сам понимает, что это бред, но так требуют сверху. Пришлось писать какую-то чепуху.
Побывавший в отряде начальник разведки Армии полковник Власенков, заставил меня переписать несколько характеристик на моих заместителей. Одним из пунктов, в которых, я указал: «На подлость неспособен», сказал, что такое писать не принято.
Я ему благодарен за то, что он научил меня работать с документами приходящими из вышестоящих штабов. Ведь командиром отдельной части в мирное время я не был, а в Афгане было не до бумаг. В боевую работу он не вмешивался, значить разделял наши взгляды. Ну и он писал на меня характеристику для поступления в Академию им. М.В. Фрунзе.

Мы продолжали, практически ежедневно, проводить не большие локальные операции. Душманы не выдержав нашего прессинга, прислали ко мне парламентёров с просьбой, чтобы мы не трогали их кишлаки. Так как мы не даём им возможности встречаться с жёнами. Они вынуждены каждый вечер уходить в горы, так как боятся попасть в западню, зная, что мы прейдём ночью, но куда, и когда неизвестно. В обмен, они предложили мне, что на моём участке не будут трогать ни колоны, ни топливопровод. Я предложил им пойти и сдаться властям. Они не вняли моему совету и за это поплатились. Спустя полтора месяца мы полностью разгромили две самые мощные группировки мятежников в районе нашей ответственности, но об этом позже.
Были в нашем районе группировки мятежников, которые перешли на сторону власти и стали называть отрядами самообороны. У нас с ними были прекрасные взаимоотношения. Одна из таких группировок находилась в соседнем кишлаке, в восьми километрах от нас. Они не только помогали нам на операциях, но и проводили их сами и воевали лучше, чем правительственные солдаты. Те были подневольные, а эти все добровольцы.

Были случаи, когда командир этого отряда приезжал ко мне и просил дать ему два «зарипущь», так они называли танки.
В беседе выяснялось, что по их данным, в один из кишлаков пришла группа душманов из Пакистана, и они хотят провести операцию по их задержанию.

Танки, я ему конечно, не давал. Мы с ним договаривались так, я одной ротой блокирую кишлак, а он со своими ребятами работает внутри кишлака. Эти операции проводились, как правило, днём, но всегда имели хоть и маленький, результат. Бывшие мятежники хорошо знали всё местное население, знали, кто есть кто. Они лучше нас знали, где в кишлаке можно спрятать оружие. Поэтому из кишлака, с пустыми руками, ни когда не возвращались.
Мы тоже были в выигрыше, проводя операцию, я привлекал минимум своих подразделений, и главное не рисковал солдатами. В конце концов, все не большие операции, мы стали проводить именно с этим отрядом самообороны.
Я несколько раз был в гостях в этом кишлаке, они мне показывали недавно открытую школу и свой быт. Большой проблемой для них, зимой, было отопление своих жилищ.
Это проблема всего Афганистана, ведь там дрова продавались на вес, как фрукты или овощи. Территория страны безлесная.
Мы с командиром отряда договорились, что он берёт под свою охрану 10 км. дороги и топливопровода, что находятся рядом с ними. А за это, мы ему будем выдавать каждый месяц две тонны керосина, на том и порешили.
У меня был договор, с командиром подразделения охранявшим топливопровод, о том, что эти две тонны он будет выделять, они для него мелочь.
На отрезки дороги, что вела от этого кишлака к нам в лагерь, мы проводили занятия по физической подготовке, марш-броски. Конечно, перед этим выставляли посты охраны. У нас в лагере мы сделали спортивный городок, но бегать там было негде, а спортивную форму поддерживать надо всегда. А уж в условиях ведения боевых действий это жизненно необходимо.

Я и сам раза четыре в неделю пробегал эту дистанцию. Охраны я, конечно, не выставлял, просто 300 метров сзади меня, шёл БТР. Ну и бежал я, хоть и в спортивной форме, майка и трусы, но с наганом в руках. Время забега я постоянно менял и считал, что нахожусь в полной безопасности, но оказалось что это не так.
Как-то раз я пробегал мимо афганцев из соседнего кишлака, они сидели на корточках у дороги и ждали автобус. Когда я поравнялся с ними, они поднялись и стали, кланяясь, здороваться со мной, говоря: «Салам Алейкум командон!» Значить они знали кто я. Было понятно, что эти пробежки надо прекращать, так как был шанс прибежать на тот свет.

Был ещё один курьёзный случай, связанный с этим участком дороги. Все считали его совершенно безопасным, но никогда и не в чём полностью уверенном быть нельзя. Везде надо применять принцип монашки, простите меня за грубость и пошлость, но из песни слов не выбросишь и более точно и ёмко этот принцип выразить не возможно. «Бережённого, бог бережёт!» - сказала монашка, надевая презерватив на свечку.
Так вот один из командиров взводов 3-го МСБ, который дислоцировался в Айбаке, решил провести занятие со своим взводом по горной подготовке. Похвальное рвение.
Место они выбрали не далеко от нас, не более километра, рядом с трассой Термез - Полихумри. Там была не большая, скалистая высота, удобная для занятий. Но как только они добрались до середины высоты, были сверху обстреляны душманами. Видимо у них там был наблюдательный пост. Взвод так прижали, что они не могли, не спустится вниз не, тем более, подняться наверх. Люди находились на скалах, где можно было улететь вниз и без обстрела. Внизу они не оставили не кого, кто бы мог сообщить о беде, или хотя бы поддержал их огнём.

Спасло этот взвод то, что часовой на одной из наших башен услышал отдалённые выстрелы, а любой выстрел в нашей зоне это был сигнал тревоги. Мой заместитель, капитан Посохов В.Н., взял роту, и, обойдя высоту с тыла, в течение получаса навёл порядок и снял взвод со скал. Слава богу, что ни кто из горе альпинистов не пострадал.

Где-то во второй половине августа к нам в лагерь прилетел новый Командующий 40 Армией генерал-лейтенант Ермаков, он совершал облёт войск. Вид у него был очень сердитый, видимо его где-то уже накрутили.

Напротив нашего лагеря стояла транспортная автоколонна. Командующий, взяв меня с собой, пошёл её проверять.
Когда он потребовал начальника колонны, то к нам вышел субъек, в тапочках на босу ногу и с голым торсом. При этом через ремень брюк у него отвисал приличный животик. Командующий чуть не поперхнулся от злости. Примерно так же выглядели и солдаты из этой колонны, жара правда была около 40 градусов. Но это не могло быть смягчающим обстоятельством, ведь они находились на выполнении боевой задачи, и здесь расхлябанности быть не должно. Ермаков приказал мне арестовать начальника колонны, он оказался майором, а колонну задержать и досмотреть.
Так мы получили от Командующего ещё одну задачу. В последствии мне было выдано удостоверение на право задержания и досмотра любой советской колонны проходящей через нашу зону ответственности. Но об этом чуть позже.

Командующий вернулся в лагерь и приказал собрать офицеров. Разгоряченный только что увиденным, он стал очень эмоционально взывать к нашей офицерской совести. Я всё слушал, понимая, что у него накипело на душе, но когда он назвал нас пагононосителями, я не выдержал, встал и сказал ему, что здесь сидят боевые офицеры и что у каждого из них минимум два ордена. Генералы, из свиты командующего, сидевшие за его спиной, сделали страшные лица и замахали мне руками. Ермаков спокойно меня выслушал, движением руки приказал сесть и продолжил беседу. После окончания этой встречи он подозвал меня и сказал, что так разговаривать с Командующим нельзя, но что я нахожусь на правильном пути.
Когда я провожал его на вертолёт, кто-то из сопровождающих обратил внимание, что офицеры отряда не носят поперечный ремень от портупеи.
Ранее, я уже писал о том, что ввёл в отряде некоторые изменения в форме одежды. Этот заплечный ремень анахронизм оставшийся с того времени, когда носили на боку шашку. Он был не удобен и в мирное и в военное время.

Кроме того, внутренний наряд, дневальные по роте, у нас в отряде, летом, несли службу в шортах и рубашках с коротким рукавом, но обязательно в касках. Это была вынужденная мера. Спецназ презирал каски и по снабжению они нам были не положены. Но жизнь показала, что каска необходима, она часто спасала жизнь. Когда группы шли на засады, я не требовал, чтоб они брали с собой каски, лишний вес и неудобно их с собой тащить. Но если на блокировку, то каска обязательна.
Каски, чтобы они не блестели на солнце, мы обтягивали маскировочной сетью серовато-жёлтого цвета как окружающая местность.
Ермаков заметил на ходу, что командир отряда здесь является начальником гарнизона, как он решил, так и должно быть.

В последствии я несколько раз был в Кабуле, утверждал у него план стабилизации в районе ответственности. И когда ему докладывали, что прибыл командир 154 ООСПН, он принимал, вне всякой очереди. Мне, конечно, льстило, что отряд на хорошем счету у Командующего.
Однажды я был в Кабуле, на каком-то расширенном совещании, присутствовали командиры всех дивизий и отдельных полков 40 Армии. Командующий подводил итоги боевой деятельности и дисциплины. Когда очередь дошла до передвижения колон, он сказал: «Есть у меня там, на трассе батальон, который наведёт порядок со всеми вашими колонами».

Подняв меня, спросил, не объел ли наш отряд, личный состав задерживаемых нами колон. А я, как раз в течение месяца, не мог решить вопрос по возврату истраченного на них продовольствия. Командующий приказал в трёхдневный срок решить этот вопрос, и он был решён.
После совещания меня подозвал заместитель командующего по вооружению генерал-майор Крянга и попросил, что если будут какие-то проблемы с его колонами, они возили в Союз технику на ремонт, чтобы я не выходил на Командующего, а звонил ему. Я воспользовался ситуацией и тоже высказал ему просьбу о выделении отряду сверхштатной техники. В течение двух недель мы получили 10 единиц БРДМ-2 (боевая разведывательно-дозорная машина) и 3 единицы МТЛБ (малый тягач легко бронированный).
БРДМ-ы мне нужны были для патрулирования, чтобы не гонять свои БТР-70, которые мы брали только на боевые операции. А МТЛБ, были прекрасными тягачами, для транспортировки подбитых БМП. Одну из них я отдал в медицинский пункт, во время боя прямо в ней можно было проводить операции, а не ждать пока прилетят вертушки. Сколько ребят спасли наши хирурги благодаря этой машине.
Ну и конечно у нас была трофейная техника, которую мы не сдавали, как это было положено, а использовали в своих нуждах.

В отряде по штату была машина для перевозки воды, водовозка, как говорят в народе. Это был ЗИЛ-130, который мог взять только 3,2 тоны воды. Это было недостаточно если весть отряд выходил на операцию. Да и проходимость у него была плохая, только по асфальту ездить. На одной из операций мы захватили у душманов американскую машину «Интернациональ», она брала 25 кубов воды и проходимость была гораздо лучше. Вот её мы и брали на операции.
Затем у нас появились две чешские Татры, которые брали гораздо больше, чем имеющиеся в нашей роте материально-технического обеспечения ЗИЛ-131. На них мы возили из Термеза продовольствие и боеприпасы. Вешали на них свои номера, и здравствуй Союз.

Помню, как один раз заместитель по вооружению инструктировал офицера убывающего в командировку в Термез: «Если тебя остановит ВАИ (военная автоинспекция), бросайте машины и назад в Афганистан, главное чтобы вас не поймали, а здесь мы как-нибудь отбрешемся.
Машины были неучтенные, при задержании, скандал был бы, на самом большом уровне. Но отряду было целесообразней посылать две Татры, чем 5-6 Зил-131, и мы посылали.
Главное качество руководителя – способность принять решение и нести за него ответственность.
К нам были прикомандированы на постоянной основе два БТС-а, это тягачи на базе средних танков. Они имели на вооружении крупнокалиберные пулемёты ДШК, большего им было не положено. Их назначение было таскать подбитые танки. Но так как они имели большие короба, мы засыпали туда песок и установили на одном установку ЗСУ-23-2 (выпросили в Армии), а на другом 82-мм миномёт, и этим ещё увеличили свою огневую мощь.

Патрулирование дороги, мы осуществляли только тогда, когда была возможность, ни какой обязаловки не было, и занимались этим, только 4-я рота (гранатомётно-миномётная) и 5-я рота (инженерно-огнемётная), у них у каждого водителя БТРа, был ещё и БРДМ. Роты спецназ были постоянно в деле.
На новом месте мы выработали и новую тактику применения групп. Так как засады мы делали или рядом с дорогой или не далее 10 км. от неё, то стали вывозить группы на БТРах. Выходят ночью три БТРа и в нужной точке на ходу группа десантируется. А затем, пролежав рядом с дорого минут двадцать, уходит на место проведения засады. Применяли ещё один способ. Днём доставляли группу на один из блокпостов, где находилось подразделение трубопроводчиков и их охрана, а затем уже оттуда группа уходила на место проведения засады.
Был случай, когда нам отказали в размещении группы на посту. Командир подразделения трубопроводчиков, старший лейтенант Султанов, начал нести какую-то ерунду о согласовании с его начальством. Когда мне доложили, я приказал сделать засаду рядом с постом. Ну, и конечно, ночью мы взяли две наливные афганские машины и самого Султанова. Сдали эту сволочь военному прокурору. Не было о нём ничего слышно месяца два, а затем опять появился всё на том же посту. Откупился видимо подлец. Как у меня под ложечкой сосало, поставить задачу снайперу, снять эту сволочь.

После выброски группы, у КПП лагеря вставал на боевое дежурство взвод на БМП, как мы его называли взвод пятиминутной готовности. Личный состав находился в боевых машинах полностью экипированный. Как только дежурный по лагерю получал от группы сигнал, что она ведёт бой, этот взвод немедленно уходил на помощь. В казарме находилась рота 15-ти минутной готовности. Люди спали полностью одетыми и с оружием, разрешалось только снять обувь. Эта рота уходила вслед за взводом.
Как только дежурному поступал сигнал о начале боя группой, он был обязан сообщить мне, но, как правило, этого и не требовалось. У моей кровати стояла радиостанция, которая была постоянно включена. И пока обстановка была спокойная, переговоры командира группы с дежурным по лагерю, тоже были тихие и спокойные, я спал. Но как только, они переходили на повышенные тона, я сразу просыпался и брал руководство на себя. Для того, чтобы поднять весь отряд, и выйти на помощь, требовалось не более получаса.

Всё, о чём я говорю, есть итог не только моих мыслей и задумок, а результат работы всех офицеров отряда и в первую очередь моих заместителей.
Работы прибавилось, мы стали патрулировать дорогу, с задачей обеспечения порядка, и не допущения всевозможных торговых сделок наших военнослужащих с афганцами. Ведь продавать пытались всё, или почти всё. Очень много безобразий было, в основном, в колонах тыла Армии, где перевозки осуществляли специализированные автобатальоны.
В колонах наряжаемых от частей порядка было больше, так как начальниками колон назначались офицеры этих же частей. Они имели боевой опыт и опыт руководства людьми.

А вот начальником колоны тыла армии, мог быть, кто угодно. Я встречал бывшего авиатехника, видимо не за хорошие дела его убрали из авиации. А один раз, даже встретил своего знакомого по Чирчику, он был хирургом в местном госпитале, но страшно пил. Вот его и сплавили в Афган.
О чём думали те люди, которые его посылали. Он не в состоянии управлять самим собой, а ему дают до сотни машин, сотни людей и вперёд по Афганистану. Да если бы он и не был пьяницей, может ли хирург или лётчик организовать охрану колоны, взаимодействие при нападении противника, и руководить боем. Они просто из специфики своей подготовки не умеют этого делать, да и не должны уметь. Кадровиков, за такие назначения, надо отдавать под суд военного трибунала.

Я помню, когда уже служил в Батуми, заместителем командира полка, всё пытались отправить в Афганистан одного из замполитов рот. У него явно, что-то было не в порядке с психикой, как в народе говорят: «Не все дома». Я был начальником аттестационной комиссии, и конечно, его на отправку в Афган не пропускал, хоть он туда и рвался. Но как только, я уехал на сессии в академию, его туда, всё же отправили. Уж не знаю, чем это закончилось.

Нам в отряд присылали, механиков-водителей БМП и операторов-наводчиков, из Ашхабадского учебного полка. Они могли завести машину и тронутся с места. Навыков вождения, ни каких. А ведь людей отправляли воевать.
Мы были вынуждены создавать учебные группы и в течение двадцати дней, ежедневно, механики занимались вождением, а операторы-наводчики стреляли. И только после этого, они допускались на боевые операции.

Не многим лучше, была поставка, нам разведчиков из родной бригады. Люди приходили очень слабо подготовленные. Их учили чему угодно, но не тому, что надо на войне. Мы были вынуждены откомандировать в Чирчик своих офицеров. И они сами готовили нам пополнение.
А против своих пьяных колон, приходилось даже проводить спецмероприятия. Однажды нам поступила информация. Что на озере, это в 20-ти км. от нашего лагеря, встала на ночёвку, такая, не управляемая колона.
Операцией руководил мой заместитель, Вячеслав Посохов. Пришлось ждать, пока это воинство заснёт, пьяные, с оружием, они были опасны. Под утро, сняв полусонные посты, ребята их разоружили, слегка помяв им бока.

Все подозрительные колоны мы приводили к своему лагерю, там был сделан специальный отстойник. Я ставил задачу, одной из своих свободных рот разгрузить пять-шесть машин. Дело в том, что такие колоны везли через границу контрабанду, в основном водку и в громадных количествах. Пограничники и таможники были не в состоянии надёжно противостоять им. В колонах, как правило, 70 -100 автомобилей и это в основном КАМАЗы. Нагружено в каждую машину до пяти тонн, например угля. Что могут сделать 3-4 таможника, поверхностный осмотр. А под углём два ящика водки, как их обнаружить. Только если разгрузишь. Вот мы и разгружали.

Как только, хотя бы в одной машине, мы находили контрабанду, всё колона арестовывалась. Начальник колоны сажался на гауптвахту, а личный состав колоны приступал к разгрузке всех, без исключения машин. Но под нашим руководством. О задержании колоны я сообщал в Кабул.
Улов бывал и двадцать, и тридцать ящиков водки. Один ящик я, как правило, оставлял себе. Не для того, чтобы её по ночам пить. Дело в том, что ко мне часто, в гости, приезжали представители местной власти, и надо было накрывать стол. А где взять спиртное? В продаже его нет, вот я и выходил из положения. Но взятая водка была под строгим моим контролем.
Всю остальную выносили на плац. Я приказывал построить свой отряд и личный состав колоны. На глазах у них, вся водка выливалась на землю.
Но как-то раз, приходит ко мне дежурный по лагерю, и докладывает, что наши солдаты, пытаются кружками черпать водку из луж. Её было так много, что она не успевала впитываться в землю.

После этого случая, я приказал выливать водку в вёдра, и выплёскивать её на пол солдатского сортира, за одно и дезинфекция.
Как-то после очередной, такой помывки туалета, к нам приехали советники из Айбака. Понюхов воздух они спросили: «У вас, что батальон перепился, вонь водкой на всю округу»? Дело в том, что лето, жара за 40, и пары от водки разнесло на большое расстояние.
Слухи, о нашей специфической дезинфекции туалета, дошли и до Кабула. Звонит мне Тер-Григорьянц и задаёт вопрос, что мы делаем с конфискованной водкой. Когда я ему сказал, что мы используем её для помывки туалета, он возмутился и сказал, что это не государственный подход к делу. Водку надо сдавать в военторг и там её будут реализовывать. Я сказал, что понял, но не разу мы водку в военторг не сдавали. Не черта в Афгане водкой торговать.

В сентябре месяце в отряд приехал начальник разведки Туркестанского военного округа генерал-майор Дунец Василий Васильевич. До этого у меня были встречи с этим человеком, но ещё в мирное время, в основном на каких-нибудь занятиях. Личного контакта не было, в нашей среде он слыл довольно жёстким человеком. Готовясь к встрече, я готовился дать отпор возможным наездам.
К тому же, у меня была некоторая обида, и на руководство спецназа и на руководство разведки округа. Забросили нас в Афганистан и забыли про нас. За год никакой помощи, ни в чём.

Родная бригада отправила нас, и забыла, что мы такие есть. К тому же при отправке, пользуясь полной неразберихой, на отряд повесили два или даже три, сейчас уже точно не помню, комплекта химзащиты. Когда я уже из Афганистана пытался разобраться с этой проблемой, мне сказали: «Ну, что тебе стоит, там же война, спиши на боевые потери». Командование бригады понять было можно, мы стали отдельной частью и уже им не подчинялись, а вот округ уж точно про нас забыл.

Была у меня и личная обида. В течение года отряд провёл массу удачных операций, перечислять их не буду. Была стабилизирована обстановка в зоне ответственности отряда в провинции Джаузджан. Отряд на хорошем счету у командования 40 Армией. Мы начали успешные боевые действия и в новой зоне ответственности. И при всём при этом ни кто даже мне спасибо не сказал, я уж не говорю про представления к правительственным наградам. А в отряде многие офицеры уже имели по две заслуженные награды. Пехота, с которой мы иногда взаимодействовали, и та была вся в орденах.

К наградам личный состав отряда представлял я. После каждой операции собиралось управление отряда и командиры подразделений. Я проводил разбор действий и выслушивал предложения по представлениям к правительственным наградам. В отряде имелся «Статус правительственных наград», возможно, он назывался как-то иначе. В нём было расписано, за какие свершения, что положено. Вот согласно этого статуса, мы и оформляли документы. Посылали их через Кабул, но документы, не понятным образом, часто терялись. Тогда я приказал, делать два комплекта документов, один отправляли в Кабул, а другой напрямую в Ташкент.
По нашим армейским слухам, приняв 40 Армию, генерал-лейтенант Ермаков приложил максимум усилий в наведении порядка по награждению правительственными наградами. Чего греха таить, все знали, что ордена можно купить.

Была ещё одна проблема. Посылаем на одну награду, а приходит другая на ранг ниже. Это имело очень негативные последствия для поддержания у личного состава отряда высокого морально-боевого духа. Мы здесь своей башкой рискуем, выполняя свой воинский долг, а там, в Ташкенте или в Москве, какая-то бумажная крыса, лучше знает, что заслужил тот, или иной солдат, или офицер.
Более того, были случаи, когда приходили отказы в награждении, под совершенно абсурдными предлогами. Например, что этот офицер, три месяца назад, уже получил орден. Но там была одна операция, а здесь совсем другая, там были одни деяния, здесь другие. Это, то же самое, что не дать зарплату за март под предлогом того, что ты в феврале уже получил. Одним словом сволочи, вши на теле Армии.

Так вот один из первых вопросов Дунца, как только он вылез с вертолёта, был, как в отряде обстоит дело с награждениями? После моего доклада, об обстановке в отряде и в зоне ответственности, он скрупулёзно проверил документы на награждения, что-то сказал переделать и снова отправить.
Затем спросил, какие награды получил лично я. Доложил ему, что у меня два ордена, но один получен ещё в мирное время, а другой за спецкомандировку. Дунец приказал мне, срочно оформить документы на два ордена, на орден «Красное Знамя» и орден «Красная Звезда». Я, естественно, отказался, сказал, что сам на себя, ничего делать не буду, и ни какие документы не подпишу. Сейчас уже не помню, кого он вызвал, кажется начальника штаба и прапорщика начальника секретной части. Подготовили документы на оба ордена, Василий Васильевич их подписал, и они были отправлены. Но получил я только орден «Красное Знамя», второй орден пропал в никуда. Если бы был отказ, документы бы вернулись.

Дунец не долго был в отряде, но и этого срока было достаточно, чтобы понять, что он за человек. Крайне жёстким, он видимо, был только с бездельниками, и разгильдяями. Спокойный, уравновешенный человек, который во всём доходит до сути. Я не могу, и не имею право, давать оценку этому человеку. Во первых из-за того, что это мой начальник, и то, что, к сожалению, я его очень мало знал. Но то, что это человек высочайшего чувства долга, это, несомненно. Больше я его не видел.
Спустя два месяца он умер. Как нам довели, от желтухи, так в народе называют вирусный гепатит. Этой дрянью наверняка переболело треть 40 Армии, от неё не умирают, только надо во время начать лечение.
Василий Васильевичу лечится, было некогда, в Афганистане воевала его разведка. Как говорят очевидцы, когда ему становилось плохо, он глотал таблетки и продолжал выполнять свои служебные обязанности.
Я в Киеве встречался с его супругой Валентиной Степановной, она считает, что мужа отравили. Так как в госпитале, он сгорел буквально за два дня.
Похоронен генерал-майор Дунец В.В., в городе Киеве на Лукьяновском воинском кладбище. В дни Афганских дат, мы с ребятами бываем на его могиле.

Я не помню когда, но, кажется в конце 1982 года, Командующий запретил отпускать солдат в отпуска. Участились случаи, когда человек уезжал в отпуск и назад уже не возвращался. Это проделывали не только солдаты, но, к сожалению, и некоторые офицеры и прапорщики. Когда я был на совещании в Кабуле, нам доводили анализ по этим невозвращенцам. Они в Союзе находили себе, не без помощи врачей, а видимо и денег, кучу болезней. Особенно этим страдали переведенные из Московского, Ленинградского и Киевского военных округов. Округа эти, по нашим армейским меркам, были приблатнённые, то есть не каждый мог попасть туда, служить. А тут они загремели в Афган, это, как правило, по замене, так как отслужившие в Афганистане имели право выбора округа и это правильно.
У нас в отряде проблемы с адаптацией не было, очень многие родились и выросли в Средней Азии или прослужили несколько лет в Чирчике. А условия Туркестана мало, чем отличались от условий Афгана. Ну и конечно, опять же отбор и воспитание людей.

Когда поступил такой приказ, я построил отряд и сказал, что если кто-либо из отпускников, опоздает хотя бы на одни сутки, больше в отпуск ни кто не поедет. Не было случая ни одного опоздания. Солдаты приезжали из отпуска, как правило, на день, два раньше срока. Это было связано с тем, что одиночка не мог перейти границу в Термезе, только в составе колонны. А колонны ходили не каждый день и чтобы не опоздать, и не подвести своих товарищей, люди приезжали в Термез пораньше. Так, что надо изучать
людей и верить в них.

Офицеров, я старался, кроме очередного отпуска, ещё хотя бы раз в году, на 7-10 дней отпустить к семье. Уверен, что это только помогало поддерживать высокий морально-боевой дух в отряде. Старое правило, с начало дай, а уже потом требуй, чтобы выкладывались до последнего.

Делалось это так. Нужно было отправить в Союз на ремонт бронетехнику, БМП ремонтировались в г. Борисове в Белоруссии. Не обходим был один сопровождающий, я отправлял троих. После пересечения границы двое сразу ехали домой, а третий после сдачи техники. И так при каждом удобном случаи, не только связанном с отправкой техники.

Сам я так ездить не мог, мне было нужно разрешение Командующего, но я нашёл выход из положения. Я сообщал жене, когда ей надо было прилететь в Термез, и уже ждал её в аэропорту. Два дня в Термезе и опять Афган. За два года я такое проделывал два раза. Риска практически не было. Со мной была машина с радиостанцией, связь с отрядом была круглосуточная. В случаи необходимости я максимум за три часа мог добраться до отряда, мы дислоцировались в 120 км. южнее Термеза.

В начале октября мы провели очень удачную операцию, которая имела исключительно положительный эффект для стабилизации в районе нашей ответственности и подняла престиж отряда, не только у командования 40 Армии, но и у местных властей и что самое важное, у местного населения.
Этой операции предшествовала трагедия в подразделении трубопроводной бригады.
Километров десять севернее нашего лагеря на одном из постов перекачки топлива ушёл солдат, как потом оказалось, из-за неуставных отношений. Его пошёл искать прапорщик с пятью солдатами. Душманы их перебили и сложили в рядок, забрав оружие. Мы, после того как получили эту информацию, прибыли на место происшествия, провели поисковые действия, но душманы уже ушли. Скорее всего, они были из соседнего кишлака.

КУЛИ-ИШАН

Страшись о рать иноплемённых,
России двинулись сыны.
А.С. Пушкин.

Операция проводилась 7-го или 8-го октября 1982 года, точно не помню. Проводилась она по месячному плану, который готовился заранее и утверждался в штабе армии. Но утверждать, что эта удача случайна, нельзя. Не случайно этот кишлак попал в месячный план стабилизации обстановки в районе ответственности. По нашим разведанным кишлак был проблемный и один из главарей банд был родом из этого кишлака.
Кишлак располагался 10-12 км севернее нашего лагеря у подножья хребта на берегу реки Саманган, река протекала в каньоне глубиной от 5 до 15 метров.

Первоначально на операцию были спланированы:
– 3-я РДР (разведовательно-десантная рота) под командованием старшего лейтенанта Маркушева. Ее задача была блокировать кишлак со стороны гор и выполнить роль наковальни. Рота вышла ночью, пешком, и к 3 часам заняла свои позиции.
– Одна из рот на БМП (которая не помню) не в полном составе – 6 -7 БМП. Должна была с рассветом, около 7 утра, изобразить атаку на кишлак со стороны долины, атаку проводили, не высаживая людей и не заходя в кишлак. Мы часто использовали такой приём.
Душманы, увидев, что Шурави атакуют, на коней и в горы, а там их уже ждут, и расстреляют как в тире. Если сразу блокировать кишлак со всех сторон, то придётся их от туда дня три выбывать, еще и людей потеряешь.
– В ППД была развернута батарея Д-30 с задачей огневой поддержки по заявке Маркушева.

Афганские подразделения на такие операции мы не привлекали, так как в кишлак все равно не заходили, тем самым достигалась полная скрытность подготовки операции.
На первом этапе руководил операцией Маркушев, так как с высот, на которых находилась его рота, все было видно как на ладони.
Как только рота на БМП, провела имитацию атаки на кишлак, сразу была обстреляна из нескольких гранатометов, и душманы не только не стали отходить в горы, но даже контратаковали роту.
Когда мне доложили об этом, я понял, что удача сама идет в руки, и что мы наткнулись на какую-то банду, которые приходится месяцами искать в горах.
Как потом оказалось в кишлаке собрались две банды, они имели армейскую, батальонную структуру. Одна работала севернее Айбака другая южнее. Главари банд собрались на совещание по вопросу координации ведения боевых действий.

Я поднял отряд по тревоге и все боевые подразделения, во главе с начальником штаба капитаном Ахметовым Р.М., отправил к Кули-Ишану.
Ахметова Р.М. назначил руководителем операции. У Равиля Мусаевича не было ещё правительственных наград, он прибыл в отряд всего пять месяцев назад, а операция обещала быть удачной.
Кроме этого, я отправил офицера в Айбак, за батальоном цирандоя. Немного погодя собрал всех кто остался в лагере, включая поваров и ремонтный взвод, и на 2-х БТСах также отправил к кишлаку, чтобы потом иметь моральное право представить этих ребят к наградам. К тому же был приказ Командующего, что в боевых действиях должны принимать участие все.

В отряде остались: я, караул, боевое охранение, батарея Д-30, но в этот раз она не работала, не было надобности.

Кишлак блокировали с оставшихся 3-х сторон. Тогда душманы попытались сунуться в горы, но там их встретила 3 рота. Они назад в кишлак и попытались уйти по каньону, он был глубиной до 15 метров, но там тоже уже всё было перекрыто. Началось уничтожение банд.
Роту БМП-2 подогнали прямо на край каньона, и она в упор расстреливала всё, что внизу движется.
5 рота работала огнеметами. Где-то к обеду все было кончено. Было взято много пленных, еще больше душманов было уничтожено, и захвачено большое количество оружия.

В этой операции был убит знаменный душманский гранатометчик «Софии ракет», он имел пять своих личных гранатометов. Но самое главное, были убиты оба главаря банд, один из них крайне одиозная фигура – Ашраф, он лично сам зарезал более 60 человек, перерезал горло. Его боялась вся округа.
Ни у нас, ни у афганцев убитых не было. Было несколько легко раненых.

Помню после операции подхожу к раненому солдату, горло пробито, и когда он говорит, прижимая рану рукой, сквозь пальцы идут розовые пузыри. При этом он ещё и улыбается. Никакой паники. Оказывается рядом с ним, разорвалась граната. Его спас бронежилет, он на нем висел лохмотьями, но ни один осколок до тела не дошел, а вот в горло попали два. Фамилия солдата младший сержант Сяткин.

И еще был героический поступок. Солдат связист, закрыл собой начальника разведки отряда лейтенанта Скирту. Когда наши делали зачистку каньона, душман выскочил из-за валуна, и метров с 30-ти дал очередь из автомата ППШ Скирте в спину, но солдат успел закрыть офицера собой. Сам остался жив и даже не был ранен, пули застряли в радиостанции Р-159, которая находилась у него за спиной. Правда, одна всё-таки прошла насквозь через радиостанцию, и застряла под кожей на спине, её оттуда ножом выковырнули.

После этой операции душманы около трёх месяцев не проводили никаких боевых действий, некому было.
Мне за эту операцию Командующий Армии, генерал-лейтенант Ермаков, объявил благодарность. Многим я оформил документы на награды, Ахметова представил к Ордену «Красное Знамя», но пришла «Красная Звезда». В Москве виднее, кто, что заслужил.

В городе Айбаке, это центр провинции Саманган, был большой праздник. Выставили все захваченное оружие, несколько убитых душманов, трупы обоих главарей. Я сам видел, как подходили женщины и плевали на труп Ашрафа. Восток, свои нравы.

После этой операции мы ходили на уничтожение базы Ашрафа. Но разведку провели плохо. К тому же, из-за плохой погоды, не было поддержки вертолётов, и мы вернулись не с чем. Только потеряли убитым одного человека - Заместитель командира группы, младший сержант Шаповалов Игорь Николаевич, 1963 года рождения. Захоронен в городе Керчь. Отец – Шаповалов Николай Степанович.

Раненого Шаповалова тащил на себе метров 800, под огнём противника, командир группы лейтенант Сергей Караев. Но, к сожалению, Игорь не выжил.
Это была наша последняя потеря в 1982 году, и до мая 1983 года мы, беспрерывно ведя боевые действия, потерь не несли. Лично я, до замены 6 ноября 1983 года, не потерял больше ни одного солдата.

Потери были. До ноября месяца 1983 года мы потеряли ещё десять человек, но при проведении этих операций отрядом командовал мой заместитель, я периодически находился то в отпуске, то в командировке. Вопрос не в том, что отрядом плохо управляли, Вячеслав Посохов прошёл такую же школу, как и я, профессионал и прекрасный человек. Кстати в бригаду из Ташкентского училища отбирал его я. Дело в том, что отряд стали бросать на операции в не зоны нашей ответственности. Разведки, ни какой, вперёд и давай результат. Я об этом ещё буду говорить.
Ну и последнее по потерям. За два года ведения боевых действий, при проведении засад мы не потеряли не одного человека, потери были только при взятии душманских баз. Это говорит о высоком уровне выучки личного состава и особенно офицеров.
В боевых буднях незаметно пролетел месяц. На день Октябрьской революции мы пригласили к себе в гости руководство провинции. Показали им технику и вооружение отряда, рукопашные бои, ну и в конце концерт нашего эстрадного ансамбля.

Ансамбль «Голубые береты» мы начали создавать ещё в 1981 году. Специально отправляли ребят домой в отпуск, и они привозили музыкальные инструменты. У истоков ансамбля стояли: старший лейтенант Михалёв В.Н. (погиб под Акчёй в 1981 году), старший лейтенант Доманин В.В. (умер в Кабульском госпитале от тифа в 1983 году), лейтенант Прокопенко В.Н.
Кто дал название ансамблю я не помню. Но у известного ансамбля ВДВ имя мы не украли, мы были раньше.

Не всё было так безоблачно в отряде с морально-боевым духом, как хотелось бы. Было у нас два проявления трусости, но на общем фоне готовности в любое время идти в бой, погоды они не делали, тем более что носили скрытый характер.

А было это так. Перед выходом на одну из операций в составе отряда мне доложили, что у одной из «Шилок» перерезан шланг автомата подачи боеприпасов и естественно она не боеготовая. Я не поверил, что шланг перерезан и послал особиста проверить. Он, проверив, подтвердил. Разбираться было не когда. Мы, оставив машину, ушли на операцию. По возвращению было проведено расследование, но оно ничего не дало. Причину не установили, кто и для чего это сделал. Когда тоже самое, с той же машиной, повторилось перед выходом на очередную операцию, я понял, у кого-то из экипажа сдали нервы. И нашёл способ побороть трусость. Экипаж машины, в полном составе, я придал одной из рот. А воевать в пешем строю, это пострашнее, чем сидеть в бронированной машине. Всё. После этого всё прекратилось.
За два года такое было только эти два раза, и видимо с одним и тем же человеком.

Было обратное, когда ко мне подошёл заведующий продовольственным складом прапорщик Алёшин и, ссылаясь на приказ Командующего Армией, попросился на операцию. По нашим меркам он был уже совсем дед, 44 года. Для сравнения мне, самому старому в отряде, было 34 года. Пытался его отговорить. Тем более что в Союзе у него осталось четверо детей. Ни в какую. Говорит, что ему стыдно, один он не бывает на операциях. Договорились, что два раза сходит и всё.

Самым большим наказанием для солдата было, не взять его, за какие-то дисциплинарные проступки, на операцию. Один раз даже было такое, что солдат приходил ко мне с жалобой на ротного, что тот, уже второй раз, не берёт его на операцию. И это чуть ли не со слезами на глазах.
Как-то пришлось и начпрода отряда, старшего лейтенанта Ольховик, в засаду отправить.

Мне доложили, что группа, вернувшаяся с засады, было плохо обеспечена продовольствием. Ольховик хороший офицер, но допустил существенную ошибку, не проконтролировал, как его подчиненные обеспечили группу. Чтобы он почувствовал, как людям тяжело сутками лежать в засаде, да ещё при этом не иметь всё положенное, на следующий день я его назначил в одну из групп уходящих на засаду.
Парень он был высокого роста, довольно крепкого телосложения и, на мой взгляд, имел килограммов пять лишнего веса. Он был назначен пулемётчиком и получил пулемёт ПК, который весит около 10 кг. Со своей задачей, как мне доложил командир группы, он справился. Больше промашек у него не было.
С этим офицером судьба меня сводила ещё один раз. Когда я уже командовал полком под Тбилиси, Ольховик был начальником вещевой службы одного из полков нашей дивизии.

В начале октября 1982 года уехал по замене в Союз мой брат Юрий. Дело в том, что мама написала письмо Министру обороны о том, что у неё два сына и оба находятся в Афганистане. Она жена офицера и понимает, что это дело большой государственной важности, но если есть возможность, просит, чтобы одного вернули. Всё это по радио мне передал начальник разведки 40 Армии. И сказал, что Министр обороны приказал одного из нас убрать в Союз. Он хотел, чтобы я решил, кого из нас включать в приказ. Я попросил включить брата.

Юра потом высказывал свои «фе», и мне и маме. После года участия в боевых действиях ему было противно снова белить бордюры, так мы называли отрыв личного состава на различные хозяйственные вопросы.

При планировании боевых действий я старался максимально продумывать все, казалось бы мелочи. Помнил науку Р.П. Мосолова – «три П». И железное правило – ни кто и ни когда, не должен знать, куда ты идёшь. У меня был показательный случай.
Планируя большие операции в провинции Саманган, мы привлекали подразделения цирандоя. Советниками там были наши ребята милиционеры. Старшим у них был полковник милиции, фамилию, к сожалению, не помню, начальник уголовного розыска с города Макеевки. Это, по сути, пригород Донецка. Так, что мы с ним почти земляки, у меня туда, после увольнения отца в запас, уехали родители.
Кстати он, зная, что я люблю хорошее вино, привёз из отпуска две бутылки шампанского на основе вина Каберне. Я больше такого никогда и нигде не пил.

Взаимоотношения у нас с ними были прекрасные, полная слаженность при проведении операций. Да и командир батальона цирандоя майор Махмуд, был толковый и храбрый офицер.
О проведении операции они узнавали только тогда, когда она уже началась. Наш отряд или уже шёл в район проведения спецмероприятия или даже уже находился на месте.
Начальник разведки отряда ехал в г. Айбак, и ставил задачу руководству батальона цирандоя. Часто мы их поднимали часа в 4-5 утра по тревоге и вперёд на выполнение задачи.
Получалось так, что некоторые афганские офицеры не успевали прибыть в казарму, и батальон уходил без них. Наш милицейский начальник попросил меня, чтобы я заранее, с вечера предупреждал его о предстоящей операции. На что я сказал, что это невозможно, так как всё сразу будет известно душманам. Он меня заверил, что знать будут только советские офицеры.

Мы разработали две операции в разных районах и об одной сообщили заранее нашим советникам при царондое. Стою я на дороге около нашей колоны, ждём афганцев, подъезжает Махмуд и в руках у него карта с нанесенной нашей операцией. Я понял, что случилось то, что я и ожидал, об операции знают все, включая торговцев на базаре. Вручил ему карту с другой операцией, поставил задачу и, развернув колону, мы убыли выполнять резервную задачу.
Я никогда не ставил колону головой в ту сторону, в которую собираюсь идти, противник не должен знать, куда я пойду, иначе будут мины.
Благополучно выполнив задачу, мы вернулись в лагерь без потерь. Через два дня через ХАД поступила информация, что нас, если бы мы стали выполнять первую задачу, ждало 4-и километра минированной дороги. После этого наша милиция согласилось, что лучше ничего не знать и оставаться целым.

По этому вопросу у нас была ещё одна проблема. При Саманганском ХАД-е был советник от КГБ, полковник. Он требовал, чтобы я согласовывал с ним все операции. По той же причине, я отказался это делать. Куда он только на меня не писал. Обосновывал это тем, что он ведёт переговоры с бандами, а мы их бьём и мешаем ему, работать. И то, что у него в бандах есть свои люди, а мы можем и их зацепить. На это я отвечал то, что если я буду давать ему информацию, куда я иду, то цеплять уже будут моих солдат, а они мне дороже, чем какие-то виртуальные информаторы. В штабе Армии меня поддержали, но врага я себе нажил.

Где-то в это же время, к нам из Ташкента, приехала комиссия, в составе двух полковников, медиков. Они приехали разбираться, на каком основании в отряде делаются полосовые операции. Такие операции делаются только в медсанбате дивизии. Но когда они посмотрели нашу медицинскую базу, и увидели, какой у нас штат врачей, были приятно удивлены. Они считали, что мы обыкновенный мотострелковый батальон. А у нас по штату были: старший врач-хирург, врач-анестезиолог и всё необходимое оборудование. Не было только операционной сестры. Сколько я не пытался её выбить, ни чего не вышло, по штату не положено. Вот ещё один вопрос к тем, кто делал штат. Наши медики подготовили себе двух солдат, и те помогали им при проведении операций.
В одном из вагончиков мы оборудовали реанимационную палату. И как я уже писал, один из тягачей МТЛБ был переоборудован для проведения операций прямо на поле боя.

Хирургом был старший лейтенант Бегишев Э.Ф., безусловно одаренный человек, скольких он солдат спас. А вот сам не уцелел, погиб на одной из операций летом 1983 года, при подрыве МТЛБ. Это была его последняя операция перед отъездом в Союз. Он поехал показать сменщику, как надо работать в полевых условиях. Они погибли оба, один на своей последней операции, другой на первой.
У Бегишева был роман с продавщицей нашего магазина, фамилию, к сожалению, не помню, звали Ирой, и была она родом из Крыма. Намерения у них видимо были серьёзные, так как она поехала домой рожать. Родители Бегишева наверно и не знают, что где-то растёт их внук или внучка.

Перед отъездом, этой медицинской комиссии, сели пообедали, и полковники решили посмотреть, что собой представляет спецназ. Попросили меня
показать, как мы умеем стрелять. Я сказал, что, так как все офицеры боевых подразделений заняты, своё мастерство продемонстрирует начфин лейтенант Евгений Большаков.

Наши гости, конечно же, не знали, что он кандидат в мастера спорта по стендовой стрельбе. Один из полковников бросил вверх свою фуражку, и Женя из автомата, с первого же выстрела, пробил ей тулию. Надо было видеть этого полковника, вата из фуражки торчала в разные стороны. Он сокрушался, как же теперь поедет в Ташкент, помочь я ему ни чем не мог, у них фуражки были с чётным околышем. Не черта спецназ проверять.

Этой же осенью, у меня, был неприятный инцидент с политработниками.

В армии всегда были несколько антагонистические отношения между политработниками и остальным офицерским корпусом. В звене до полка включительно они были очень редки, и те и другие делали одно дело. А вот когда в ход боевой подготовки и в процесс воспитания вмешивались политработники более высокого ранга, управляющие исключительно письменными столами, возникали проблемы. Я считаю, что эти проблемы, как правило, инициировались самим политаппаратом.

Два моих однокашника по Академии им. М.В. Фрунзе, рассказывали, как идёт воспитание курсантов в Новосибирском политическом училище, они оба служили там преподавателями, один на кафедре тактики, другой на кафедре огневой подготовки. Так вот курсантам в открытую говорили, что чуть ли ни основной задачей замполита является смотреть за тем, чтобы командир ничего не натворил. То есть контролировать своего непосредственного начальника, что есть подрыв самой сути Армии, нарушение субординаций.

По сути, в Армии была создана каста, представителей которой, трогать не моги. В штабах военных округов было два управления кадров, одно из которых занималось чисто политработниками. И если, у политработника, человеческие качества имели место быть, а таких, слава богу, было подавляющее большинство, то всё нормально, но если он по сути своей – дерьмо, то это проблема для всего коллектива подразделения или части.

Я помню, когда ещё служил в Чирчике командиром отряда, в начале осени, как всегда, прибыла группа молодых офицеров, выпускников военных училищ. Несколько человек были направлены в мой отряд, среди них были два замполита рот. Я уже говорил о том, что становление офицера идёт минимум год, у некоторых чуть больше, а другие всю жизнь носят форму, так и не став офицерами. Так вот, я не помню, как занимался становлением командиров групп, много времени прошло, но хорошо помню этих двух замполитов.

Первые полгода, после прибытия молодых офицеров, я никогда не накладывал на них дисциплинарных взысканий, даже за значительные просчёты и нарушения. Молодые, много не понимают, нельзя их сразу по затылку, нужно дружеское участие. Но если за полгода, ты так ничего и не понял, берегись, будешь получать на всю катушку.

Так вышло и с этими лейтенантами. Первое взыскание, один из них, получил на 23 февраля, когда вечером, проверяя порядок в отряде, я обнаружил, что от него пахнет спиртным, на праздники ответственные в ротах всегда были замполиты. На моё требование объяснить такое безобразие, он удивлёно сказал, что ведь сегодня праздник. Уже месяца через два у них у обоих было по 6-8 взысканий, и все за личную недисциплинированность. За не исполнительность, за не распорядительность.

Прихожу я в строевую часть, записать в служебную карточку очередное взыскание. А мне говорят, что их служебные карточки забрал начальник политотдела. Иду к нему, говорит, что забрал карточки, так как я объявил уже очень много взысканий. На, что я ему сказал, что устава не нарушал, все взыскания обоснованы и в пределах моих дисциплинарных прав. Или он отдаёт мне карточки, или я пишу рапорт командиру бригады с просьбой о переводе этих лейтенантов в политотдел, пусть их там и воспитывают. Карточки мне вернули, но, и так не простые отношения с начальником политотдела, ухудшились.

Я считал и считаю, что в Армии не должно быть каких-то специальных офицеров воспитателей. Командир он и есть воспитатель. Другое дело, что в каждой роте должна быть должность заместителя командира роты, который будет выполнять и ту работу, которую делали замполиты. И назначаться он должен из командиров взводов, тогда не будет не антагонизма, не той чехарды с должностями, которая была. Когда замполит приходит в роту, совсем зелёный, и уже начальник для трёх командиров взводов прослуживших по 2-3 года. А затем, прослужив год-полтора, становится замполитом батальона и начальником своему вчерашнему командиру роты. И такая чехарда до самых верхних эшелонов армейской власти.
Кстати командир дивизии имел право наказать в дисциплинарном порядке любого своего заместителя, но его власть не распространялась на начальника политотдела - абсурд.

Прошу понять меня правильно, я не против тех людей, которые занимали должности политработников, тем более что многие из них и сегодня являются моими друзьями. Я против той системы, что сосуществовала в Армии.
Возвращаюсь к инциденту, что произошёл у меня осенью 1982 года.

Я приказал поставить в наряд, дежурным по лагерю, секретаря партийного бюро отряда. Должность у нас эта была освобождённая, то есть она была выборная, и он ни чем больше не занимался, а только партийной работай. Выбирались, конечно, на эти должности исключительно политработники, по представлениям политотделов.

Ещё только придя служить в армию, я слышал, что есть приказ запрещающий ставить в наряды политработников занимающих такие должности. Но, прослужив в Армии почти 29 лет, я ни разу этого приказа так и не видел.

Так вот, в отряде сложилась, к тому времени, сложная обстановка с офицерскими кадрами. Из пятидесяти положенных по штату офицеров, отсутствовало 19 человек: болезни, ранения, отпуска. И получалось, что офицер идёт в наряд, а сразу после наряда на боевую операцию, или на оборот, из засады в наряд.

Партийный секретарь пошёл жаловаться замполиту отряда, капитану Воронову В.Н.. Хороший был офицер, но пошёл на поводу у секретаря, да и видимо честь касты защищал, но я на него обиду не держу.
Приходит ко мне Владимир Николаевич и просит отменить моё решение, о постановке в наряд секретаря, ссылаясь на приказ. Я ему сказал, что этого приказа в глаза никогда не видел, и пусть они мне его покажут. Но если такой приказ и есть, в сложившейся обстановке, секретарь все равно пойдёт в наряд. Мне было заявлено, что на меня будут жаловаться, я сказал, что это их право.

Всё вроде бы улеглось, но недели через две, в Кундуз с визитом, прилетел член военного совета округа. Так, почему-то, величали главного политработника округа, хотя в военный совет входило не мене десяти человек, видимо он был самый большой член.
Воронов подошёл ко мне с просьбой, чтобы я отпустил его и секретаря на встречу с ним. Мне было прямо сказано, что они будут поднимать вопрос с нарядами. Я санкционировал отъезд.

После их поездки, из политотдела дивизии прибыл подполковник, для проведения разбирательства. Хочу отметить, к сожалению, фамилию его не помню, разбирался он не предвзято, и было видно, что толковый офицер. Вердиктов, ни каких, не выносил, а все документы увёз с собой.

Спустя несколько дней приехал начальник политотдела 201 дивизии полковник, толи Игнатьев, толи Игнатенко, сейчас уже точно не помню. Помню, что это был достойный офицер. Он посадил меня и Воронова, и в моём присутствии начал его отчитывать. Говорил, что он не комиссар времён Гражданской войны и своими действиями подрывает основу Вооружённых сил, единоначалие. И что его задача во всём помогать мне, как командиру части. То есть его мысли, полностью совпадали с моими.

Узнав, что у меня есть выговор по партийной линии, это за женитьбу. Начальник политотдела приказал немедленно написать заявление в партийную комиссию дивизии, наша партийная организация была там на учёте. И так, как у меня не было времени на поездку в Кундуз, с меня взыскание сняли заочно.
Но это противостояние с политработниками всё же вышло мне боком.

Где-то в начале осени был приказ оформить на очередное звание, досрочно, всех кто служил в Афганистане и в звании проходил уже более половины срока. В разведотделе Армии оформили документы на подполковника, мне и Борису Керимбаеву командиру 177 ООСПН.
В декабре месяце я ездил в Кабул утверждать у Командующего план боевых действий на следующий месяц. Попутно, в управлении кадров, мне вручили орден «Красное Знамя», я его обмыл тут же в штабе, в кабинете у начальника особого отдела Армии. У меня с ним сложились хорошие деловые отношения.
К сожалению, фамилию этого полковника не помню, но знаю, что он гасил негативную информацию, которую на меня пытались присылать «доброжелатели».
Так вот при вручении ордена, майор из отдела кадров мне сказал, что списки на присвоение досрочных званий уже в Армии подписаны, но член военного совета генерал-майор Овчинников, мою фамилию вычеркнул. А делать этого после подписи Командующего не имел права.
Я пошёл к этому чиновнику за разъяснениями, предварительно спросив разрешения у майора отдела кадров, чтобы его не подставлять.
Первый вопрос, который мне задал генерал, был: «Кто вам это сказал»? Я назвал фамилию. Вызвали майора с отдела кадров, но он заявил, что, выполняя свои обязанности, был обязан оповестить меня. Взбучки у генерала не получилось. Да и в Афгане, мало кто боялся больших начальников, обстановка другая.
Овчинников мне сказал, что он подумает, думает до сих пор. А я, балбес, не пошёл с этим вопросом к Командующему, Ермаков наверняка бы этот вопрос решил. Вот так я, второй раз за службу, пролетел мимо досрочного звания.

Спустя семь лет, когда я уже командовал полком в Закавказском военном округе, к нам приехала комиссия Главного политического управления Советской армии, во главе с начальником Глав. ПУРА генералом армии Лизичевым.
В составе этой комиссии был и Овчинников. Оба они, проходя мимо шеренги командиров частей дивизии, выслушав доклад, здоровались, пожав руку. Когда я назвал свою фамилию, рука Овчинникова дрогнула, и он пристально посмотрел на меня. Вспомнил меня генерал, благодаря моей редкой фамилии.

Сразу после возвращения из Кабула я должен был лететь в отпуск, но в лагере меня ждал сюрприз. Пришлось проводить операцию по задержанию дезертира.

Операция по задержанию дезертировавшего к душманам младшего сержанта Викол

Справка:

мл. с-нт Викол (имя и отчество не помню), молдаванин, невысокого роста, хилого телосложения, проходил службу в ремонтном взводе отряда, к нам попал из какой-то учебки. Во второй половине 1982 г. подлежал увольнению в запас. В связи с тем, что был замешан в неуставных взаимоотношениях, был мной разжалован, и срок увольнения я перенесён ему на 31 декабря 1982 г.

В отряде было заведено увольнять в запас в следующем порядке:
– в первую партию, солдат имеющих правительственные награды и не имеющих грубых дисциплинарных взысканий. Я их лично отвозил в н.п. Хайратон, на мост и оказывал содействие в переходе границы.
Помню, привёз я такую группу. Капитан пограничник даёт команду, чтобы сняли шинели, обувь и вывернули карманы на парадной форме. Проверки на границе были очень жёсткие, следили за тем, чтобы в Союз не попали оружие и наркотики.
Ребят было человек двадцать, они расстегивают шинели, а у каждого на груди ордена и медали. Капитан, увидев награды, сказал, что всё достаточно, дальше ребята не надо, езжайте.
– во вторую партию солдат имеющих награды, но имевших и дисциплинарные взыскания;
– в третью партию всех остальных, кроме лиц совершивших грубые нарушения воинской дисциплины;
– в четвёртую партию (31 декабря) тех, кого пожалел прокурор. Лиц, в отношении которых, мне прокуратурой было отказано в возбуждении уголовных дел, были, к сожалению и такие.

В Армии командир части проводит дознание, оформляет документы на возбуждение уголовного дела, и затем передаёт их в военную прокуратуру.
Это, в основном, неуставные взаимоотношения и несчастные случаи при неосторожном обращении с оружием. Дольше держать их, я не имел право по закону. Но 31 декабря перехода через границу не было, мост закрывался, и вся эта братия Новый год встречала в Хайратоне, на афганской стороне, а не в Термезе. Таких было немного, один - два человека в пол года. Вот такая я сволочь. Каждый солдат в отряде должен был видеть, от наказания никто не ушёл.

После отъезда третьей партии дембелей, Викол, из не уволенных в запас солдат, остался в отряде один. И те, над которыми он раньше издевался, набили ему морду.
Эта сволочь очень обиделась и подалась к душманам. Не далеко от нашего лагеря на реке Саманган была мельница, туда и пошёл Викол. Мельник переправил его в банду.

Ход операции

Прилетаю с Кабула, чемоданное настроение, отпустили в отпуск. Встречает дежурный по лагерю и докладывает, что в отряде «ЧП», солдат ушёл в банду. Оказывается, Викол пропал два дня назад. Офицеры провели работу внутри отряда, среди афганцев, наших агентов, и к моему приезду уже точно установили, что к душманам он ушёл добровольно и где примерно находится.
Немедленно была спланирована операция по задержанию дезертира, которую мы провели на следующий день. В операции участвовал весь отряд за исключением наряда. К операции были привлечены и афганские подразделения: батальон цирандоя, горный батальон, сотрудники ХАДа. Все из Айбака.

Кроме того, при проведении операции лично присутствовал губернатор провинции «Саманган» с частью своей администрации, у нас с ним были очень хорошие отношения.
Восточнее нашего лагеря, выше по течению реки Саманган, были расположены три кишлака, до ближайшего было 5 км. По нашим разведданным, Викол находился в одном из этих кишлаков.

Мы с утра блокировали все три кишлака и провели чистку. В то время уже запрещалось проводить досмотр домов нашими солдатами, это должны были делать афганские подразделения, но как они это делают, мы хорошо знали, поэтому я приказал дома осматривать самим. Ни Викола, ни душманов мы не нашли. Зато мы нашли обмундирование Викола, то, что это его вещи сомнений не было, так как на внутреннем кармане гимнастёрки был написан номер его военного билета.
Мужчин, всех трёх кишлаков, я приказал собрать у подножья одной из сопок. Здесь же мы поставили всю имеющуюся у нас технику и тяжёлое вооружение: БМП и БМД, танки, батарею Д-30, миномёты, гранатомёты АГС-17 (18шт), огнемёты «Рысь» (27шт).
С речью, перед собранным мужским населением, выступил губернатор и потребовал вернуть солдата. Затем он предложил мне взять 5 человек аксакалов в заложники.

Я и сам собирался это сделать, решил блефануть как в фильме «Я, Шаповалов» сделал командир полка. Он своего красноармейца, с китайской территории, у белоказаков забрал. Переправился на лодке на китайскую сторону и потребовал отдать солдата, в противном случае пригрозил разгромить своей артиллерией казачью станицу. В подкрепления к сказанному, он одним выстрелом уничтожил наблюдательную вышку у станицы.
У меня просто не было другого выхода. Я выступил перед афганцами и сказал, что если завтра к 10.00, солдата не будет у меня в лагере, я аксакалов повешу, а с кишлаками вот что сделаю, и приказал открыть огонь по сопке из всего имевшегося вооружения. Огонь вели ровно две минуты. На сопке живого места не осталось, она вся горела.
Забрали аксакалов и вернулись в лагерь. Привезенных афганцев я приказал разместить на гауптвахте. Но в отличие от наших солдат, которые, попадая туда, обязаны спать на голых нарах, аксакалам выдали постельные принадлежности. Ну и конечно мы их накормили, а чая они пили столько, сколько хотели.

На следующее утро со стороны душманов, ни каких движений. В 9.00 я приказал за КПП лагеря развернуть батарею Д-30, ни какой реакции. Ровно в 10.00 был дан залп, в сторону ближайшего кишлака, с недолётом – 500 м.
За этот залп, до сих пор, от Равиля Ахметова выслушиваю нарекания, так как взрывной волной на КПП выбило все стёкла, а они у нас были дефицитом.

После залпа смотрим на громадной скорости от кишлака, в нашу сторону летит ГАЗ-66, и из кузова руками машут. Подъезжают и вытаскивают нашего Викола.

Через пару месяцев Викола судили, дали 4,5 года тюрьмы. Но осудили его не за дезертирство, а за неуставные взаимоотношения. Как сказал прокурор: «Так как у нас нет состояния войны с Афганистаном, Викол не мог, сдаться противнику, противник отсутствует».
А на меня, советник при ХАДе провинции Саманган (полковник КГБшник), накатал телегу Командующему Армией, что я занимаюсь противоправными действиями. Я об этом и не знал. Спустя несколько месяцев, кто-то из генералов (кажется Шевченко) рассказал мне, о том, что когда Ермакову доложили о моих действиях, он сказал: «Вот если бы Стодеревский не вернул солдата, его надо было бы наказать, а он вернул, значить был прав». Прикрыл меня Командующий.

Чита

У нас в отряде была достопримечательность. Обезьяна по кличке Чита. На севере Афганистана, где располагался наш отряд, обезьяны не водились. Читу, нам в подарок, привезли вертолётчики. Я думаю, что они от неё просто, таким образом, избавились. Зловредная была «дама».
С начала она была любимицей всего отряда. Ей сшили брюки, неприлично даме среди мужиков с голым задом дефилировать, ну и конечно тельняшку. Чего только она не проделывала. В отряде было несколько собак, среднеазиацких овчарок, так она любила покататься на них верхом. Это уже был цирк.

Один барбос воспылал к ней любовью и решил заняться сексом. Чита, блюдя свою женскую честь, так укусила его за мужское достоинство, что бедняга, недели две, ходил по городку в раскоряку.

Прилетающие вертолётчики, первым делом, спрашивали, где Чита? Они привозили не большие зеркальца и вручали ей. И тут начинался концерт. Чита, увидев себя в зеркале, с начала жутко удивлялась, а затем свирепела и пыталась ударить того, кто находился по ту сторону зеркала. Она решила, что прибыл конкурент. Злобно шипя, подпрыгивая, она пыталась ударить или укусить этого конкурента. В результате зеркальце падало и разбивалось. Она поднимала самый большой осколок, и всё начиналось с начала.
Жила Чита в одном из вагончиков офицерского городка. Офицеры комнаты, где она жила, мужественно переносили её самые безобразные выходки, но когда, прейдя в комнату, обнаружили изодранные в клочья вещи, её выгнали на улицу. Чите нравилось всё пробовать на зуб. Но женщина есть женщина, она вошла в доверие к жильцам другой комнаты и они, пожалев её, приютили. Уже через пару дней, они об этом пожалели, она разодрала в клочья пачку чеков.
Чеки это дополнительные денежные знаки, которые выплачивались в Афганистане. В Союзе, в магазинах «Берёзка» на них можно было приобрести дефицитные вещи, которых не было в торговой сети. Чита снова оказалась на улице.
Была зима, и что-то надо было делать. Чита на ночь пристраивалась к дежурному по лагерю. Всю ночь скромно сидела, дремала около печки, не проявляя ни какой агрессивности. Но как только вставало солнце, хватала со стола дежурного ручку, разгрызала её и победно удалялась из палатки.

Она постоянно с кем ни будь, конфликтовала. Сама привяжется, напросится на руки, а потом не с того не с сего, укусит человека за ухо. И дня три он ходит с оттопыренным, багровым ухом, являясь предметом насмешек товарищей. Чита всё делала по максимуму, кусать, так кусать.
Она ни кого, и не чего не боялась. Если на неё замахивались, пытаясь отогнать, она
могла учинить драку, бросаясь на обидчика, как собака.

С ней было только одно средство борьбы, надо было схватиться за кобуру, мы всегда ходили с пистолетами. Чита моментально, громадными прыжками, по крышам, давала дёру.
Но так долго продолжаться не могло, зимой и днём довольно холодно. Читу не спасала та тёплая одежда, которую ей сшили. И очередной своей жертвой она, почему-то, выбрала меня.
Животных я всегда любил, и в Афгане у меня была собака.
Читу часто угощал чем-нибудь вкусным. И она устроилась ко мне жить, именно устроилась.
Сделала она это своеобразно. В выходной день, лежу у себя в комнате, читаю. Открывается дверь и на порог садится Чита. Сидит молча, минут пять и смотрит на меня.

Видя, что я на её появление ни как не реагирую, заходит в комнату, и садится на кресло у входа. И опять пять минут молчаливого созерцания.
Затем перебирается на прикроватную тумбочку. После продолжительной паузы, залазит на кровать и начинает изображать поиск насекомых в моей голове, но делает это очень аккуратно, слегка касаясь головы.
Видя, что я продолжаю читать, она делает вывод, что её приняли и уже не выгонят. После этого начала хозяйничать в комнате, но в рамках приличия. И всегда, когда, за какие то проделки, я её наказывал, убежав, она возвращалась именно таким способом. А проделок было предостаточно.

Стою утром, бреюсь. Чита сидит сзади и наблюдает за процедурой. Только положил помазок, она его хвать и уже сидит на крыше домика и мажет мылом свою морду. Прошу отдать, чёрта с два. Что делать? Не могу добриться. Приходится идти в домик за пистолетом. Увидев оружие, она бросает помазок и даёт дёру.

Провожу совещание с офицерами и вдруг сзади мощный удар по голове, у меня искры из глаз посыпались. А офицеры в истерическом хохоте. Я ни чего понять не могу. Оказывается, Чита подкралась сзади, и, шарахнув со всего размаха меня кулаком по темени, сбежала.
Ездила она со мной и на боевые операции. У нас был трофейный японский джип, я, переодевшись в афганскую форму, садился за руль, Чита устраивалась рядом. Она тоже была в форме, тельняшка и брюки. Сзади сидело четверо солдат, но их не было видно с дороги, у джипа не было боковых окон. Сидящие сзади выходили через заднею дверь.

Мы ехали впереди, а сзади, на расстоянии 1 км, шёл БТР, он всегда был готов подскочить на помощь. Я надеялся, что душманы остановят машину для досмотра, и можно будет их взять. Но после первой же поездки я, от такой авантюры, отказался.
Дело в том, что нас на самом деле остановили люди с автоматами, в национальной одежде, но оказалось, что это отряд самообороны. Хорошо, что мы ещё не постреляли друг друга.

Так вот во время этой поездки Чита, сидя на переднем сидении, очень бурно реагировала на идущие, на встречу машины. Она вставала на сидении в полный рост и, уткнувшись мордой в стекло, строила гримасы. Водители встречных машин, чуть ли не вываливались из кабин, от удивления. Была Чита и на блокировки одного из кишлаков. Операция была не сложная, и я остался в лагере. Тут прилетает генерал-майор Кузьмин, советник зоны «Север», осмотрев лагерь, он изъявил желаннее посмотреть на ход операции. Подъехали мы к сопке и стали втроём подниматься, генерал, я и Чита. Только поднялись наверх, нас обстреляли, сначала из стрелкового оружия, а затем не далеко разорвалась мина. Смотрю, Читы рядом нет. Видя такой оборот дела, она моментально сбежала вниз и залезла в БТР. Только глаза торчали поверх люка.
Чита погибла как солдат, месяца два спустя она подорвалась на мине. Я был в отпуске и эту печальную весть мне сообщили по приезду.

Поли-Хумри

Отряд часто привлекался на реализацию разведданных. Со штаба Армии поступал приказ о том, что в каком-то кишлаке имеется склад оружия или находится банда. И мы должны были или захватить оружие или уничтожить банду.

К сожалению, ни разу за два года разведданные не подтвердились. Выполняя такие задания, мы вели себя крайне осторожно. Если идёт дезинформация, возможна и засада. Да и выходили на эти операции только для галочки, знали, что все равно результата не будет.
Как правило, на реализацию таких задач выходила рота. Но как-то в феврале 1983 года получаю задачу на уничтожение крупного бандформирования между кишлаком Работаг и п. Поли-Хумри. Это за пределами нашей зоны ответственности, но так как задача была очень важная, поручи нам. По данным разведки, в кишлак на совещание, для координации действий, собралось восемь бандглаварей. Пошли всем отрядом.

Не доходя до кишлака километров 5-6, останавливаю отряд. Подойти не замеченными не удастся. Совершенно ровная долина, плавно переходящая в горный хребет, и у основания хребта находится кишлак. Здесь нужен рывок на боевых машинах. Необходимо было быстро взять кишлак в полукольцо. Душманов, пытающихся уйти в горы, можно будет расстреливать на склонах как в тире. Но машины могли пожечь из гранатомётов, если собралась такая серьёзная компания, восемь главарей, их там должно было быть предостаточно. Нужно разворачивать батарею. Она должна будет вести огонь по окраине кишлака, на подавление гранатомётчиков.

Но надо быть дураком, чтобы собирать совещание рядом с трассой, по которой практически беспрерывно идут наши колонны. Да и вообще этот кишлак ловушка. Ни одной дороги в горы, даже троп на карте не видно, хотя они наверняка есть. Ну, ни как не может здесь быть сборище душманов.
До Поли-Хумри было километров тридцать, там располагалась разведгруппа ГРУ, которая и дала эту информацию. Посылаю туда особиста уточнить координаты кишлака. Ждали часа полтора, уже хотел начинать операцию, летит на БТРе особист, кричит: «Отставить!» Перепутали координаты, ошиблись на восемь километров. Но по новым координатам нужный нам кишлак находился как раз за хребтом, и чтобы туда пройти, надо было сделать крюк в 150 километров. А по тамошнему бездорожью, это минимум двое суток пути. Кто же там будет сидеть, и ждать нас. Командование решило нанести туда бомбовый удар, а нас вернули в лагерь.
Если бы мы тупо выполнили приказ, были бы не чем не оправданные жертвы среди мирных жителей.

Будни

В конце февраля пришёл приказ готовиться к большой войсковой операции. Нам готовиться, было не надо, отряд был всегда готов, в течение получаса, выйти на любую операцию. Вопрос только стоял в одном, сколько с собой брать боеприпасов, продовольствия и горючего.
Я никогда не проводил перед выходами на боевые операции строевых смотров, так как был уверен в своих офицерах. Им няньки были не нужны.
И построений колонн перед лагерем никогда не делал. Становился, на своём БТРе, перед воротами лагеря, команда всем машинам «Заводи!», и подразделения выходили мимо меня, согласно расчёта построения колонны. Выйдя на дорогу, машины не останавливались, а продолжали двигаться со скоростью 30 км/час. Когда из лагеря выходила последняя машина, я обгонял колону и становился на своё место. Оно всегда было за головной ротой. После этого колонна начинала идти со скоростью не менее 60 км/час. При наличии в колоне только колёсной техники, мы ходили ещё с большими скоростями.

Помню как-то ночью, мы шли с расположения 122 МСП на Мазари-Шариф, тремя БТРами со скоростью около 120 км/час и при этом не включали фар. Правда ночь была лунная. Расстояния между машинами по 300 метров, водители сели по-походному, и вперёд. Если бы на дороге и была засада, душманы не успели бы ничего сообразить, и к тому же попробуй, попади из гранатомёта в машину идущею на такой скорости. Шоссе там было в хорошем состоянии и прямое как стрела.

В начале марта, кажется 1-го числа, получаю задачу из Кабула, что завтра в 6 утра выйти из отряда и прибыть в район расположения 122 МСП. Говорю им, что мне не надо указывать время выхода, скажите, когда я там должен быть, а когда мне выходить, я сам приму решение. И оказалось, что на дорогу в 60 км, они отряду отвели целый световой день. Мы прошли этот маршрут за полтора часа.
Потом я понял, почему давался такой большой промежуток времени. Нам на операцию была придана мотострелковая рота со 148-го МСП, из 11 шт. её БТРов половина встали по дороге. Первое это то, что это были старые потрепанные БТР-60. Второе то, что подразделения этого полка стояли повзводно на точках, по охране дороги и машины стояли в окопах. А машина должна ездить и нормально обслуживаться, тогда она всегда будет на ходу. Ну и, о каком профессионализме водителей можно говорить, если машины стоят.

Я уже говорил, что в Афгане постоянно воевали в основном, десантники и разведка мотострелковых частей, а пехота, за исключением не которых частей, в основном стояла на охране коммуникаций. И когда на большие операции пытались их привлекать, то ничего хорошего из этого не выходило. Люди, месяцами сидя на точках, теряли профессиональные качества, и, к тому же, не было слаженности в подразделениях.

Эти чёртовы политики, со своим ограниченным контингентом, видимо или не понимали, или не хотели понять, что здесь, в Афганистане, нужна минимум ещё одна Армия. Ведь мы воевали не столько с душманами, сколько со всем Западным миром, с арабскими странами, и ещё с Китаем. И советники и поставки оружия и арабские наёмники, а на юге даже регулярные подразделения Пакистанской армии.

Где-то неделю, мы работали севернее Мазари-Шарифа. Больших стычек не было, маленькие разрозненные группы душманов. Видимо это проводилось с целью дезинформации противника. При проведении этих мероприятий был неприятный случай.

На одну из операций мы пошли вместе с мобгруппой пограничников. Сверху нас поддерживали вертолёты. Погода резко испортилась и вертушки ушли. Командир мобгруппы мне по радио докладывает: «Командир извини. Нам без поддержки авиации работать запрещено, я возвращаюсь в лагерь». А я то развернуться не могу, да и не хочу, надо выполнять задачу. Сработали и за себя и за них. Вот, что значит межведомственная разобщённость.
Я этих ребят не виню. Мы знали, в каких условиях им приходится работать. Командир мобгруппы был полностью лишён самостоятельности. При нём постоянно находилась оперативная группа из погранотряда в количестве трёх человек, и он был обязан согласовывать с ней все свои действия.
Я помню, как-то раз в районе г. Ташкургана, одна из транспортных колонн 40 Армии попала в засаду. На помощь ей пришли подразделения 122 МСП, им пришлось пройти 20 км, пришли мы, пройдя 30 км. Мобгруппа погранвойск не пришла, хотя размещалась в крепости г. Ташкурган, в 3 км от места боя. Им это не разрешило сделать командование погранотряда, который размещался в Термезе.

Когда я был в гостях у этого командира мобгруппы, он с сарказмом шутил, что для того, чтобы ему выйти на операцию надо спросить разрешение Термеза. Термез должен спросить разрешение Ашхабада (там был штаб Среднеазиацкого пограничного округа). Ашхабад у руководства КГБ в Москве. КГБ уточнит у ЦРУ, собираются ли душманы нападать на мобгруппу, и если нет, то тогда выход разрешат.

Числа 10 или 11 марта, сейчас уже точно не помню, я получил приказ прибыть с отрядом на аэродром г. Мазари-Шариф, там размещался штаб оперативной группы Армии, который и руководил подготовкой, а затем и проведением, операции по захвату Мармольского ущелья.

Прибыли мы вечером и я пошёл докладывать руководителю операции генерал-лейтенанту Шкрудневу. Когда зашёл в помещение, там находилось человек пять генералов и столько же старших офицеров. Приняли меня очень хорошо, несмотря на мой душманский вид, чёрная борода, бритая голова и не каких знаков различия на форме. Ну, их и недолжно было быть, на операции мы ходили только в спецформе, а на ней они отсутствовали.
Отряд, к этому времени, уже пользовался заслуженным доверием командования Армии. Мы успешно проводили почти все операции и при этом не имели безвозвратных потерь, то есть убитых с октября 1982 года.

Мне была поставлена задача на взятие Мармольского ущелья, наш отряд должен был брать его в лоб, то есть с выхода в долину.

Мармоль

Прекрасна доля Пересвета
пасть на миру, где смерть красна...
Что смерть – когда нужна победа!
Заколыхались замена.

Справка:

основной причиной проведения операции в Мармольском ущелье было похищение 16 гражданских специалистов. По разведданным именно главарь этого бандформирования организовал его. И был отдан приказ об уничтожении этой банды. Тем более что это имело и политическое значение. Главарь банды Забибуло называл себя командующим Северным фронтом. Набеги на наши колоны из этого ущелья осуществлялись с 1980 года. Ещё в то время туда направляли батальон, но он не смог выбить душманов из ущелья. И они стали раздувать миф о не преступности своей базы.
По данным разведки в бандформировании было до 1300 душманов, и их база была хорошо укреплена. Но по данным, всё той же разведки, сама база находилась в 8-10 км от входа в ущелье, и, исходя из этого, разрабатывался план её взятия. Подразделения и части, привлекаемые к этой операции, были разбросаны на очень большой площади. А как потом оказалось, база находилась сразу на входе в ущелье.

Для проведения операции была собрана мощная группировка войск и наши части и части афганской армии. Кроме нас привлекались подразделения 201 МСД и пограничники. С афганской стороны, подразделения пехотной дивизии, которая дислоцировалась в Мазари-Шарифе, бригада «коммандос» из Кабула, и подразделения цирандоя. Активно применялась авиация, вертолёты свои, с Кундуза. Бомбовые удары наносились авиацией с территории Союза, кажется с аэродрома «Какойты».

На утро следующего дня колонна отряда пошла к Мормольскому ущелью. Впереди шли два приданных минных разградителя, на базе танков Т-55, но до входа в ущелье мы дошли без инцидентов.
Временный лагерь разбили в метрах 300 от горловины ущелья. Она была шириной метров 15-20, и более половины её занимала вытекающая река Мармоль.
Её стискивали вертикальные скалы, с отрицательным углом, уходя в право и влево на несколько сотен метров. Это и был участок, который мы должны штурмовать. Я много видел гор, но эти были как из сказки о Али-бабе, ни одной тропинки наверх. Слегка холмистая местность и сразу вертикальные скалы.

Как только мы сунули свой нос в ущелье, сразу были обстреляны из пулемётов. Душманы располагались внутри ущелья, конфигурация скал не позволяла им сделать огневые точки на хребтах. Да видимо они считали, что это не к чему. Огневые точки на скалах могли стать лёгкой добычей для авиации или быть поражены артиллерией. А в ущелье, как потом оказалось, они располагались во множестве естественных пещер. Которых было несколько сотен по обеим сторонам ущелья и на разной высоте. Так как скалы здесь тоже в основном были отвесные, из пещер висели лестницы. Но всё это, мы увидели только через девять дней, когда взяли душманскую базу.
Так что к ущелью можно было свободно подойти, мы для противника были не досягаемы. Но как только мы, стоя на тропе ведущей в ущелье, на палке высовывали каску за уступ скалы, сразу звучала длинная очередь.

Я считаю, что душманы бой начали совершенно безграмотно. Надо было запустить одну нашу роту, ведь мы не знали, где именно в ущелье противник. Мало бы кто из этой роты уцелел. За горловиной ущелье слегка расширялось, но всего метров на 60-70, и там можно было для атакующих сделать страшный огневой мешок. В двухстах метрах от горловины ущелье поворачивало градусов на 30, и там был оборудован мощный дот, амбразуры которого смотрели на вход в ущелье. То есть ущелье простреливалось не только с флангов, но был и сильный фронтальный огонь.

Соседей ни справа, ни слева не было, все подразделения группировки, как я уже говорил, были разбросаны по горам вокруг ущелья. Посылать роты в обход на большие расстояния я не имел права, там должны были действовать другие подразделения, а наша задача была штурмовать с входа в ущелье. Но, видя, что в лоб ничего не сделаешь, а только потеряешь людей, я послал вторую роту, под командованием старшего лейтенанта Войтенко, попытаться обойти вход в ущелье слева. Рота нашла какие-то тропинки на расстоянии полутора километров от ущелья. Но продвинутся на хребет, смогла метров на 100. Была обстреляна и залегла. Делать какие-то манёвры людьми местность не позволяла, опять получалась атака в лоб. А в атаку мы ходили только раз, при взятии Джар-Кудука. Основной метод был просачивание на доступных направлениях. К тому же в роте появились раненые, и, я её вернул.

Помню, принесли лейтенанта, пуля попала в спину, лежал на скалах, а стреляли сверху. Вышла пуля в районе живота. Спрашиваю своих медиков как состояние раненого. Говорят, что не жилец, ранения в живот очень опасные.
Вертушки его увезли, а через две недели он прибывает в отряд, живой и почти здоровый. Оказывается лейтенанта спас бронежилет, который на нём был. Пуля пробила его, но изменила направление и, пройдя каким то образом, вокруг тела вышла в районе живота, не повредив кишечник. Бывают на свете чудеса.

Началась длительная, девятисуточная, осада ущелья. Никакие наши попытки ворваться в ущелье успеха не имели. Да я и не пытался этого сделать, могли быть большие потери. Надо было подавить огневые точки противника. Практически весь световой день над ущельем висела авиация, я наводил её на ущелье лично, именно на ущелье, а не на огневые точки. Как я уже говорил, мы не видели противника. Но расстояние между нами было не более 30 метров. И в таких условиях главное было, чтоб мне не побили солдат. С вертушками было по проще, скорости маленькие, высоты тоже не большие, им было легче разобраться, где враг, а где свои.
А вот штурмовики, которые приходили с аэродрома в Кокойтах, юг Узбекистана, были опасны. Они выстраивались в круг, по четыре штуке и по очереди заходили на цель, с начало бомбили, а затем работали пушками и пулемётами. Но работали ювелирно, ни одна бомба, ни один снаряд, не разорвалась вне ущелья.

Как только появлялась авиация, я сразу по радио выходил на корректировщика. Это был самолёт на базе АН-24, какой точно модификации с земли не было видно, он часами кружил на высоте более 4000 м. Вот он и руководил авиацией по моей наводке. Сейчас точно не помню, но, кажется, там находился Командующий авиации 40 Армии полковник Медведев. Я с земли давал курс, а ребята зажигали пирофакелы, чтобы обозначить наш передний край.
Авиацию запускали, как правило, с курсом «0», это точно с севера на юг вдоль ущелья.
Что только не бросали на это ущелье, и обычные бомбы, и объёмного взрыва, жгли напалмом, толку не было. Только мы пытались сунуться в ущелье, начинался плотный ружёйно-пулемётный огонь. Как я уже писал, во время авианалётов душманы прятались в пещеры, которые не могли взять ни какие бомбы. Прямые попадания были исключены. Налёт заканчивался, и они выползали из своих нор.
Во время одного из таких налётов нас обстреляли из миномёта. Видимо противник засёк, откуда наводится авиация.
Я это делал прямо из лагеря, стоя у БТРа, на котором стояла радиостанция для связи с авиацией. Лагерь мы развернули метров триста от входа в ущелье.

Первая мина разорвалась с недолётом, вторая с перелётом, было понятно, нас берут в вилку. Я приказал всем спрятаться за броню, огонь вёлся из американского 81-мм миномёта, броню наших бронемашин эта мина не пробивала. Третья мина разорвалась в метрах 30 от нас.
Я не мог укрыться, так как шла работа авиации, и надо было корректировать их действия, иначе накрыли бы моих ребят. В момент разрыва мины успел прыгнуть в узкий проход между машинами. Ещё в полёте почувствовал удар и боль в пятой точке. Ну, думаю, приехал, провоевал более полутора лет, ни одной царапины и тут получить ранее в задницу, стыдуха. Это же насмешки на всю жизнь, как в спектакле «Иван да Мария», смотрел в Киеве, в главных ролях такие замечательные артисты как Валерия Заклунная и Александр Мажуга.
Встал, ощупал себя, вроде брюки целы, крови нет, а боль есть. Видимо, меня ударило камнем, голышом. Но корма оказалось крепкой, не треснула. Дня три сидел на стульях одним боком.
Кстати в этот день мне исполнилось 35 лет, жена к этой дате передала из Союза бутылку шампанского, вот мы его вечером и выпили, и за день рождения и за целый зад.

Нам была придана батарея 57-мм зенитных орудий. Мы её не применяли, так как она могла вести огонь только прямой наводкой, а противник за хребтами. Ну, тут, и им работа нашлась. Ребята быстренько вычислили, откуда душманы могли корректировать огонь миномёта. Это оказалась не большая пещера, около метра диаметром. Зенитчики всадили туда три снаряда подряд, хоть она и была на расстоянии более полутора километров и на высоте около 600 метров. Молодцы попали как в копеечку. С обратной стороны хребта пошёл дым, видимо пещера была сквозная, и миномёт больше уже огонь не вёл.
Бой мы вели практически беспрерывно и днём и ночью, надо было измотать противника. Ночью организовывали психические атаки. Начинали стрелять из всего имеющегося оружия, кричали «Ура», но в атаку не ходили, и так за ночь несколько раз.
Когда мы сделали это в первый раз, позвонил генерал-лейтенант Шкруднев и спросил, что это у нас за кутерьма, он подумал что душманы пошли на прорыв.

В одну из ночей мне доложили, что справа от входа в ущелье с гор спустилось несколько наших солдат из пехоты во главе с командиром роты. Как я уже говорил, боевые действия шли на большой территории. И это было одно из подразделений, которое работало справа от нас. Но выходить к нам они не должны были. Когда я стал беседовать с командиром роты, а это был капитан, здоровенный мужик двухметрового роста, выяснилось, что он совершенно пьян и роту свою по сути дела бросил.
Часа три-четыре, не большими группами по пять-шесть человек, спускались с гор солдаты его роты, неся с собой раненых. Беседовать с этой тварью было невозможно, да и не хотелось. Когда я вышел из палатки, ко мне подошли возмущённые наши офицеры, и попросили разрешения набить этому выродку морду. Я, конечно, запретил, но доложил об этом происшествии в штаб группировки.

Видя, что мы застряли на одном месте, к нам на боевые позиции прибыл Шкруднев, для того чтобы на месте разобраться, чего мы тут топчемся. Мы с ним подъехали на БТРе к самому входу в ущелье. Спешились и подошли к моим ребятам, находящимся у крайней, от входа, скалы.
Я выставил руку за скалу и резко убрал, немедленно прозвучала пулемётная очередь. Осмотрев местность и оценив сложившуюся ситуацию, генерал одобрил нашу тактику.
Но надо было, что-то делать, ведь такое противостояние могло продолжаться сколько угодно долго. Не помню, кому из офицеров в голову пришла идея, поднять наших солдат на скалы с отрицательным углом с помощью автокрана. Что мы успешно и проделали. Теперь мы уже прочно захватили вход в ущелье и могли вести по противнику огонь и из стрелкового оружия.

На скалах помещалось не более одной группы, а так как погода была отвратительная, дождь со снегом и резкий сильный ветер, мы людей меняли каждые 2-3 часа. Люди спускались в таком состоянии, что у них даже не гнулись пальцы на руках. Кормили их горячей пищей, обогревали в специально развёрнутой палатке, и снова на скалы.
Ко мне подошёл кто-то из офицеров 1-ой роты, а это именно их группы сидели на скалах, и сказал, что у одного из молодых лейтенантов сдали нервы и он отказывается вновь туда подниматься.
По сути дела невыполнение приказа, можно отдавать под суд военного трибунала. Но я знал этого офицера, он не был трусом. И сейчас, из душевного равновесия, его выбила не боязнь получить пулю, а почти недельное испытание холодом. Холодно было всем, но там, на скалах было особенно тяжело.
У каждого человека есть в жизни свои критические моменты и в это время человека надо просто поддержать. Я зашёл в палатку, положил ему руку на плечо, и, назвав по имени, сказал, что надо идти, его солдаты уже пошли, а он должен идти впереди. Офицер молча поднялся и ушёл со своей группой.

Противнику было легче, они сидели по пещерам, где не капало за шиворот, да и костёр можно было развести. Расстояние между нами было не большое, в некоторых местах не более 50 метров. Ну а так как у нас в отряде было много солдат среднеазиацких национальностей, то мы с противником часто переругивались. И если матом, то обе стороны это делали на русском языке, воистину великий и могучий. Я как-то присутствовал при одной из перебранок.
Видя наше тяжёлое положение, они нам кричали, чтобы мы шли к ним, у них есть плов, горячий чай, французские девочки. На что получали в ответ, что французские девочки нам не к чему, чуть погодя войдя в ущелье, мы их поимеем.

Тыловое обеспечение на этой операции было организовано очень хорошо, и боеприпасами и продовольствием. Подвоз мы осуществляли своими силами, благо плечо подвоза было менее 100 км. А расход боеприпасов был очень большой.

Молодец командир роты материально-технического снабжения капитан Свиридов, часто мы его поругивали за недостатки в работе, но в этот раз всё работало как часы. Помню как-то на обед, на второе, каждому солдату выдали по целой варёной бройлерной курице, таких то и норм снабжения нет, уж не знаю, как тыловики и выкрутили. Питание было только котловое, на боевые позиции горячую пищу таскали в термосах. За девять дней операции я не разу не отвлёкся на решения вопросов тыла. Тыл тогда хорош, когда ты забываешь о его существовании. Свиридов за эту операцию был представлен к медали «За боевые заслуги».

На седьмой день операции позвонил Командующий 40 Армией генерал-лейтенант Ермаков, я уже говорил, что Командующий любил наш батальон, в этот раз он с металлом в голосе сказал, что не узнаёт ни меня, ни батальон. Я ему сказал, что сейчас беру автомат и поднимаю батальон в атаку. Максимум через три часа возьму ущелье, но пусть готовят минимум двадцать цинков (цинковые гробы для отправки погибших в Союз). Попросил не подгонять меня, дня через два-три мы все равно возьмём это ущелье. Он дал добро.
Ущелье мы взяли через два дня, не потеряв убитыми ни одного человека.

Вообще офицер в бою должен воевать мозгами, это его главное оружие, а пистолет и автомат это для самообороны. Да и оборонятся, он должен не сам, ему некогда думать о своей безопасности. Во всяком случае, начиная с командира роты.
Это я вспомнил к тому, что на этой операции у нас в отряде уже был новый замполит, капитан Гаврилов. Прибыл вместо Воронова, по замене, с Брестской десантно-штурмовой бригады. Толковый офицер, но не обстрелянный. Это была его первая операция, и он, схватив автомат, всё пытался влезть в какую-нибудь заварушку. Понять его было можно, он всем хотел показать, что не трус. Я ему объяснил, что солдат у меня в батальоне достаточно, а замполит один и он должен выполнять свои обязанности. И что сейчас не Великая Отечественная война, поэтому ни каких атак с криками «Ура» на пулемёты не будет. Нужна спокойная кропотливая работа.

По поводу безопасности командира любого ранга скажу одно, это должна быть система, а не какое-то разовое мероприятие. По прибытию в Афганистан, после проведения первых операций я понял, что не возможно нормально работать, если кто-то постоянно не заботится о твоей безопасности и быте. Именно тогда, был оборудован штабной салон. Именно тогда, я подобрал себе группу телохранителей.
Было их пять человек, два из которых составляли экипаж БТР-70, водитель и наводчик пулемёта.
Они постоянно находились рядом со мной в любой обстановке, были прикомандированы ко мне на постоянной основе. И даже находясь в лагере, спали в соседней со мной комнате. Я мог в считанные минуты, в любое время суток, выехать из лагеря, мне не требовалось дополнительных сил и средств. Правда если поездка была на большие расстояния и через проблемные районы, обязательно брал ещё один БТР. Кстати бортовой номер на моём БТРе менялся каждый месяц.
На кратковременных операциях, где мы не разворачивали походные кухни, в задачу этих ребят входило и приготовление пищи.
Если я заходил в какой-нибудь афганский магазин или учреждение, то один из солдат заходил со мной, и стоял сзади меня метра два. Второй оставался у входа, третий стоял метров пять от входа, и уже четвёртый на другой стороне улицы. Они, прикрывая друг друга, прикрывали меня. Один из ребят был переводчиком. За два года состав этой группы частично менялся, одни увольнялись на смену им приходили другие. И я благодарен этим ребятам за то, что остался жив. Вот они:

• Шлепитис и Малышев, два КМСа, первый по боксу, второй по десятиборью, оба из Чирчика. Они уволились в мае 1982 года. До сих пор себя укоряю за то, что не представил их к наградам.
• Заир Нажмутдинов;
• Сергей Разухин;
• Нурулло Давлятов;
• Валерий Михалдыко;
• Саловат и Тимур (фамилий не помню);

все эти ребята из Таджикистана, в основном из Душанбе. Уволившись, писали мне в Афган письма.

• два водителя БТРа, Бойцов и Степанов.

Возможно, кого-то забыл, много времени прошло. Все эти ребята живыми и здоровыми вернулись домой. Жаль моего последнего переводчика, Садыкова Гуламжона Галиевича, спустя полгода, после моей замены в Союз, 23.05.1984 г., погиб в бою под Джелалабадом.

Возвращаясь к безопасности, напомню, что мой друг и коллега Саша Тимченко погиб в одном из дуканов Кабула. А командир 3-го МСБ, 122 МСП, который размещался в г. Айбаке, майор Герасимчук Василий Васильевич, на одной из операций был просто задушен душманами.
Его бронетранспортёр подорвался на мине. Василий спрыгнул за ближайший дувал, без оружия, автомат остался висеть на крышке люка, БТР ход не потерял и стал сдавать назад, а за дувалом находились два душмана. В поднятой взрывом пыли, ни кто и не заметил пропажи комбата. В Белоруссии у него остались жена и две дочери.

В один из дней блокады ущелья, к нам в батальон прибыл агитационный отряд из 201 МСД. Имея несколько БРДМов, оборудованных громкоговорящими устройствами, они должны были подрывать боевой дух противника.
Попросив меня прекратить всякую стрельбу, они около часа вещали на душманов, уговоры сдаться в плен шли в вперемешку с молитвами. Всё бы не чего, но оказалось, что персонал из этого отряда совершенно не знает ни традиций, ни обычаев мусульман. Сразу после молитвы они включили нашу советскую эстраду, мои солдаты из среднеазиацких республик стали плеваться. Оказывается, что эти горе агитаторы обгадили неплохо проведенную свою же работу. Нельзя было сразу после молитвы транслировать эстраду, да ещё европейскую.

В ночь перед решающим штурмом ущелья, к нам с боем, как раз через это ущелье, прорвалась мотострелковая рота, уж не помню какого полка. Душманы более недели, сдерживавшие наш натиск, видимо совсем не ожидали удара в спину.
К сожалению, взаимодействие между частями было организовано плохо, связь была только через штаб руководства операцией, прямая радиосвязь с соседями отсутствовала. Но правда между частями были большие разрывы, это было обусловлено самой местностью, на которой проходила операция. И по замыслу наши подразделения нигде не должны были пересекаться. Каждый имел своё, отдельное направление наступления, как это и положено по уставу при ведении боевых действий в горах. Но горы и реальная обстановка всегда вносят свои коррективы.
Координаты расположения частей, зачастую, давались с ошибками и с большим опозданием. И когда подразделения соседей попадали в нашу зону ответственности, и мы сталкивались лоб в лоб, это было полной неожиданностью, и для нас, и для них.

Слава богу, что мы имели уже богатый опыт ведения боевых действий, и в том числе ночью, а ведь оба раза к нам пехота выходила именно ночью.
Когда мне доложили, что в ущелье началась беспорядочная стрельба, но пули в нас не летят, у нас сложилось мнение, что в ущелье прорвалось какое-то наше подразделение и душманы ведут с ним бой. Были предложения поддержать наших огнём и даже атаковать, но мне было совершенно не понятно, кто и где находится, да и вообще, что там происходит, были только предположения. А вдруг это какая-то хитрость противника. Когда я запросил штаб руководства, они мне тоже пояснить ничего не смогли.

Стрельба продолжалась не более 10-15 минут и прямо на нас вышла не полная мотострелковая рота. Если бы мы атаковали, то атаковали бы своих. Потерь у роты при выходе из ущелья не было, мы не сделали по ним ни одного выстрела. А вот при прорыве через ущелье потери были. Когда, на следующий день, мы его взяли, в метрах пятидесяти от входа, лежал командир взвода этой роты, старший лейтенант Белов. Он лежал как живой, с автоматом в руках, душманы не успели, не обыскать его не поиздеваться над трупом. Пуля попала офицеру точно в сердце.

О самом штурме

Утром мы атаковали, но только двумя БМП. Это было очень рискованное мероприятие. Под прикрытием огня взвода сидящего на скалах, а главное под прикрытием дымовой завесы, ребята со скал забросали вход в ущелье дымовыми шашками. В ущелье ворвались две БМП, имея в экипажах только по два человека, механиков-водителей и в башнях сидели наводчики. К сожалению фамилий солдат, которые сидели за рычагами боевых машин не помню. А вот наводчиками пошли офицеры, это замполит 1-ой роты, старший лейтенант Стасюк А.А. (сейчас живёт в г. Донецке) и командир группы этой же роты, старший лейтенант Сергей Паховский (сейчас живёт в г. Екатеринбурге).
Когда рассеялся дым, душманы увидели боевые машины, но было уже поздно, офицеры открыли огонь по огневым точкам противника. Стрельба велась практически в упор, 30 мм орудия БМП стреляли очередями. Но и сами БМП были хорошей мишенью. Для того чтобы максимально уменьшить риск, мы каждую боевую машину зацепили тросом за БТСы, в случаи подрыва их бы вытащили из ущелья.

Кстати, штурм осуществлялся под песню «Миллион алых роз», в исполнении Аллы Пугачёвой. Её транслировал, на всё ущелье, агитационный отряд. Солдаты в атаку шли с улыбками.
В одном из своих интервью, Алла Борисовна с гордостью говорила о том, что она ни разу не была в Афганистане, и к этой войне относится крайне отрицательно.
Она не была, а её песня была и воевала.

В продолжение о штурме. Одну из машин душманы всё же подбили, но вытаскивать её не понадобилось, под прикрытием огня боевых машин в ущелье уже ворвались штурмовые группы. Менее чем за пол часа база душманов была взята.
Мы взяли базу, не потеряв ни одного человека убитыми, только восемнадцать раненых, из них двенадцать легко. Были взяты большие трофеи. Только оружия, боеприпасов и мин, мы вывезли два грузовика. Было захвачено более десятка различных автомобилей. Продовольствие разрешили вывозить афганцам.

Кстати, когда ущелье уже было взято, при въезде в него подорвался афганский БТР, мина стояла прямо в речке. Так что, первым нашим БМП, просто повезло.
Безусловно, что заслуга во взятии базы душманов в Мармоле, принадлежит не только нашему отряду, а и всем частям и подразделениям, участвовавшим в этой операции, и советским и афганским. Без массированного давления на всех направлениях, мы вряд ли бы взяли Мармоль, но то, что мы оказались на острее этой операции неоспоримый факт.

То, что мы не понесли безвозвратных потерь, это заслуга не только офицеров, прапорщиков и солдат отряда, показавших свой высокий профессионализм, но и руководства этой операцией, и лично генерал-лейтенанта Шкруднева, а также Командующего 40 Армией генерал-лейтенанта Ермакова. Они не толкали нас, сломя голову на пулемёты, не пытались добиться быстрого успеха ценной солдатских жизней, берегли людей, и большое спасибо им за это.

После взятия Мормоля, Шкруднев приказал мне представить списки отличившихся солдат и офицеров отряда для награждения. Мы подготовили такой список, получилось около двадцати человек. Когда я представил его Шкрудневу, он сказал, что в нём не хватает командира отряда, и собственноручно дописал во главе списка мою фамилию, напротив написал – орден «Красного Знамени».
Я не получил этого ордена, видимо кто-то решил, что не достоин. Кстати не получил не только я. Офицеры, которые первыми ворвались в ущелье на БМП, мной были представлены также к ордену «Красного Знамени». Но если Стасюк его получил, то Паховского орден нашёл только лишь в 2003 году, и вручал его ему, бывший командующий 40 Армией, генерал армии Ермаков.

Захваченное в Мармоле оружие, местные власти два дня демонстрировали в Мазари-Шарифе, а затем мы его показывали в Айбаке.
Было захвачено не мало и различных оптических приборов. Командующий авиацией 40 Армии полковник Медведев, рассматривая трофеи, хотел взять себе один из биноклей. Но бинокль был не очень хорошего качества, и я в благодарность ему за отличную поддержку нас авиацией, а это именно он с самолёта корректировщика руководил действиями авиации. А иногда и сам садился за штурвал боевого вертолёта и штурмовал душманские позиции, предложил ему хороший японский бинокль, но сказал, что он находится у нас в ППД. Сразу же получил предложение слетать за ним. Медведев сам сел за штурвал и минут за тридцать мы были на месте. Вот сейчас я подошёл к тому, ради чего веду этот разговор.
Вертолёты, опасаясь обстрела с земли, летали всегда не ниже 2000 метров, и уже подойдя к назначенному месту, кругами снижались и садились. Когда мы подлетели к нашему лагерю, Медведев спросил, сколько у меня прыжков с парашютом, и когда я ответил, сказал, что теперь будет ещё прыжок, но без парашюта.
На высоте 2000 метров он выключил двигатель, и как он сказал, мы стали парашютировать, а попросту падать в полной тишине, но довольно устойчиво. Уши заложило как при прыжке с парашютом. Старший лейтенант, лётчик этого вертолёта, сидевший рядом со мной, сказал, что его бы, за такие художества, сам бы Медведев посадил бы на гауптвахту. На высоте метров 200-300 Медведев включил двигатель, и мы благополучно приземлились.

Будни

Мармоль был последней, большой операцией, в которой мне пришлось участвовать. Опять началась рутинная боевая жизнь.
Практически ежедневно группы уходили в засады. Но противник, в зоне ответственности, был, если можно так выразиться, парализован. Диверсий ни на дороге и на трубопроводах не было. Отряд выполнил поставленную перед ним задачу. Не сколько раз по просьбе местной власти мы ходили на отдалённые кишлаки, но это была просто демонстрация силы. Под нашим прикрытием они проводили свою работу.
Шли мы однажды на одну из операций, как всегда в ночь. Сейчас не помню куда конкретно, но выход был в составе отряда. Не доходя Айбака, мне командир головного взвода докладывает, что нас остановил старший лейтенант комендантско-дорожной бригады.
К этому времени, для наведения порядка на дорогах в Афган, была введена такая бригада. С её вводом уменьшилась на нас нагрузка по проведению мероприятий комендантского режима. Одной из основных задач подразделений этой бригады, была организация передвижения транспортных колон Армии.
Я уже говорил о том, что согласно приказа Командующего Армией после 16.00 запрещалось передвижение колон, они должны были становиться на ночлег, организовывая охрану.
Вот и нас остановили с такой задачей. Я передал по радио взводному, чтобы он объяснил офицеру, что мы не транспортная колона, а специально идём в ночь на боевую операцию, и что он сейчас находиться в зоне нашей ответственности.
Но старлей был не преклонен, и я приказал, сломав БМП шлагбаум, продолжить движение.

Дня через три к нам приехал, уж не помню кто, из руководства КД бригады, со своим оперуполномоченным особого отдела. Конфликт был решён в течение нескольких минут, тем более, что с ними прибыл начальник особого отдела Армии, который уже до приезда объяснил им кто, есть кто. Мы заменили поломанный шлагбаум, а они обещали поднимать его по первому нашему требованию. Больше проблем у нас на дорогах не было, впрочем, как и вне дорог.
В провинции была только одна вооружённая сила, которая ходила и ездила в любом направлении в любое время суток, когда хотела, и имя ей – 154 ООСПН.

В день Саурской революции, 26 апреля, мы организовали жителям Айбака сюрприз. О нём не знало и руководство провинции. В этот день в городе был большой праздник. С утра демонстрация, затем спортивные мероприятия. Мы играли с афганцами в волейбол, а в конце провели показательные выступления по рукопашному бою.

Вечером всё руководство отряда было приглашено к губернатору провинции на банкет. Вот во время банкета мы и преподнесли им сюрприз.
Когда стемнело, я попросил всех выйти на улицу. К этому времени, на окраине города, уже развернулись две батареи, гаубичная и миномётная. По моей команде они сделали три залпа осветительными минами и снарядами. Одновременно с ними, 30 человек, сделали три пуска разноцветными реактивными патронами, в народе их просто называют ракетами. Город был освещён так, что можно было читать газету. Народ впервые видел фейерверк.

В районе ответственности отряда была одна достопримечательность – радоновое озеро. Вода в нём была всегда около двадцати градусов. Это была наша отдушина, в летнее время мы часто ездили туда отдохнуть.
15.05.1983 г. я убыл в Ташкент в родное училище, для подготовки к поступлению в Академию имени М.В.Фрунзе. Здесь же, после этого, сдавал экзамены выездной комиссии Академии. Отсутствовал более полутора месяцев.
Прибыв в отряд, буквально через месяц убыл в отпуск. В Чирчике попал на день рождения своего бывшего подчиненного, Валеры Якименко, он возвращался с отпуска. Я уже писал о том, что Валера в апреле 1982 года, ушёл от нас на отдельную роту спецназ в Кабул.
Я поехал на Украину, а Валера в Афган. Спустя несколько дней, он погиб.

Старший лейтенант Якименко Валерий Павлович погиб 23.07.83 года при эвакуации разведгруппы из тыла противника.
Я был у его родителей в селе Андреевка Белгород-Днестровского района Одесской области, в 1993 году. Но Валера похоронен на Урале, жена увезла и похоронила его там. Жену понять можно, она его очень любила. Ну а старикам тяжело в двойне, они не имеют возможности ходить на могилу сына.

С отпуска я возвращался через Чирчик, все мы так делали, ведь у нас там были квартиры. Вдруг меня срочно вызывают в бригаду. Прихожу к комбригу, приказывает немедленно явиться к начальнику штаба Туркестанского военного округа генерал-лейтенанту Михайлову, что случилось, не говорят. Какое-то «ЧП» в отряде.

Генерал принял меня спокойно, сказал, что поступила информация о том, что в отряде имеют место противоправные действия и творится беззаконие. Что в отряде процветает мародёрство, и даже то, что наши офицеры на боевых операциях расстреливают неугодных солдат. Какой-то бред сивой кобылы. Михайлов разговаривал со мной не больше пяти минут. Сказал, что во всё это не верит и мне надо срочно убыть в отряд, и во всём разобраться на месте. Тем более, что там уже работает начальник разведки округа полковник Таушанов. Разбираться мне не пришлось, когда я прибыл, он уже во всём разобрался.
Паскуды есть везде, и в офицерской среде тоже, хотя конечно поменьше, чем на гражданке, условия жизни другие, им в Армии тяжеловато. Так, что же произошло.

В период, когда я, поступив в академию, вернулся в отряд. Из Чирчикской бригады приехал новый начальник штаба, не буду называть его фамилию, бог ему судья. Как я уже говорил, в состав бригады мы не входили, но им поручили нас курировать. И они периодически стали к нам кого-нибудь присылать.

Офицер оказался моим однокашником по училищу, мы учились в параллельных ротах, так что сидя по вечерам у меня в комнате, нам было о чём поговорить. После моего отъезда в отпуск и он уехал, увозя с собой, как оказалось, рапорт с вопиющими нарушениями законности в отряде.
Мне не задал ни одного вопроса. И даже не смотрел документацию в штабе. Все «факты» ему довели два урода, которые и офицерами то называться не могут. Один командир роты, моя вина, что он им стал. Я его назначил взамен офицера убывшего в Союз, по ходатайству заместителя отряда по вооружению. Как потом оказалось страстный почитатель «зелёного змия». В моё отсутствие, в пьяном виде, даже начальнику штаба отряда оружием угрожал. Второй замполит роты, за два года поменял три роты, ни где в офицерском коллективе не уживался.
Так вот, когда я приехал, Таушанов собрал всех офицеров и, подняв этих двух погононосителей, сказал им в лицо всё, что думал о них. Они облили грязью нескольких офицеров отряда, а при разбирательстве оказалось, что сами они ни чего не видели, а просто от кого-то слышали, но вот от кого не помнят. Мне инкременировалось, то, что я скрыл гибель солдат при несчастных случаях.

Да, к сожалению, у нас были и так называемые не боевые потери. Один солдат подорвался на нашей мине, которые стояли вокруг лагеря, это ещё в 1981 году в Акче. Были погибшие: при чистке оружия, при разряжании оружия после возвращения с операции, при баловстве с трофейным оружием. Один солдат умер от сердечного приступа, находясь в санчасти. И таких потерь было, восемь человек. Это много. Но по каждому из этих случаев, мной как командиром части, были возбужденны уголовные дела, и документы отправлены в прокуратуру. Но там дела закрывали, злого умысла ни где не было. И прокурор говорил про виновных, что пусть воюют, в зоне легче, чем здесь. Так, что этому проверяющему надо было просто зайти в строевую часть и попросить документы. Тогда не было бы этого идиотского рапорта.

Я до сих пор не могу понять, что этим двум особям надо было? Точнее не двум, а трём. По имевшейся у меня информации, действиями первых двух, руководил мой заместитель по вооружению. Какую цель они преследовали? К сожалению дерьмо и в Армии есть, но его меньше чем на гражданке, да и проявляется оно быстрее.
Офицеры отряда были возмущены до предела. Кто-то из замов, сейчас не помню, подошёл ко мне и сказал, что этих двух уродов нельзя больше пускать на боевые операции. Им до замены осталось месяца полтора, пусть сидят в лагере. Не дай бог у кого-то из офицеров нервы не выдержат. Так изгоями они и уехали в Союз.

Прощай Афган

В августе я уехал на сессию в академию, она длилась около месяца. Так, что с мая по сентябрь я был в отряде не более месяца. Бремя командования отрядом легло на плечи моего заместителя, капитана Вячеслава Посохова. С Афгана он заменился чуть раньше меня, недели на две.
Но я был в курсе всего, что происходило в отряде, периодически получал подробные письма от Посохова В.Н. и начальника штаба отряда Ахметова Р.М. два из них я привожу ниже. Вот теперь я возвращаюсь к тем потерям, которые понёс отряд в период с мая по ноябрь 1983 года.
Первое, отрядом пытались латать дыры, возникающие за пределом его ответственности.
Второе, задачи ставились на скорую руку, по принципу «Даёшь», а дальше как получиться. Доскональная разведка района предстоящих действий не проводилась. Взаимодействия с соседями не организовывались или организовывались очень плохо. Ни кто не спрашивал с тех командиров, чьи подразделения не выполняли свои задачи. И в связи с этим отряд был вынужден работать за себя и за того парня, отсюда и лишни потери.
Ну и последнее, третье, руководили операциями люди, которых надо было во время посылать на …. и делать своё дело. Но в боевой обстановке это сложно, можно загреметь под трибунал.
Когда я получал письма от ребят, было большое желание сорваться с места и поехать набить морду какому-нибудь подполковнику.
В начале ноября прилетел командир 15 ОБРСПН подполковник Стекольников и привёз с собой моего заменщика майора Олексеенко Василия Ивановича. Дня за два я сдал отряд. 5-го ноября построили весь личный состав, я попрощался с людьми и со знаменем отряда. Вечером посидели в моём домике. Стекольников не плохо играл на баяне и пел, так что с Афгана я уезжал под песни комбрига. Поздно вечером все разошлись.
Уезжал я на следующий день рано утром, в 4 часа. Отряд спал. К шести часам мы уже были на мосту. Я, попрощавшись с сопровождавшими ребятами, перешёл границу.

Чувства были смешанные. Наконец я буду дома с семьей. Но там за речкой оставался мой отряд, мои ребята. У них продолжались не лёгкие боевые будни. Им надо реализовывать те задачи, которые перед ними ставились командованием. Ближайшая это план на ноябрь, который мы сами готовили, и который они уже будут выполнять без меня. Возникали ощущения человека отставшего от поезда.
Не все из ребят вернуться домой. Там, за речкой, остался отрезок моей жизни, длиной в два года, как я сейчас понимаю, мои лучшие офицерские годы.

Лет десять по ночам я продолжал воевать, мне снился Афган, а затем всё реже и реже.
В Термезком аэропорту билетов, как всегда, не было. Но получилось так, что вместе со мной улетал наш давний боевой соратник, командир танкового батальона 122 МСП, как раз того, что размещался под Шибарганом и откуда нам придавали танковый взвод. Мы с ним встретились в аэропорту. Фамилии его, к сожалению, не помню. Он вручил кассиру набор французских тарелок и билеты сразу появились. В этот же день, 6 ноября 1983 года, я был дома. Закончилась моя афганская эпопея.