Вспоминаются занятия в караульном городке в Котбусе. Там на щитах были стандартные фразы кириллицей. Я их до сих пор помню: - Хальт цурюк! - Хальт их верде шиссен! И моя любимая фраза: - Нихт шиссен!!! Фраз было гораздо больше, но эти врезались в память больше всего. Я много ходил разводящим и, естественно, проводил занятия с караульными перед заступлением в караул. И ведь что интересно. Немцы, даже находясь в состоянии крепкого подпития, нас понимали. Особенно когда слышали, что «автоматический переводчик» готов к работе. Обычно тут же раздавалась моя любимая фраза.
За чем нам завязки на военкоматы? У на будут завязки в Главном управлении воспитательной работы Министерства обороны. Военкомы, особенно в Москве, будут вынуждены с нами дружить. Кому нужны проблемы с начальством? [URL=http://desantura.ru/forums/index.php?showtopic=2816&st=15entry49017]ГУВР[/URL] Нужны темы для разговора с людьми в погонах.
Я на «губу» попал за телевизор, причем в звании сержанта, 23 февраля, будучи кандидатом в члены КПСС и за два месяца до «дембеля». Да и в карауле стояла наша рота, а начальником караула был мой взводный. Вот уж у него вытянулось лицо, когда спустя три часа, после заступления в караул к нему явился я и доложил, что дежурный по части посадил меня на «губу». Надо еще добавить, что он не обладал этим правом – наказывать арестом на гауптвахте. А произошло следующее. В ГДР по телевидению для советских граждан два раза в неделю показывали программы на русском языке. Как правило, они заканчивались в 22-00. Но иногда программы длились на 20-30 минут больше. Приказом по ГСВГ было разрешено досматривать программу до конца, даже если уже положено по времени на отбой. В этот раз был именно такой случай. Дежурным по части был назначен офицер из штаба бригады в звании майора. Чем он там заведовал не помню, но он всегда появлялся, когда надо было в чем-нибудь разобраться, провести дознание, повысить дисциплину и т.д. Первая задача дежурного по части – произвести отбой, чтобы быстренько доложить об этом командиру бригады, попить чайку, да пойти баиньки. А тут такая незадача с телевизором, никто в бригаде не спит. Того и гляди комбриг позвонит и спросит, что за бардак. В общем, пошел он по батальонам «отбивать» роты лично. За давностью случившегося, не помню поведение нашего старшего офицера, который должен быть в роте до отбоя. Так вот, заходит этот майор в роту, и видит, что человек тридцать сидят в ленинской комнате и смотрят телевизор. Спрашивает дежурного по роте – где остальной личный состав. Тот отвечает, что в наряде по части. «А почему в роте не произведен отбой?» Дежурный в ответ про приказ командующего ГСВГ о просмотре передач на русском языке. Тогда майор заходит в ленинскую комнату и командует: «Встать, выходи строится на вечернюю проверку!» Все встают, но продолжают смотреть программу. Майор начинает тихо звереть. Мне почему-то до сих пор кажется, что он никогда и не командовал подразделениями, а всегда выступал только в роли представителя штаба или проверяющего. А тут еще мы служили одним призывом, то есть всем 2-3 месяца до дома. Я сидел, вернее уже стоял ближе к двери в коридор. Дежурный по части командует тогда мне: «Сержант, стройте свое отделение на вечернюю проверку!» Я ему говорю, что команды дневального не было, а если бы и была, то я не могу его построить… Договорить он мне не дал, а отделение было в карауле, и послал на «губу», сказав, что завтра он все оформит и я оттуда до отправки в Союз не вылезу. Так в 23-00 я предстал перед своим взводным с докладом, что надо мне сидеть в камере до завтра без бумаг, а вот завтра все будет оформлено, если конечно начальник политотдела бригады сочтет возможным майору отменить приказ командующего ГСВГ и Политуправления ГСВГ. Взводный категорически отказался пускать меня на «губу» без документов. Дежурный кричал, что завтра он пойдет проверять караул и если не увидит меня в камере, то накажет всех… правда не уточнял как, кого и за что. Я, естественно, не спорил ни с кем, но интересовался, а кто, собственно говоря, посадил меня на «губу», за что и на сколько. Ломал я из себя «Швейка», учитывая полный идиотизм ситуации, с огромнейшим удовольствием. Но на этом цирк не закончился. Когда меня, все-таки, водворили в сержантскую камеру, и я мирно спал, в караул привезли допившегося до белой горячки офицера из нашего автобата, которого перевели к нам в часть из мотострелкового полка. Как его ловили, когда он бегал по части – отдельная история, но вот когда поймали, поняли что девать его до утра, когда его можно будет отправит в госпиталь - некуда. После недолгих размышлений поняли, что «губа» - единственное место. На нашей гауптвахте было пять камер. Три одиночки и общая. Офицера в общую камеру нельзя. В одной одиночке сидел под следствием «самоходчик». В другой – «чернопогонник» с танкоремонтного завода. Его, во избежание ЧП, к нашим буйным шутникам в общую так же было не желательно. Оставалась последняя одиночка – сержантская. Где в тот момент спая я. В общем в 2-00 меня посадили в камеру, а в 4-00 выгнали в роту. Кстати потом все делали вид, что ничего не было (что касается моего ареста). А вот этот алкоголик, разбил все стекла в сержантской камере, она была последняя теплая камера. В остальных все было побито давно, а в сержантскую попадал в основном народ тихий, а тут такое.
[B]Лабусу[/B] Скандал продается очень хорошо. Кровь и чернуха идут еще лучше. Чернуха с детьми, берет за душу ВСЕХ родителей. А тираж (доход) дело святое, даже святее истины.
Как мне говорила одна моя знакомая с 3-го канала ТВ, журналист не должен разбираться в проблеме. Его дело обратить внимание общества на проблему. Когда я ее спросил: " Лена, а как ты определяешь наличие проблемы, если не разбираешься в теме, о которой пишешь?», то получил очень интересный ответ. Звучал он дословно так – «Журналист - профессиональный дилетант, и он не должен ни в чем глубоко разбираться. Он должен лишь поднимать тему, а общество должно решить, что делать дальше». Почему-то я тогда представил себе картину, когда человек приходит к врачу и жалуется на больное горло, а тот делает ему вскрытие грудной клетки без наркоза. Причем с приглашением всех родственников, друзей и знакомых пациента, а так же любого любопытствующего прохожего. А когда пациент скончается от потери крови и болевого шока, врач гордо заявляет о том, что истина теперь установлена, у больного была простуда. Ну а то, что он умер, так какое это имеет значение по сравнению с правом общества на истину. Потом я о таком подходе слышал не раз от других журналистов, но в более завуалированной форме. А искать солдат-попрошаек не надо. Во-первых, они действительно есть. Во-вторых, очень важен не сам факт, но контекст. Ведь это может быть преподнесено как единичный факт, который позорит конкретного солдата и его командира в глазах общества, а можно рассказать о незрелом гражданском обществе, которое платит оброк из чистых детских душ армейским садистам-уголовникам, служащим этому продажному воровскому (как вариант - бандитскому) государству. Согласитесь, есть некоторая разница.
Предлагаю устроить мониторинг прессы о ВДВ. Давайте серьезно относится к журналистам. Если в их статьях есть реальная проблема, тогда надо вмешиваться в ситуацию и помогать в ее решении. Если же пишется чернуха для тиража, тогда «за базар» надо отвечать. Урок, который преподнес «Коммерсанту» «Альфа-банк», не надо забывать. Здесь даже дело не в деньгах, а в том, что журналист должен отвечать за свои слова, если он честно работает.
Про нетрадиционное использование пилотки. Оказывается с ее помощью можно добывать витамины. Дело было в ГДР. Едем мы на «Урале» по полю, где только что убрали клубнику, смотрим на сложенные в штабеля лукошки с клубникой и исходим слюной. А, в поли ни души. А в кабине сидит старший машины – офицер. Остановиться он не даст. Тут один из сержантов срывает пилотку со своего соседа по лавочке. Бросает ее вправо по ходу машины и начинает орать: «Водила, стой, пилотку ветром сдуло!». Дальше уже никому ничего не надо было объяснять. Пока потерявший пилотку не торопясь, легкой рысью, на виду у офицера, трусил за потерей. В это время трое со стороны водителя рванули к ближайшему штабелю с лукошками. В общем, всю обратную дорогу в расположение мы пополняли запасы витаминов на зиму. Потом этот фокус проделывали в разных ротах еще несколько раз, но нет ничего тайного, что не стало бы явным.
Еще одна история про торопливость и ее последствия. ГДР, 1980 год 35 ДШБр. Для выполнения плановых прыжков критически не хватает оборудованных самолетов. Для совершения прыжков 2500 человек выделяют на несколько дней два АН-26. Самолет небольшой, на борт берет или 40 десантников в полном снаряжении, или 60 пассажиров. После некоторого совещания ПДСников с летунами нас туда грузят по 90 человек. Картина напоминает автобус , когда все едут на работу, то есть не только сидят но и стоят в проходе. Благо ВПП длинная. В общем – взлетели потихонечку. Далее выпускающий протискивается по проходу и зацепляет карабины стабилизации стоящих в проходе за трос. Они должны были идти первым потоком. Идет сигнал – внимание. Один из стоящих поправляет свой фал (сгоняет его немного назад). Стоящий перед ним поворачивается и выхватывает фал у него из рук, показывая, что это его фал. Тогда, тот поворачивается назад, чтобы понять, где его фал, и видит, что его в суете и тесноте не подцепили. В общем все закончилось без ЧП, но выпускающий еще пару дней ходил дерганый.
Случай, свидетелем которого я был, до сих пор кажется мне не совсем реальным. Однако, все это я видел сам. И так, лето 1980 года, ГСВГ, учебный центр Штаков 35 ДШБр. Идут плановые прыжки с АН-2. В воздухе карусель из полутора десятков бортов. Из прыгнувших почти ни кто не смотрит в небо, но на слух понятно, что там происходит. А происходит следующее. АН-2 на взлетном режиме с набором высоты выходит в зону выброски. Затем сбрасывает газ до минимального и производит выброску в течении 10-15 секунд, Потом добавляет газ и уходит на разворот на посадку. И так на протяжении нескольких часов. Вдруг борт, только начавший выброску, резко добавляет обороты до такого уровня, какой я даже не слышал на взлете. Я поднимаю глаза и вижу – от самолета отделилось только три парашютиста, а АН-2 уходит вправо с резким набором высоты. В этот момент я замечаю - два истребителя идут перпендикулярным выброске курсом. Причем первый на высоте 400-500 метров, а второй на 1000-1200. И все это без звука. За долю секунды истребители скрылись за лесом, и тут же раздался рев реактивных двигателей. Вот такая история, правда, она не связана с отказами парашютов.