Когда в 1989 году 1044 ОДШБ вывели из Германии в Таураге, то БМД забрали и пересадили на БМП.
Через некоторое время батальон переподчинили и БМД вернули опять.

Думаю, это будет интересно почитать всем. Делайте выводы что и откуда пошло.
«Цуг» - система дедовщины принятая в элитных военных училищах императорской России. Старшие курсы принимали участие в воспитании младших. На практике это выливалось в изощренную систему издевательств. Считалось, что «цуг» придает особый лоск офицеру – так в действительности и было. При этом молодых не били. За любую драку участников отчисляли из училища. При поступлении юнкера спрашивали, желает ли он жить по традициям или по уставу. Если он желал жить по уставу ему объявлялся бойкот на все время обучения, по окончанию училища он не мог рассчитывать, что будет принят в хороший полк. Самые жесткие описания «цуга» у князя Кропоткина (анархиста). В Пажеском корпусе молодых в воспитательных целях насиловали (Если князь не врет).
Вот некоторые отрывки из книги «Кадеты и юнкера в белой борьбе»:
Марков А.С. С. 34
Воронежский кадетский корпус
Гуляя затем с ним и тремя его друзьями по длинному коридору, мне пришлось выслушать длинное повествование о горькой судьбе и злоключениях бедных новичков-первоклассников, которых «по традиции», на правах старших, жестоко обижали «майоры»-второгодники, уже не говоря о старших классах. Приемы этого младенческого «цука» поражали своим разнообразием и оригинальностью и были, очевидно, выработаны целыми поколениями предшественников. Суровые «майоры» первого класса заставляли новичков в наказание и просто так «жрать мух», делали на коротко остриженных головенках «виргуля» и «смазку», и просто заушали по всякому случаю и даже без оного.
Пришлось тут же, не выходя из коридора, вызвать у, себе нескольких наиболее свирепых угнетателей первого класса и пригрозить им «поотрывать головы», если они впредь посмеют тронуть хотя бы пальцем Маркова 3-го и его друзей. Перед лицом правофлангового строевой роты, бывшего втрое выше их ростом, свирепые «майоры» отчаянного вида, сплошь покрытые боевыми царапинами, струсили до того, что один даже икнул, и поклялись на месте не дотрагиваться больше до моих «протеже».

С.55 Николаевское кавалерийское училище
— Вот, молодой, — сказал он мне, садясь на койку, — знакомьтесь с вашими сугубыми товарищами.
Сугубые товарищи один за другим подали мне руку и назвали свои фамилии, после чего взводный приказал нам «отставить все церемонии» и, усадив всех вокруг себя, просто и по-товарищески объяснил то, что мы должны были знать на первых порах нашей школьной жизни.
— Пока вы попросите какого-либо из господ корнетов стать вашими дядьками, которые вас научат уму-разуму, я сообщу вам самое необходимое, касающееся распорядка Школы, — объявил нам Персидский.
Оказалось, что мы, юнкера младшего курса, с момента появления в училище называемся «сугубыми зверями» и поступаем по строевой части в полное распоряжение старшего курса, представители которого для нас являются ближайшим начальством. Приказы «корнетов» — они же «благородные офицеры» — мы должны исполнять немедленно и беспрекословно. С первой минуты встречи со своими однокурсниками или «сугубыми товарищами», мы обязаны перейти с ними на «ты» и быть в самых лучших отношениях. Традиция Школы даже рекомендовала, чтобы при встрече, после разлуки, «молодые» должны были поцеловаться друг с другом и навсегда оставаться с ними на «ты», что соблюдалось и по выходе из Школы между старыми николаевцами даже разных выпусков.
Когда к нам в помещение входил любой юнкер старшего курса, мы, молодые, обязаны были вскакивать и становиться «смирно» до получения разрешения сесть. Это было очень утомительно, но подобная традиция имела в себе тот смысл, что, приучая видеть начальство в каждом старшем по службе, — что затем продолжалось и во время службы в полках, где старший по производству корнет делал замечания своему младшему товарищу, — это не вызывало никаких трений, так как мы были приучены с юнкерских лет к дисциплине и «корнет» оставался таковым для своего «зверя» на всю жизнь, что не мешало им быть в отличнейших отношениях друг с другом. Это давало правильное понятие о дисциплине, так как невнимание к старшему в военной школе легко приучало к недостаточному вниманию к старшим вообще. У нас же в Школе чинопочитание, дисциплина и отдание чести вводились в настоящий культ, равно как и блестящее строевое воспитание или «отчетливость», которыми мы гордились и щеголяли. Это была облагороженная и доведенная до истинного совершенства военная школа, марка которой оставалась на людях всю их жизнь...
Взводный объяснил нам, что каждый из нас теперь же должен просить кого-либо из корнетов взять нас к себе в «племянники», для обучения традициям, причем принято, чтобы младшие приглашали в «дяди» юнкера старшего курса, окончившего один и тот же корпус с племянником и поэтому знавшего его раньше.
— Будете отчетливыми сугубцами, как я надеюсь,. — закончил свое наставление вахмистр Персидский, — и вам будет хорошо в Школе, нет — лучше теперь же, до присяги, отчисляйтесь от училища; калекам здесь делать нечего ...
С.58
Казачья сотня Школы показалась мне народом солидным, хотя, благодаря казенному обмундированию, и не имевшим столь щеголеватого вида, как наши корнеты. Эти последние в столовой почти ничего не ели, а продолжали, как и в помещении эскадрона, «работу» над нами, строго следя за тем, чтобы «молодые» во время еды не нарушали хорошего тона, и поминутно делали нам замечания по всякому поводу. Дежурный офицер, во время завтрака прогуливавшийся между арками, сам не ел, а вел себя вообще как бы посторонним человеком, не обращая внимания на «цук», имевший место в столовой. Как я после узнал, это происходило лишь в те дни, когда по Школе дежурили офицеры эскадрона; казачьи же офицеры никакого беспорядка в зале не допускали.
Привыкнув наблюдать в корпусе кадетский аппетит, я был удивлен тем, что наши «корнеты» почти ничего не ели, занятые преподаванием нам хорошего тона. Причиной этому, как мне потом стало известно, оказалась юнкерская лавочка, которой заведовал старший курс и где продавались всевозможные вкусные вещи. Она-то с избытком и заменяла старшему курсу казенное довольствие. Лавочка эта помещалась в нижнем этаже, рядом с «гербовым залом», где по стенам висели щиты, раскрашенные каждый в свой полковой цвет по числу кавалерийских полков, с указанием истории каждого из них, их отличий и особенностей, что входило в состав так называемой на юнкерском языке «словесности», обязательной для изучения юнкерами младшего курса. «Словесность», или иначе «дислокация» на юнкерском языке, обязывала каждого «молодого» в возможно краткий срок, в его собственных интересах, изучить подробно не только всё, относящееся к семидесяти двум полкам регулярной кавалерии, но также имена всего начальства и в том числе всех юнкеров старшего курса, с добавлением того, в какой полк каждый из них намерен выйти. Это было довольно сложно, но внедрялось в наши головы с такой неуклонной настойчивостью, что я помню все это до сегодняшнего дня, то есть почти через полвека.
Для быстрейшего усвоения «молодежью» всей этой премудрости, старший курс постоянно экзаменовал нас в любой час дня и ночи и в любом месте: в спальне, коридоре, столовой, курилке, уборной и в манеже; везде «сугубец» должен был быть готов перечислить гусарские или уланские полки, объяснить подробности той или иной формы. Словом, пока по всей такой науке молодые не сдавали экзамена у своего «дядьки», им не было ни отдыха ни покоя. Существовала, кроме этого, еще и неофициальная «словесность», менее обязательная, но все же приличествующая хорошо выправленному и «отчетливому» сугубцу. Она была отчасти характера анекдотического, отчасти философски-практического, в большинстве случаев малоприличного содержания, вроде «верха рассеяния». Корнеты считались «родившимися из пены Дудергофского озера» и являлись «офицерами» уже в Школе; что касается молодых, то они, в лучшем случае, по службе могли рассчитывать стать «штаб-трубачами через 75 лет службы при удачном производстве». В смысле предела своей власти над младшим курсом, старший, вопреки всем фантазиям и рассказам, был строго ограничен определенными рамками, переходить которые не имел права, под страхом лишения «корнетского звания». За этим строго следил «корнетский комитет» (возглавляемый выборным председателем), куда входили все юнкера старшего курса. Председатель корнетского комитета являлся верховным блюстителем и знатоком традиций Школы; компетенция его была неоспорима.
Согласно обычаю «корнеты» не имели права задевать личного самолюбия «молодого». Последний был обязан выполнить беспрекословно все то, что выполняли до него юнкера младшего курса из поколения в поколение. Но имел право обжаловать в корнетский комитет то, в чем можно усмотреть «издевательство над его личностью», а не сугубым званием зверя. «Корнеты», например, не имели права с неуважением дотронуться хотя бы пальцем до юнкера младшего курса, уж не говоря об оскорблении. Это правило никогда не нарушалось ни при каких обстоятельствах. Немыслимы были и столкновения юнкеров младшего курса между собой с применением кулачной расправы и взаимных оскорблений; в подобных случаях обе стороны подлежали немедленному отчислению из училища независимо от обстоятельств, вызвавших столкновение. В своей среде старший курс строго придерживался старшинства, свято соблюдавшегося в военной среде старого времени. Старшинство это в Школе, однако, базировалось не на уставе, а на обычном праве. Вахмистр, взводные и отделенные портупей-юнкера для старшего курса были начальниками лишь в строю, в обычном же общежитии со своими однокурсниками никакими привилегиями не пользовались; зато засевшие на младшем курсе «майоры» почитались выше «корнетов», а еще выше были «полковники», находившиеся в Школе по четыре года и, редкие «генералы», просидевшие по пяти. Последним младший курс должен был при встрече становиться во фронт. Все эти «чины», однако, приобретались в большинстве своем не за малоуспешность в науках или строю, каковые юнкера считались «калеками», а, так сказать, по линии традиций.
С назначением начальником училища генерала Марченко, в кавалерийском училище никогда не воспитывавшегося и потому охотно взявшегося за искоренение в нем старых обычаев, началась борьба с традициями. Как человек чуждый кавалерийской Школе, в прошлом не то лицеист, не то правовед, произведенный в офицеры из вольноопределяющихся и всю службу пробывший в Генеральном штабе, он не понимал значения «цука». Любимым наказанием генерала Марченко, в его совершенно безуспешной борьбе с традициями, было отчисление замеченных им в поддержке традиций юнкеров вольноопределяющимися в полки, на более или менее продолжительный срок. Такой изгнанник обыкновенно возвращался в Школу для продолжения курса, потеряв полгода, а то и год. Пострадавшие за традиции, вернувшись из полков, которыми они «командовали», — как выражались юнкера, — и носили вышеуказанные мною «высокие чины».
Помимо них были, хотя и редко, на старшем курсе так называемые «пассажиры», временные или постоянные. Это — юнкера, не удостоенные старшим курсом при переходе в свою очередь на старший курс «производства в корнеты Школы» из-за своей «корявости» или временно переведенные в это звание за провинности перед товарищами. Отношение к «пассажирам» со стороны старшего курса было товарищеское, в отношении же младшего курса они не пользовались никакими правами. На этой промежуточной роли я помню одного или двух юнкеров-иностранцев, плохо говоривших по-русски.
Была еще одна категория юнкеров, к счастью чрезвычайно редкая и в Школе не задерживавшаяся, а именно «красные» или на живописном языке Школы — «навоз». Это — господа, пытавшиеся «в чужой монастырь прийти со своим уставом», не желавшие подчиняться обычаям и традициям Школы. Они быстро исчезали из училища, не дождавшись перехода на старший курс.
Иначе и быть не могло в сравнительно небольшом кавалерийском мире. Тысячи нитей связывали Школу с жизнью кавалерийских полков. Поэтому человек, исключенный из товарищеской среды, не мог рассчитывать ни на что хорошее и в полку, если ему даже удавалось окончить училище, — ведь в полках была та же среда, что и в Школе, и те же самые взгляды на вещи.
Именно исключенные из товарищеской среды господа помещали в печати статьи и очерки о жизни Школы, пачкая ее незаслуженно и несправедливо в общественном мнении, чтобы оправдать самих себя. Большинство таких господ, черными красками описывавших жизнь в Николаевском кавалерийском училище, в действительности было непригодно физически и морально к службе в кавалерии и покидало Школу в два-три первые месяца пребывания в ней, так и не поняв, почему им там пришлось так туго. Весь же секрет заключался в том, что в первые недели училищной жизни, как начальство, так и старший курс, «грели молодежь в хвост и в гриву» с целью отбора способных выдерживать нелегкую службу из той сотни молодых людей. которые поступали на младший курс. Служба кавалериста, а тем более юнкера, обязанного стать через два года начальником и учителем молодых солдат, требовала большой физической выносливости, характера и упорного труда, на что далеко не все, поступавшие в училище, были способны. По этим-то причинам от 20, а иногда и до 40% молодых людей, поступивших на младший курс из кадетских корпусов, не выдерживало, уже не говоря о молодых людях «с вокзала», как именовались в Школе окончившие штатские учебные заведения.
Покинуть школу и вернуться, как говориться, а первобытное состояние, было можно в течение первых двух месяцев пребывания в ней, до принесения присяги младшим курсом. После этого юнкера уже считались на действительной военной службе и уйти из училища могли лишь вольноопределяющимися в полк. Поэтому-то в первые два месяца пребывания на младшем курсе так тяжело и приходилось «молодежи», которую «гнули и в хвост и в гриву», дабы заставить слабых физически и морально уйти из училища. Средство это было жестокое, но верное и испытанное; благодаря такой системе, из ста поступавших на младший курс, до принятия присяги, переводились в училища другого рода оружия от 15 до 25%; оставалось не более 75–80 человек, которые и представляли собой нормальный состав младшего курса Николаевского кавалерийского училища в мирное время.
Дрессировка, которой мы подвергались в помещении Школы днем и ночью, была жестокая и отличалась большим разнообразием. В нее входили и классические приседания, выполнявшиеся во всех углах и при всех случаях для развития «шлюза» и «шенкелей», и бесчисленные повороты направо, налево и кругом, чтобы довести нашу «отчетливость» до совершенства, и многое .другое. Курительная комната, спальни, коридоры и все прочие помещения были постоянной ареной этих занятий. Дежурные офицеры, посуточно находившиеся в помещении эскадрона, делали вид, что ничего не замечают, так как понимали и ценили эту систему, сочувствовали ей и сами ею в свое время были воспитаны. Надо при этом отдать полную справедливость старшему курсу в том, что он для дрессировки молодежи не жалел ни своего времени, ни сил, ни отдыха. С утра и до вечера можно было наблюдать повсюду картину того, как «корнеты», расставив каблуки и запустив руки в карманы рейтуз, трудились над молодежью во славу Школы. Такой труженик обыкновенно начинал с того, что, разведя каблуки, коротко звякал шпорами и командовал:
— Молодежь!.. В такт моим шпорам до приказания.
Немедленно комната наполнялась вокруг него четко «вращающимися автоматами. В спальнях некоторые переутомившиеся корнеты давали себе отдых, молодых впрочем, не касавшийся. Отдыхающий «офицер» лежал на койке, а рядом с ним два или три «сугубца», в интересах развития «шенкелей», методично приседали держа руки фертом в бока. Только после девяти часов вечера, перед тем как ложиться спать, в эскадроне прекращался всякий пук, и юнкера младшего курса могли отдыхать, лежа на кроватях, читать и делать все, что им угодно, никем и ничем не тревожимые. Перед сном, в 10 часов вечера, юнкера младшего курса были обязаны складывать на низкой тумбочке, стоящей у ног каждой кровати, свою одежду и белье в правильные квадраты, .причем нижним и самым большим был китель, затем, все уменьшаясь в размерах, рейтузы, кальсоны и носки. Поначалу, пока юнкера младшего курса не набивали себе руку в этом деле, «квадраты» были недостаточно правильными и тогда случалось, что дежурный по эскадрону портупей-юнкер будил виновника и заставлял его при себе заново складывать квадраты, в наказание давая ему один или два наряда.
На языке Школы, то есть особом кавалерийском жаргоне, на котором юнкера говорили между собой, почти всякое понятие и всякая вещь в училищном общежитии носили свои особые наименования. Так, начальник Школы назывался «сто пятьдесят большое», командир эскадрона — «сто пятьдесят малое», инспектор классов, полковник ген. штаба С. — «сто пятьдесят капонирное», старший врач — «сто пятьдесят клистирное», а сменные офицеры — «двадцать шесть». К химии, артиллерии, фортификации и прочим «некавалерийским» наукам можно было относиться с небрежностью, зато науки, имевшие прямое отношение к службе кавалерии, как езда, вольтижировка, военно-саперное дело, иппология и др. должны были изучаться не за страх, а за совесть и манкировать ими или — на юнкерском языке — «мотать», считалось непозволительным; и молодежь за попытки к этому строго наказывалась старшим курсом. Кадеты, переведенные в Школу по окончания курса, считались прибывшими из такого-то «болота», окончившие среднюю школу в штатском учебном заведении числились «прибывшими с вокзала». Шпоры и кителя могли быть только у «корнетов»; те же предметы на юнкерах младшего курса именовались «курточками» и «подковками». Зад юнкера младшего курса назывался «крупом» и так как полагалось считать, что молодой ездить не умел и потому натирал себе эту часть тела, то при каждой покупке чего бы то ни было в юнкерской лавочке ему вручалась обязательным приложением крохотная баночка вазелина для смазки воображаемых повреждений.
Молодого, обнаружившего неприличный аппетит за казенным столом, г.г. корнеты, чтобы научить приличию, после обеда вели в лавочку и там закатывали ему «скрипку»; она заключалась в том, что его кормили разными вкусными вещами, но в таком порядке, что он рано или поздно кончал «поездкой в Ригу», ему любезно предлагали после арбуза кильки, затем кефир, виноград, ростбиф и т. д.
Из четырех дверей, ведших в спальни эскадрона, где юнкера располагались повзводно, две были «корнетскими», равно как и половина зеркал-трюмо, там стоявших. Пользоваться ими младший курс не имел права. То же самое относилось и к курилке, где на полу имелась борозда, по преданию проведенная шпорой Лермонтова и потому именовавшаяся «Лермонтовской», за которую «зверям» доступ был запрещен.

Мой ныне здравствующий друг служил в Гардезе. Он рассказывал и рассказывает такое, что волосы дыбом встают.
Почти все те же моменты неуставняка, что и у нас в Германии, но усиленные наркотой и с добавлением военной обстановки. Хорошо запомнился один совершенно невинный рассказ. Пришли молодые из учебки, каченные до безобразия. Пресс не пробить. Только кулаки отбивали. Тогда придумали завязывать им глаза. Человек не видит удар и не напрягается. Первый удар делали легкий и короткий, а затем били сильно. Пресс не помогал. Вот она армейская смекалка.
Другая очень яркая история уже из пехоты (Гератский полк). В госпитале у братвы кончилась дурь, денег нет, продать уже нечего. Бача наркодиллер требует за новую партию лебедя стоящего во дворе в виде фонтана. Среди молодых устраивается конкурс на лучшую скульптяру. На утро увидев крокодилов сделанных молодыми дембеля махнули рукой и еще на следующее утро лебедь с фонтана был спилен и продан (за достоверность не ручаюсь, но прикольно).

Это кому как повезло.
В 1044 ОДШБ (в ГДР) техника Десантно-штурмовой роты (БМД, БТРД) стояла на консервации. Выезжали раз в период, после техобслуживание. Гусяницы гудроном, бумагу на ижектора и т.д. Я тут уже встречал темы, как антеной выбирали масло из под движка, мы это длали линейкой для измерения масла, к ней привызывали губку. Офицеры были почти все не ВДВ и в БМД не понимали ничего. Самым распространенным конфликтом в парке было когда механ или техник роты не давал офицеру сесть за рычаги. Техник роты Бурдюжан был танкист. БМД он очень интересовался, постоянно где то что то ковырял, но мог ли он что то починить, не знаю. Главными спецами были трактористы. Никто кроме механов ДШР до наших машин пальцем не дотрагивался. Никаких ремвзводов, МТО и т.д. Начиная с 3-го периода старые механики не делали вообще ничего. Приходили и ложились спать в машинах. Участие наводчиков в обслуживания техники было явлением исключительным. Правда, были две учебные машины, с ними постоянно и развлекались. Ну тут главная отвественность ложилась на их водителей. Был учебный класс, но в нем занятия не проводились. Вождений было крайне мало и научиться хорошо водить было тяжело. Вообще механик-водитель это об Бога. Наш батальон на десантном обеспечении не стоял (какого хрена !!!)  Для БМД мы зап частей не получали. Дали одну учебную (разрезанную БМД) мы ее и разбирали. Крупный ремонт производился в Каунасе.

А у нас еще дембельские роты считались рабочими. Типа всему научили, давайте отрабатывайте.
Двупризывной была лишь 4 рота (ДШР). А у вас что техника была во всех ротах ? Я так понял, что однопризывные (двух) подразделения расформировали в 1982. Что же у нас в ГДР (по соседству) столько тянули.
По поводу неэффективности и "Щита 82" мнения разные. Наша ДШР ездила туду когда пехота отслужила пол года, а специ пол года после учебки.
Вот что пишет служивший тогда Юрий Сминов:
       Весной 1982 г. начались крупномассштабные учения стран Варшавского договора «Щит-82» на территории Болгарии. Одновременно, на территории Германии проходили учения под названием «Главный Удар-82» где мы принимали самое активное участие. Мы должны были десантироваться, так называемым «штурмовым» способом. Все остальные роты десантировались парашютным способом. На рассвете ДШР распределили по вертушкам из расчета : один МИ-8 на отделение, и вертолеты МИ-6 несли на подвеске и на борту всю технику батальона.     Когда поднялись в воздух это был кошмар. Мы летели на высоте менее 100 метров, почти касаясь верхушек немецких церквей и в иллюминаторы видели как немцы в ужасе выскакивали из своих домов. Представляю, что они думали в тот момент. Высота была выбрана такой, чтобы не брали радары. К нашему отделению был добавлен связист, с нашего взвода связи. При подходе к месту высадки , связист стал одевать на плечи рацию (весом, думаю килограмм 12) , тут появляется техник: он быстро снял с него рацию, привязал стропу и посоветовал сначала опустить ее на стропе до соприкосновения с грунтом , а уж потом самому прыгать. Если бы не техник, при той скорости и высоте, парень сломал бы себе позвоночник. Вслед за связистом попрыгали и мы, но вот эта задержка с рацией, для меня была неудачной. Видимо пилот, думая, что все уже на земле, стал набирать высоту, а я еще был в вертолете. Помню, как техник пытался меня схватить, но было поздно. При приземлении у меня РД развалился надвое и лопнул ремешок у каски ну и конечно получил перелом правой ноги. Шли в атаку развернутым строем, быстрым шагом , стреляя на ходу имитационными патронами, (насадками для автоматической стрельбы были снабжены все автоматчики) и , время от времени бросали взрывпакеты. Трескотня была страшная, что от нас и требовалось. Таких как я, с ушибами, вывихами и т.д. набралось человек 6. Мы сдали оружие и боеприпасы сержантам и лежали в сторонке под одним единственным деревцем, а жара уже набирала обороты. Вскоре к нам подошел комбат м-р Е.Е.Чамов и сказал нам несколько фраз, после которых обещания данные мне моим взводным (каждый день в ОЗК штурмовать высоту «Королева») показались бы комплиментами. Спустя еще какое-то время к нам подошел проверяющий из штаба 1ГВТА в чине полковника и мы приготовились к худшему, но он, к нашему удивлению, стал просить нас немножко потерпеть и сказал, что скоро нас отправят в наш госпиталь в Шморкау. Что вскоре и произошло.
Я так понял, что они отстрелялись нормально.
А что у вас на Щите не так пошло ?

В конце третьего периода пошел в наряд посыльным по штабу. Дежурным по штабу заступил наш замполит Шералив (узбек, добрая душа). Наряд был один из самых легких, работы не было почти никакой. Ночью сидим с замполитом. Он что то читает в кабинете, я занимаюсь своими делами на табуретке. Напротив штаба столовая. Вижу, через окно, горит свет в хлеборезке. А там хлеборез с нашего взвода Лаверов (мы его давно в роте не видели). Отпросился у дежурного, пошел. Поболтали, решили чая попить. Разлили по кружкам, пить горячо. Пока намазываю маслом огромный кусок белого хлеба (горбушка). Сижу на подоконнике и вижу выходит из штаба замполит и машет рукой. Что там случилось, фиг его знает. Уже не до чая, но бутерброд оставлять жалко, бегу и жую. На середине лестницы (второй этаж) сую в рот последний кусок и чувствую, что проглотить его не могу. Горбушка встала в горле, ни туду ни сюда. Бегу в туалет, вставляю два пальца в рот, назад она идти не хочет. Пытаюсь пальцами протолкнуть внутрь. После долгих усилий наконец глотаю. Бегу к замполиту, а он, зараза, звал меня для того, чтобы отправить спать в роту. Утром возвращаюсь в штаб и первым встречаю ком роты Пиданова. «Что с тобой такое» - спрашивает он. Отвечаю: «Ничего». Он в ответ на это: «Быстро в санчать». Я в охренении. Прибегаю в роту и, наконец, смотрюсь в зеркало. Оба глаза залиты кровью, вокруг глаз пунцовые круги, а лицо багрового цвета. Что тут скажешь ? Не будешь же рассказывать ком роты, что ночью в хлеборезке подавился хлебом. Везут в госпиталь в Дрезден. Там опять: «С тобой такое было раньше ?». На лицо последствия инсульта. Но врачи такие болезни у солдат лечить не привыкли и я возвращаюсь в роту. Через пару дней все прошло.

На четвертом периоде я пошел в наряд по столовой. Молодых было много, руководил бравый старшина зкв 4 ДШВ и дембелю делать было нечего. Ходил туда сюда. Сопровождал молодых на склад. Но в этот день все пошло не так как обычно. На складе кончилось масло и кладовщик повел несколько моих молодых на склад полка. Я ради интереса пошел с ними. Начинают они таскать со склада танкистов 40 кг брикеты масла, смотрю кладовщик им что то шепчет. Возвращаемся. Спрашиваю: «Что он от вас хотел». «Велел – говорят – брикет масла украсть». «Ну и что вы» ? «Мы – говорят – два украли». Уже не помню, где они спрятали лишнюю упаковку, как мы несли ее в роту, но знало об этом лишь два взвода (в наряде были молодые двух взводов). И вот в нашем 1 ДШВ толпа строслужащих из двух взводов. Где то достали ножовку. Масло ледяное, не пилится нифига (а надо делить на два взвода). По очереди братва пилит, а все остальные вокруг прыгают. Помню даже на кровати взбирались, чтобы через головы посмотреть, как дело идет. Получили мы свои 20 кг, а дембеля во взводе три – ЗКВ, я и механик Клоп. Что делать с таким количеством мала. В столовую таскать нельзя, засекут. В первую же ночь послали молодых жарить блины (мука + вода). Но в этот раз на масле. Им же фаршировали. Получались трубочки с маслом. Здоровый организм все перенес. На наше счастье подвернулся полевой выход. По тревоге с БМД выдвинулись в лес и сели там на два дня. Кормили с полевых кухонь, тут масло и пригодилось. Помню в моих макаронах масла было больше чем макарон (тут естественно уже и молодым дали). Столько масла я в жизни больше не ел.

Была тема про отношения с местным населением "За забором", но ее закрыли как флуд. Что то не сложилось, все речь вели о том, как солдаты курить стреляли. А обсуждать тут есть что. У нас с немцами много чего было. "И любовь и кровь". В любом месте, где стоит гарнизон местное население неизбежно обижают (конечно могут быть и уникальные ситуации). Что то со сливами вы там очень акуратно. У нас под Кениксбрюком мало что кто захотел перелез через забор и в немецком огород, так постоянно ночью посылали молодых. Причем самое интересное что бывало и зимой. Иди и дастань яблочек. А где он их достанет ? Ребята из Гардеза рассказывали точно такие же истории. С той разницей, что они брали с собой гранаты, а мы так, по быстрому.
Вообще немцы относились к русским хорошо. В любом доме на просьбу "Фройлен вассер" выносили пиво или лимонад и никогда воду. Наливали и вина. Очень они переживали за блокаду Ленинграда, даже с лица сходили.
Больше всего мне запомнилось, как в 1986 году немцы живущие у полигона пожаловались, что наша стрельба мешает им спать. Приехала высокая комиссия с немцами. Проводили стрельбы из всех видов оружия, выгоняли нашу шилку. В результате Хоныкер сказал: "Вам мешают спать советские танки ? А я сплю спокойно пока они ездят по нашей земле". Достойный был человек, а его так позорно сдали.

Какие боекомплекты, про это и прочитать можно, а вот про коров где прочитаешь ?
Вот я нашел сослуживца 2 августа, забились, а он даже не перезвонил. Годы идут, люди меняются.
А в 76-8 годах в 21-й были однопризывные роты ? Я думаю они пошли с 79 -го.

Прошу господ офицеров не обижаться, но историков военных я встречал много, в том числе професоров.
Их работы мало, что стоили. По понятным причинам имена приводить не буду. Особенно потряс меня последний учебник, где под одной обложкой были свобраны все войны которые вела Россия от Вещего Олега до Чечни. Такое впечатление, что советское военное очковтирательство особенно процветало в военных науках (военной истории). Но людей понять тоже можно, научные степени и звания у них это должность и надбавки и так мало получают. Уверен, что есть и исключения.

Открою секрет, кандидатские в Вак не посылаются, а не читает их иногда вообще никто. Смотрят лишь автореферат. Кандидатскую защищает твой научный руководитель, на его авторитете и Совет рекомендует присвоить звание. Качество кандидатских по истории просто поражает, зато как увеличилось количество.
На данный момент историку остается собирать только мемуарный материал, пока есть люди которые что то могут рассказать. Я этим занимаюсь пол года. Из людей просто клещами приходится выдирать инфу. Многие обижаются и т.д.
С архивами работать не дают. По своему батальону связывался с Подольском, долго беседовал с начальником отдела, ничего там нет по 1044 ОДШБ. Отправили в Питер. Побеседовал и там. Интересная ситуация вышла. Позвонил, представился, нет говорят начальника. Застал его лишь на третий день. "Ты куда - говорит "старик" пропал, все мы по твоему батальону сейчас найдем". Я чуть у телефона не упал. Появились черные подозрения чем они там в рабочее время занимаются.
Предполагают, что архив вообще из Прибалтики не вывезли. Надо писать запрос в архивное управление. Времени уходит море, а результате никакого ( и финансирования никакого, голый энтузиазм). Вот "Рядовой К" собрал интересный материал, но там большая часть предположения. На массу вопросов совершенно нет ответов. Остается гадать на "кофейной гуще". Та же ситуация по целому ряду направлений в нашей истории, например репрессии 30-х годов.

Получил большое удовольствие читая эту тему. «Как дома побывал». Интересно, но большая часть случаев похожа. Я так понимаю, что основные проблемы от плохой ВД подготовки. С теми ребятами, что приходили к нам с Гайжюная ничего не случалось. А вот с такими как я, из пехотных учебок, бывало. Приехавший из Куйбашевской учебки Коля Бурюков открыл оба купола. Во время первого прыжка у него сорвалась рука с верхнего кольца и упала на запаску, нащупав кольцо он его и дернул. Запаска вышла первой и ничего не спуталось. По ходу дела он ее собрал и сел на одном куполе.
С большим удивлением прочитал, что есть такая резинка, которой крепят кольцо. Я, после первого прыжка, потеряв кольцо, додумался до этого сам. На каждом прыжке, уже на борту я привязывал кольцо свободным куском стропы, которой крепился стропорез (чаще всего штык-нож). Я специально выбирал стропу подлиннее. Уже тогда я понимал, что дело может кончится плохо. Поэтому кольцо вообще больше не дергал, все прыжки на приборе. Поражает, что нас серьезно проверяли при укладке и при посадке на борт (замок, прибор). Но всем было пофиг, как ты отделяешься (только, конечно, не крестом), что делаешь в воздухе, как приземляешься. Прыжки никогда не разбирались, опыт не учитывался и не обобщался. Это, видимо, пошла расслабуха с середины 80-х, до этого отрабатывали даже высадку по штурмовому, с грузовика. В 1986-7 по штурмовому вообще не прыгали. Хрен тут научишься. Еще удивляюсь, как все гладко сходило. Лишь в 1988 году разбился л-т из минометной батареи Александр Палаткин. Вывод расследования разрыв фала стабилизации, а в действительности, он видимо ходил по борту и не пристегнулся.  
На прыжках с вертолетов мне отчаянно не везло. Каждый второй таил в себе какую-либо неприятность. Возможно, виновата и наша не самая лучшая площадка приземления «Пушинка». С самолетов мы прыгали на аэродроме Гроссенхайн и там все было просто отлично. Это был шестой прыжок. Прыгали с Ми 6. Дело было 2.09.1986 (юбилейные 20 лет я уже пропустил). В этот раз ветер был средней силы. Меня несло боком и я скрестив ремни подвесной системы (не помню как называется то, откуда выходят стропы) повернулся лицом вперед. Уже перед самой землей мне пришла в голову мысль смягчить приземление и я потянул на себя, а затем отпустил перекрещенные ремни. Меня снова развернуло боком и тут сознание отключилось. Оказывается можно потерять сознание просто при ударе ногами. Когда я очнулся надо мной сидел боец (на мое счастье такой же молодой, как и я), дежуривший на площадке. Парашют мой был уже собран и сложен в сумку. Парень был уверен, что у меня сломана шея, так неестественно она была вывернута. Без сознания я был не менее пятнадцати минут. Он предложил донести мой купол. Голова кружилась, но я поблагодарил его, и взвалив на плечо парашют поплелся на место сбора (метрах в ста). Врач, на месте приземления осмотрев меня, видимых повреждений не нашел, хотя на лицо было легкое сотрясение мозга.
Два дня спустя (4.09.1986) ветер был уже сильней и порывами. Приземлился я удачно, но порывом ветра наполнило купол и меня сбило с ног потащил по земле. До сих пор не понимаю чем, но мою голову прижало к земле. Я тормозил ногами, пытался задержаться руками. Самое страшное в том, что поле было покрыто кустами вереска. К ним и было прижато мое лицо. Ощущение было такое как будто тащит по терке. Об кусты вереска мне в считанные секунды сняло половину лица (в действительности это была большая ссадина), поцарапало внутреннюю поверхность губ и язык. Когда, зарывшись головой в землю, я остановил скольжение левая часть лица превратилась в кровавую маску. Когда я принес парашют на место сбора, братва была в шоке, высказывалось предположение, что я пытался приземляться на голову. На этот раз врач не стал со мной разговаривать. Мне обмотали голову бинтом и посадили в санитарную машину, где сидел старик из третьей роты, сломавшей ногу и травмированный спецназец из Дрезденского взвода (они часто прыгали вместе с нами). Через месяц лицо пришло в норму. Любопытно, что оба эти случая не повлекли никаких разборок. В роте мне никто слова не сказал (а обычно устраивали разборы полетов). Лишь когда пришло время проверки и мне за ВДП поставили три бала взводный л-т Бандурка пришел утешать. Он не задолго до этого сломал на прыжках ногу и тоже за ВДП получил трояк.
Очень интересно чем мне голову прижало ? Мне кажется, что какой то поперечной лямкой.

Нас опкатывали БМД. Окопы рыли по отделениям, где много молодых там глубокие. Хотя даже в мелком не страшно, БМД идет высоко. Еще для острастки стреляли из башенного пулемета. Было такое всего один раз.
А по поводу в воду влетать вот такой случай был через пол года после меня:
На учениях механик Колпаков не вовремя подал газу и БМД на полной скорости воткнулась в песок. Командир Вася Назаров чудом удержался на броне. Наводчик Борис Морозов упал в башню и едва не переломал ноги. Сам механик, ехал по походному, сильно ударился грудью о люк. От удара у него были повреждены почки и разорвалось легкое. Дальше машину вел другой механик, до этого спавший в десанте машины. Колпаков провел два месяца в госпитале, но комисован не был. До дембеля находился на легких работах, в основном дневалил по роте.

Площадка приземления у 1044 ДШБ (там же прыгала и рота спецназа из Дрездена) вообще была супер.
Поле называлось "Пушинка". С одной стороны его огораживала стартовая площадка ядерных ракет, где они и находились на дежурстве. Все как положено вышки, колючка.
Если кому случалось туда приземлиться, то выводили с караулом. Я удивляюсь, как ни боялись дешифроваться, литчики то стартовую площадку должны были хорошо видеть.
Вокруг поля были и лес и озеро. Так что куда Бог пошлет. Без всякого намерения бросали и на лес и на воду. Со спиленной рощей это мне просто повезло. Из этого борта я попал туда один, это точно.

В 1044 ОДШБ в 1986-7 годах новобранец проходил предпрыжковую подготовку чаще всего под руководством сержантов. Она заключалась в трех прыжках с парашютной вышки, прыжках с «тумбочек», отработке ориентации по ветру на закрепленных подвесных системах, и прыжках с «крокодила». Единственное, что требовали соблюдать при приземлении, – держать ноги вместе (ради примера рассказывалась история о десантнике, у которого не раскрылся парашют, и он летел с полутора километров на стабилизирующем, упал в болото и сломал ногу потому, что не держал ноги вместе). Предпрыжковую подготовку проходили не дольше двух недель, затем совершался первый прыжок. В дальнейшем воздушно-десантная подготовка была чистой формальностью.
Прибыв в ОДШБ из мотострелковой учебки Крампниц, большую часть предпрыжковой подготовки я пропустил. Уже закончились прыжки с парашютной вышки (прыгать с нее мне вообще не пришлось). Естественно, человека, не прошедшего предпрыжковую подготовку, допустить до прыжков не могли. Все ходили на прыжки, а я заступал в наряд по роте.  
Наконец наступил день, когда я отправился вместе со всеми на площадку приземления «Пушинка». Прибежав на место, солдаты занялись своими парашютами, у меня его не было. Офицер, ответственный за ВДП (Сироткин), предложил мне составлять ведомости об оплате за прыжки, чем я и занимался в течение двух прыжковых дней. На третий день Сироткин спросил меня, не надоело ли мне писать и не хочу ли я прыгнуть с парашютом. Я сказал, что хочу (все же прыгали). Он дал мне чей-то купол и показал, за что надо дергать, на этом моя предпрыжковая подготовка завершилась. Что такое страх прыжка, я понял только тогда, когда сел в вертолет.
Мы прыгали с маленького МИ-8. Наш борт прыгал вторым. Офицер, выпускавший из вертолета десантников, дал знак, и мы встали. Когда очередь дошла до меня, я понял, что прыгнуть не смогу. Отделение от вертолета и самолета, было и всегда останется самой страшной фазой прыжка. Отказаться прыгать я не мог и прыгать я не мог тоже. Сложив, как положено, руки, правая на кольце, левая на запасном парашюте, я стоял у рампы. «Дайте мне время сосредоточиться, это мой первый прыжок», - сказал я, пододвигаясь к рампе. Выпускающий пропустил меня вперед, и крикнул «пошел», сопроводив сильным толчком руки. Я оказался в воздухе. Позже я часто слышал, что некоторых приходится выпихивать пинком, иногда в живот, в том случае если парашютист разворачивается, чтобы бежать в глубь самолета. Доводилось мне слышать, как те, кто не мог совладать со страхом, распускали в самолете купола (возможно, это единственный выход избежать прыжка, находясь в самолете).  Оказавшись в воздухе, я сразу дернул кольцо и обеими руками вцепился в подвесную систему. Естественно, кольцо я потерял безвозвратно, о том, чтобы как положено надеть его на кисть руки, я вообще не думал (так же, как не стал отсчитывать и трех секунд). Весь мокрый от пота я болтался над землей и мысленно поздравлял себя с новым рождением. Внизу меня уже с нетерпением ждал солдат первой роты, стоявшей на дежурстве на площадке приземления. «Это твой первый прыжок?» - спросил он. «Первый», - ответил я. «Тогда надо посвятить тебя в десантники». Этой процедуры я не знал, но почему-то поверил на слово. Посвящение в десантники состояло в трех ударах по заднице запасным парашютом. На место сбора и укладки я вернулся уже настоящим десантником.

Лес плохо, терн еще хуже. А мне пришлось содится на спиленную березовую рощу.
Германия, а немцы, блин, ребята аккуратные. Березы были высажены, как по клеткам, в метре друг от друга.
Так и срубили. Остались метровые пни, со срезом под 45 градусов, как колья, да еще тонкие, чуть толще руки (нахрена рубили ?). Парашют Д 5, неуправляемый. Лечу и думаю, или задницей сяду, а если пролечу, то ветром бросит и как раз пузом. Так и так насаживаешься. Вспомнил Бога, Всех Святых. В центре рощи одна не срубленная береза, ну я давай стропы тянуть. Вытянул, прямо на березу. Вот так повезло.

1)[ппростите,мне не совсем понятно что значит "помначгуб сержант-кавказец не жил в полку" а какже наряды,караулы,поверки,строевые смотры, в баню и столовую он что без строя ходил?)
Про сержанта-кавказца я точно не знаю, врать не буду. Но мой товарищ, пулеметчик 1 ДШВ ДШР, пол года был хлеборезом в столовой. За это время в роте он не появился ни разу. Ел, спал и т.д. в хлеборезке, где мылся не знаю. На крупные построения приходил, по поводу вечерних проверок не помню. Вот мы к нему часто заходили. Тот же вариант и со свинарями и с бойцом живущем на стрельбище (тот точно никуда не ходил). Почему же помначгуб должен был ходить ?
2)(интересен факт избежания серьезного наказания воина за грабеж немецких дач! )
Ну тут никаких сомнений нет. Дачи грабили регулярно и судили лишь в том случае если поймала полиция или к примеру патруль (хотя их там не было, ходили лишь в городках). За яблоками к немцам лазили практически все и вообще по Германии ходили как у себя дома. Я точно знаю о двух случаях наказания грабителей дач. Боец из нашего взвода долго бегал вокруг медчасти с огромным рулоном бумаги на плечах, другого увольняли в красном + огромная фуражка, короткая до колен и локтей форма и огромные ботинки. Очень красиво смотрелось. Челючти ломали у нас в 1044 ОДШБ каждый месяц, лично мне порвали барабанную перепонку, пол года на одно ухо не слышал. Но в 1986-7 годах посадили в дизбат лишь двоих, за кражу из солдатского магазина и водителя который сбил немца. В тюрьму не сажали вообще. Такой залет никому нужен не был.
3)("опять в Дшб вернулся" это как ? захотел вернулся а захотел в пехоте остался...)
Эта история особая. Был у нас Игорь Худяков, уволился старшиной. По приходу в ГСВГ его определили на узел связи группы, там ему не понравилось и он ушел в находящееся рядом ДШБ и там служил до дембеля (он служил вместе со мной но подробностей этого дела не знаю).
В 1985 года в пехоту 40-го полка был перевден Владимир Терешин, там он взял гранату и положил кольцо командиру своей роты на стол, был вовращен в ДШБ и служил вместе со мной (достоверность этой истории гарантирую)
И, наконец Ваня Ухлин. Круче человека я в жизни не встречал. Его перевели в пехоту, причем очень далеко. Через месяц он уже жил в лесу у ДШБ. Какоето время ему носили туда пищу, затем он переселился на губу. Вышел оттуда как тень, но тише не стал. Увольнялся нормально, с последней партией. Все это было на моих глазах, но в подробности сержанта естественно никто не посвящал.
4) С прапорщиком я конечно ошибся. Я забыл как назывались офицеры затупающие на дежурство по роте, может отвественный по роте ?

Все это конечно случаи исключительные.

Рассказов о губе, где стоят в карауле десантники, а сидят солдаты прочих родов войск я слышал много. Самый интересный из них про Гарболово, где в караул назначали дембелей и увольняли тем раньше, чем больше они перекалечили там человек (будем считать легендой).
В Нойс Лагере, где базировался 1044 ОДШБ все было наоборот. Десантников сажали на губу к танкистам. В полку губа славилась. Сидели там месяцами. Периодически приходил нач штаба полка «Пиночет» и добавлял всем сидящим по десять суток. Выходили с губы те кто успевал проскочить между его визитами. Руководил губой помначгуб, сержант-кавказец. Он безвылазно жил на губе, думаю в части его просто могли убить. Караулы менялись от разных подразделений полка. Разница была лишь в том сколько русских будет в карауле. Десантников на губу сажали очень редко и за соответствующую мзду. Поскольку гарнизон был общий и заборами не разделялся обежать десантников было опасно. Тут все зависело от  срока службы и морально-физических качеств. Были десантники которые по выводу на работы отбирали у караула автоматы и заставляли работать и т.д. Случалось и иначе, но это в том случае если были особые распоряжения. Двух бойцов нашей минометной батареи, грабанувших магазин, держали зимой в хб в неотопляемой камере. Так и сидели на табуретке натянув гимнастерку на голову и согреваясь дыханием. Один из наших авторитетов отсидевший месяц на губе (за грабеж немецких дач был переведен в пехоту, но убежал оттуда и вернулся в ДШБ) вышел оттуда как тень.
Напишу о том, что видел сам. Только перейдя на третий период и глотнув свободы, решил поживиться и вместе с товарищем отобрал штык-нож у танкиста с целью продажи (верные пять лет тюрьмы). В тот же день батальон застроили, провели пострадавшего, нашли моего товарища, а он сдал и меня. Еще через день, когда на плацу комбат Чамов объявлял нам десять суток губы, появился начальник оперативного отдела штаба армии и поинтересовался, что за бойцы стоят перед строем. И тут бог миловал. Начальство было занято дракой в полку между дагестанцами и азербайджанцами, искали десантников принимавших в ней участие.
В понедельник комбат объявил нам 10 суток, но приказа об аресте не написал, не стал он писать его и в дальнейшем. Ком роты мог дать лишь трое суток, столько он и дал. Но вести на губу офицеры нас не хотели, прошла неделя, в воскресенье сходили в кино. Лишь в понедельник заступил дежурным по роте прапорщик Попов (наш личный враг) и мы попали на губу. Точно помню, что туалетный принадлежностей мы туда не брали, не брились и не чистили зубов весь срок отсидки.
На губе нас встретил помначгуб. Попавших на губу он стриг лично. Стригли там интересно. В зависимости от полета его фантазии на голове выбривались круги, или брилось пол головы или ирокез. Нам он заявил, что ожидается проверка и нас он подстрижет просто коротко, так и сделал. В действительности уродовать прическу десантника он просто боялся (а может уважал ?). В нашем распоряжении об аресте было четко указано одиночное заключение. Но в одиночку он сажать нас не стал. «Туда» - говорит – «русских не сажаю, свихнетесь». Действительно в одиночках сидели лишь не русские и пели свои странные песни, на работы их не выводили, зато почти и не кормили.
Отбой на губе был в 23 часа, подъем в 5. В каждой камере была огромная печь, топилась она из коридора. Каждый вечер мы запугивали часового и он топил ночью, но угля не хватало, а печь была типа камина и грела небо. Спать на нарах было очень холодно, некоторые спали у печи. Мы ложились спина к спине и продевали руки в рукава разных шинелей, на одну ложились, другой накрывались. Было терпимо.
Никакой физ подготовке на той губе не было. По нескольку часов в день ходили строевым шагом, но нас это не касалось. С самого начала десантников поставили в раздатку. Мы ходили под охраной в полковую столовую получать пищу, раздавали ее, убирали столовую. По дороге мы заходили в свою роту, там чистили зубы и брились. Утром, проходя мимо чапка, забирали на губу ящик молока, который тупорылые немцы оставляли у двери. Был случай, когда караульный чурка не хотел вести нас в казарму и угрожал автоматом. У столовой за нас заступился помначкара прошлого караула – сержант. «Ты что на губе никогда не сидел» - спросил он у чирки. А тот действительно не сидел ни разу. В 40-м полку это было редкое явление.
Питание было ограниченно, масла, сахара, белого хлеба не давали. На прием пищи отводилось пять минут. Одиночные камеры (всего 5, шли подряд) обносились пищей и сразу по закрытию последней посуда забиралась из первой. Сидящие там успевали съесть хлеб и кашу. Горячий чай и суп они употребить не могли. В туалет их выводили раз в день.
Между приемами пищи нас использовали на работах вне губы, возили мусор, мыли клуб. Раз в сутки менялся караул. Всех губарей выстраивали в коридоре и обыскивали. В течении всей отсидки у мены в кармане была пачка писем от матери. Во время проверки я убирал их в вентиляционное отверстие в коридоре, караул видел, но внимание не обращал.
Самым большим потрясением было когда через трое суток в столовую пришел пом начгуб и заявил, что нам дали еще трое. Мы долго не верили, пока он не показал нам новое распоряжение об аресте. На этой губе никого не били, но уже через сутки сидящего переполняло ощущение, что он не выйдет отсюда уже никогда. Но всему наступает конец…      
И в заключении. Самым замечательным сидельцем губы в 1986 году был молодой почтальон, который не успевал перебирать письма солдат и офицеров и сжигал их мешками. Его били все. Сперва приходил офицер, затем помначкара, затем караул, а потом из камер выпускали губарей. Естественно его перевели в другую часть. Кстати, на губе сидели и офицеры, но камер для них не было и они играли в карты с начальником караула.

Читаю и удивляюсь.
За два года службы в ГСВГ (1985-7) я видел лишь один вид сухпая: банка тушенки, две банки каши с мясом (варианты: гречневая, рисовая, перловая). Все это в бумажной, белой коробке. Отдельно давали черные сухари с гадким вкусом. Такой сухпай я получил по отъезду из СССР, его же получал в учебке Крампниц и 1044 ДШБ, с ним же ехал на дембель и доедал тушенку в Минске. А на БМД у нас были мешки с банками (гречневая каша с мясом), штук по 50 в мешке. Хотя мешки были запечатаны постоянно что то из них пропадало.

Служивший одновременно с тобой в 1044 ОДШБ Юрий Смирнов пишет, что в 1981-83 годах роты были одного призыва. Неуставные отношения были редким исключением. 4 рота (ДШР) была двух призывов: сержанты, механики, наводчики и пехота. Когда увольнялись специалисты пехоту переводили в другие роты, а ДШР набирали заново. Между двумя периодами в ДШР трений не было. Первые пол года пехота называла сержантов на «вы», а специалисты по имени (логично, так как пехота не прошла подготовку в учебке, вот их и приучали). Пол года ДШР жила в одном здании с 1 ПДР (тогда дембельской). Редкие конфликты легко улаживались сержантами ДШР. Было всего несколько случаев, когда дембеля заставляли ночью молодых мыть взлетку (это за пол года).
Сержант пулеметного взвода ДШР Михаил Лутошкин рассказывает, что худшим проявлением неуставника со стороны сержантов в период однопризывных рот был удар флажком по каске и т.д. (жесткие воспитательные меры применялись лишь при конкретных залетах). Ребята из минометной батареи вспоминают, что будучи дембелями сами себе жарили картошку.
Все это совершенно не вяжется с тем, что увидел я в ДШР придя туда весной 1986 года (пол года, как однопризывные роты были расформированы). Офицер, при котором однопризывные роты расформировывались, заявлял, что это было сделано потому, что молодых было тяжело обучать, а с дембелями невозможно было справиться. То же говорили и наши дембеля. Мне эти аргументы кажутся не убедительными, так как эксперимент был успешным.
2 августа я опросил много народу, но не нашел никого служившего в однопризывных ротах. Мне кажется, что они существовали лишь в ДШБ с 1979 по 1985 год. Подробностей пока узнать не удается.

По рассказу А.С.Тумаха ("Из Афганского блокнота") роты одного призыва существовали в 56 ОДШБр в 1981 году.

Завидую вам. А мы были на консервации. Ездили только три БМД, остальное выезжало раз в период.
Движок обслуживали топливным щупом (линейкой), привязывали губку.
Для плохого водителя сравнения между БМП 1 и БМД 1 однозначно в пользу первой, причем по всему: управление, обслуживание, замена аккумулятора и т.д. За это сравнение первый раз в ДШБ получил по морде придя из пехотной учебки. Стыдно признаться но у нас опытным механиком считался тот, кто в одиночку ставил аккумулятор.
В 1985 году ДШР выходила на очередные учения, в киллометре от боксов от БМП отволился каток. Механ сбегал в бокс, принес новый, поставил и нагнал коллону. Стали звать Витя Каток.
Еще очень славно мы садились на танковых трассах, сразу две машины напротив. Никакое самовытягивание не помогало. Метались по полигону бегом искали машину.
Запчастями наш ДШБ не обеспечивался и мы понемногу разбирали учебную БМД (разрезанная на двое). Ей же простреливали десантный люк из автомата (с 10 м. навылет).
При мне самый яркий случай был когда боксы зимой залило водой. Офицеры боялись что утром все замерзнет и гусяницы прихватит к полу. Мы всю ночь пилили деревья и подняли все БМД на пеньки, наши трактористы страшно матерились и оказались правы. Утром льда в боксе почти не было.
С 1987 года у нас перешли к порочной практике снимать механов с машин за залеты и ставить трактористов.

С 1979 по 1985 год в ДШБ проводили эксперимент с ротами одного периода. Десантно-штурмовая рота 1044 ОДШБ с 1979 года трижды полностью меняла состав, механики и наводчики увольнялись, а остальные переводились в другие роты. Считается, что эксперимент провалился. Дембельские роты были неуправляемы, а с обучением молодых сержанты и офицеры не справлялись. С осени 1985 года личный состав рот перемешали и началась суровая дедовщина. Кто слышал о таком эксперименте ?

1) версия Askold верна на все 100 именно это у нас в Германии в 1985-7 и называли мабутой - отличную от обычной прыжковую форму (у нас были комбезы, но у некоторых офицеров и спецназа куртки и штаны с карманоми и кепочки - мабута) и танкистов (редко)
2)про кавалергардов уточним у местных спецов, полки реконструкторов есть в Москве и Питере
3) у нас ЧМО иногда переводили как человек московской области (и Москвы)
4) я знаю двух ветеранов ВДВ докторов исторических наук, кандидатов я думаю больше, один из них Дятлов председатель общества православных ученых в Петере

Извини Серега отходим от темы.
Как 1044 ОДШБ ловил миссии связи:
После Второй мировой войны Германия была разделена странами победителями на сектора. Был разделен и Берлин. Позднее секторов осталось всего два. Советский и «другой». Соответственно образовались две страны ГДР и ФРГ. Берлин так же был разделен на две части. Одна из них «Западный Берлин» находилась в окружении враждебного социалистического государства. Для соблюдения условий договора по разделению были учреждены мисси связи. Английские, французские и американские действовали на территории ГДР, советские в ФРГ и Западном Берлине. При этом были объекты и области куда миссиям связи был въезд запрещен, естественно туда они и стремились попасть. Летом 1987 года на западные миссии была объявлена охота.
Подразделение НГБ (народная государственная безопастность) ГДР было усилено сводным взводом ДШБ и двумя боевыми машинами БМД. В связи с тем, что такая техника была лишь в ДШР взвод был взят оттуда. Миссии передвигались на машинах с опознавательными знаками и догнать их можно было только на технике. Ходили легенды о том, что машины миссий могли ездить даже боком. Для солдат ДШБ в лесу невдалеке от объектов, где было замечено присутствие миссий, был построен лагерь. Палатки были вкопаны в землю, в блиндаже была расположена баня, БМД замаскированы. В огромной яме, 10х10 метров, замаскированной деревьями находился пункт НГБ (там находились их машины связи). НГБ находилось на известном отдалении от советских десантников. Кроме того, на несколько километров по округе были раскиданы наблюдательные пункты. В кустах на перекрестках главных дорог были вырыты и замаскированы землянки, где и должны были находиться секреты. Все это было построено силами разведки ДШБ.
Наблюдение несли по двое. Каждому наряду были выданы ракетница, рация и бинокль. Все были одеты в маскхалаты с камуфлированными масками. В случае обнаружения мисси надо было подать сигнал и БМД отправились бы на охоту. Всем участникам, кроме меня (так как я присоединился позже), были даны специальные вклейки в военный билет, где подробно описывались приметы машин миссий. По какому принципу отбирались солдаты для этой операции мне не известно. Я попал туда случайно и уже не в качестве водителя. Во главе сводного взвода стоял лейтенант Панкрашев.
До моего приезда десантники решили устроить показательные выступления для сотрудников НГБ. Стержнем представления было разбивание бутылок об собственную голову. Маленькие немецкие бутылки из под пива бились очень не просто. Казус вышел с бойцом Щетининым. В его задачу входило разбить об свою голову поочередно две бутылки, которые он держал в обеих руках. Первый удар результата не дал, не разбилась и вторая бутылка. В этом случае голова была уже сильно разбита (бьются или голова или бутылка). Но Щетинин был не из тех, кто отступает. Еще два удара прошли в пустую. Немцы стали выражать изумление, крутя пальцами у виска и выражаясь в том духе, что «электроника у парня капут». Наконец дело закончилось успешно. При этом Щетинин почти не пострадал.
В первую же ночь выяснилось, что спать в палатках невозможно - холодно. Там были буржуйки, но установить их правильно не смогли. Они чадили так, что можно было не проснуться. Выходили из положения по-разному. Кто то накрывался матами (ими были выстланы палатки), я спал в бане. С вечера пока она не остыла было тепло, а дальше, если успевал уснуть, то был шанс проспать до утра. В лагере все делали молодые. Они же оставались готовить. Прочие расходились по точкам. Я был в паре с молодым из другого взвода. Землянка на «точке» была устроена в виде окопа накрытого косой крышей. Все это было задрапировано дерном. В окопе была сделана лавочка. Сиди и смотри в дырку на перекрещение дорог. Ну сколько человек может смотреть на пустую дорогу ? Час, два, три. Дальше бдительность и желание теряются. Вместе мы сидели на земляной лавке пока не надоедало, потом ложились спать рядом с землянкой прямо на траву. По очереди гуляли по окрестностям.
Сидеть в лагере десантникам быстро надоело и они в отсутствии лейтенанта Панкрашева решили съездить в часть за картошкой. Лейтенант естественно не желал жить в лагере и каждый вечер уезжал на мотоцикле в часть. Вслед за ним отправилась и группа на БМД. Но сделать это незаметно им не удалось. Повалили пару крупных деревьев и наследили. Панкрашев легко выследил их по следам гусениц. Расправа была быстрой.

Тут забыли два момента:
1.Много времени уходило на обработку пряжки ремня и самой кожи, здесь кто во что горазд.
2.Мы делали еще "десантный крест". Пулю от ПК шлифовали, патрошили и спиливали конец,
вместо острого конца приделывали красное орг стекло по форме пули, это символизировало каплю крови,
сверху вставляли две склеенные и отполированные защитные эмблемки. Приделывали ушко и носили на груди.
Что то я сейчас такого не видел
3.Об изготовлении околыша уже писали.
4.Особенно запомнилось изготовление из стропы кситей акселя. Собирался ворох отдельных ниток и они крепились за середину к концу целой стропы,
затем выворачивались вниз и у основания перетягивались красной или белой ниткой. Получалась шикарная кисточка.
Все это могло поглотить весь четвертый период (скучать времени не было), ленивые привлекали молодежь.

1044 ОДШБ Форст Цинна – Кениксбрюк – Таураге (1979-1991).

По примеру стран НАТО в конце 1967 года в Генштабе СССР принимается решение о создании отдельных десентно-штурмовых бригад. В июне 1968 начинается формирование 11-й (ЗБВО) и 13-й (ДВО) бригад. В 1973 году к ним добавляется третья бригада – 21-я в Кутаиси (ЗКВО). В середине 1978 года новым начальником Генштаба маршалом Н.В.Огарковым принимается решение о формировании второй волны десантно-штурмовых частей двух типов: восьми отдельных десантно-штурмовых бригад окружного (группового) подчинения и двадцати отдельных ДШ батальонов. Из них в Группе советских войск в Германии в декабре 1979 года размещаются: 35 гв. ОДШ бригада (г. Коттбус), 899 ОДШБ (20-я гв. ОА, г. Бург), 900 ОДШБ (8-я гв. ОА, г. Лейпциг – Шинау), 1044 ОДШБ (1-я гв. ТА, г. Форст Цинна – Кениксбрюк), 1185 ОДШБ (2-я гв. ТА, г. Равенсбрюк).
Размещение ОДШБ в Европе проходило секретно, нигде эти части как десантно-штурмовые не упоминались. Первоначально ВДП не проводилась, но уже через полгода в ДШБ были построены городки ВДП и парашютные вышки. В связи с тем, что ОДШБ входили организационно в состав Сухопутных Войск, первоначально их обмундирование, снаряжение и нормы довольствия почти полностью соответствовало таковым в мотострелковых войсках. В 1979 году был издан приказ МО СССР по нормам снабжения и льготам «частей и подразделений, совершающих парашютные прыжки». После этого подразделения ДШБ, дислоцировавшиеся в СССР, были переодеты в десантную форму (все «прыгающие» подразделения переведены на нормы довольствия ВДВ). В боевой обстановке ОДШБ должны были исполнять тактические задачи поставленные перед ними штабом Армии, в которую они входили. Предположительно десантно-штурмовые батальоны должны были использоваться для уничтожения узлов связи, штабов, ракетных баз. В чрезвычайной ситуации 1044 ОДШБ должен был выдвинутся для охраны штаба первой танковой армии, в мирное время батальон усиливал охрану 119 ракетной бригады (задачи на 1986-87 гг.).
1044 Отдельный десантно-штурмовой батальон армейского подчинения (первая танковая армия)  Адрес: полевая почта 81620, позывной «ЭФЕДРИН». Был сформирован в декабре 1979 года в городе  Форст Цинна (район Ютенборга). Состав: три парашютно-десантные роты, одна десантно-штурмовая, минометная батарея, противотанковая батарея, разведвзвод, взвод связи, зенитно-ракетный взвод, взвод МТО. На вооружении в ДШР 10 БМД и 4 БТРД. Первый командир батальона подполковник Франчук Анатолий Павлович, его сменил в 1981 году майор, а затем подполковник Чамов Евгений Евгеньевич.
Начальник штаба - ст. лейтенант Боровец Сергей Михайлович.
Замполит батальона - ст. лейтенант Метла Александр Михайлович.
Зам.по тылу - майор Ковалев.
Зам. по вооружению - капитан Загоруйко.
Зам. по ВДП - майор Елисеев Валерий Иванович.
Командир 1 пдр - ст.лейтенант Романов Александр.
С самого создания ОДШБ роты комплектовались солдатами одного призыва (во избежание дедовщины). В ДШР было два призыва – специалисты и «пехота» (сержанты назначались из «пехоты» старших призывов). В Форст Цинне батальон базировался отдельно от других частей. Солдаты жили в одноэтажных и двухэтажных казармах, был асфальтированный плац. На территории батальона находился городок ВДП, но парашютной вышки не было. Проводились прыжки с Ми-6, была летняя и зимняя прыжковая форма. Повседневной одеждой десантников была общевойсковая (красная) форма. Солдат в ОДШБ кормили по рационам довольствия ВДВ.
Новое место дислокации пригород Кениксбрюка Нойс Лагерь, новая полевая почта 47518-Н. Передислокация проходила весной 1982 года. Технику погрузили на платформы, личный состав следовал на новое место в колонне. Механики ДШР сопровождали машины, прочий личный состав роты был направлен на регулирование движения.
В Нойс Лагере, до заселения городка ракетчиков в 1984 году, казармы ОДШБ располагались одними из первых со стороны Кениксбрюка (их отделили от города ряды немецких дач). Плац части до 1986 года был покрыт битым кирпичом, вокруг него располагались столовая, штаб, казармы первой роты (там же ЗРВ, минометная батарея, разведвзвод). Плац был отделен бетонной стеной от городка ракетчиков. На территории ОДШБ располагалась котельная гарнизона. За сороковой танковый полк были вынесены склады парашютно-десантного имущества и НЗ. Рядом с котельной располагался парк ДШБ, склад ГСМ и площадка ВДП (с 1983 года парашютная вышка). Чайную и баню десантники делили с ракетчиками (в разное время в ротах были сооружены душевые кабины). В виде исключения десантников сажали на гауптвахту 40-го полка.  
До ОДШБ на территории городка базировалась 23 ракетная бригада. В 1980 году Л.И.Брежнев посетил Берлин, где сообщил о сокращении войск в Германии. Приказ о выводе 23 бригады пришел тогда же и был исполнен в трое суток. Оставшиеся казармы ракетчиков были основательно опустошены. Первое время в прибывших на новое место подразделениях ОДШБ царила неразбериха. Роты расселили в случайном порядке. ДШР месяц жила возле плаца. Техника была поставлена в боксы танкового полка. Десантники питались в полковой столовой. Вскоре построили городок ВДП, но вышки в первые годы не было. Спортгородка до 1983 года не было.
Осенью 1982 года батальон принял участие в учениях Варшавского договора «Щит 1982». Представители армий стран, входивших в блок, смотрели, как действуют в наступлении и обороне различные советские и немецкие части. ДШБ должно было совершать десантирование по-штурмовому (без техники, она шла своим ходом). Первоначально десантно-штурмовая рота размещалась возле плаца, а затем была переведена к самому парку (у парашютной вышки).
Ком ДШР капитан Печников Владимир Федорович (его сменил ст. лейтенант Зямзин Игорь Николаевич), замполит ст. л-т Гладков Виталий, командиры взводов ст. л-ты : Болевский, Солнцев Александр, Макеев, Петрухин, Баратынский.
Техник роты - прапорщик Барышников, старшина - прапорщик Кондратьев.
С 1981 года начальником штаба ОДШБ майор Ярцев Олег Александрович, его сменил капитан Машлякевич Владимир Иванович, замполит батальона капитан Шляк , зам.по тылу капитан Купцов Александр Ильич, зам. по вооружению капитан Губенко , зам. по ВДП майор Кундус Алексанр Александрович, командир взвода связи Блохин Василий, командир 1 пдр капитан Романов Александр Иванович, 2 пдр капитан Назаренко Вадим Леонидович, 3 пдр капитан Архипов Евгений Борисович, дшр ст.лейтенант Зямзин Игорь Николаевич, минометной батареи ст.лейтенант Бурдук, противотанковой батареи капитан Блохин Владимир Петрович.
11 мая 1984 года в ГДР из Грузии прибыла 119-я ракетная бригада. На ее вооружении стояли ракеты «ТЕМП-С» с ядерными боеголовками 1,5 мегатонны (11 ПУ, 19 ракет боевых, 10 ракет учебных, 9 транспортных средств для ракет). Размещение советских ядерных ракет в Германии было проведено в качестве ответных мер на размещение американских ракет «ПЕРШИНГ-2А» в Западной Европе. Бригада несла боевое дежурство по охране СССР и Социалистических стран с 15 июня 1984 года по 2 февраля 1988 года. Из трех дивизионов 119 бригады 1-й находился в г. Бишофсверде (у них были свои точки с боевым дежурством), 2-й и 3-й базировались в Кенигсбрюке (Нойс Лагерь). Городок ракетчиков был отделен бетонным забором от ОДШБ (их разделяло внутреннее КПП), через территорию батальона ракетчики ходили в свой парк обслуживать технику. В 7-ми километрах северо-западнее Нойс Лагеря располагался объект «Пушинка», где несли боевое дежурство 2-й и 3-й дивизионы бригады. Рядом с колючей проволокой, окружавшей объект, находилась площадка приземления, где десантники совершали прыжки с вертолетов.
В связи с вводом в ГДР ядерных ракет ОДШБ было разрешено переодеться в форму ВДВ (голубое). При этом батальон не был поставлен на десантное обеспечение. Лишь с 1986 года в военторге стали продавать десантную фурнитуру, береты и тельняшки везли из СССР. Запчастей для БМД в батальон не поставляли.
Около 1985 года произошли сильные изменения в офицерском составе батальона. Большая часть новых офицеров не имела десантной подготовки. В это время роты одного призыва разукомплектовываются. В батальоне появляется дедовщина. В ДШР были сокращены ДШ отделения с семи до пяти человек (навсегда остались вакантными должности стрелков и ст.стрелков). В 1985 году пришел после Афганистана майор Акулич (зам. комбата), начальником штаба был капитан Благодатный, заместителем по воздушно-десантной подготовке майор Начвин, замполитом  м-р  Шляк, зам по тылу  ст.-л  Матвеев, нач. прод. л-т  Загоруйка, нач. РАВ л-т  Фрелов, нач. столовой пр-к Токарь, нач. автослужбы  л-т Иванов, нач. клуба л-т Терехов, особист м-р Дронов. В то же время на полигоне был найден БТР 60 ПБ и приписан к ОДШБ.
Осенью 1986 года, после того, как обиженный на плохое увольнение сержант (писарь или кладовщик) написал жалобу по поводу злоупотреблений по хозяйственной части, происходящих в ДШБ, комбат Е.Е.Чамов, начальник штаба и замполит были сняты со своих должностей. Е.Е.Чамов получил другую должность в ГСВГ. Благодатный служил старшим стюардом на аэродроме Фолькинберг.
Новый комбат майор Коротких весной 1987 года ушел в Афганистан, его сменил майор Истратий (после Афганистана). Новый офицерский состав рот: командир 1 ПДР Соколов, ДШР - комроты Пиданов, зам по ВДП Сироткин, замполит Шералиев, командиры взводов: 1 Бандурка, 2 Зимаев, 3 Смагин, 4 Тасаковский, 5 Панкрашов. Старшина роты п-к Попов, старший техник п-к Бурдюжан. В 1987 году пришли три новых командира взвода.
Батальон регулярно выезжал на прыжки. С вертолетов МИ-6 и МИ-8 на «Пушинке», с самолетов на аэродроме Гроссенхайн. ОДШБ участвовал в учениях «Щит 86» и КШУ. Сводный взвод в 1987 году выделялся для противодействия шпионской деятельности иностранных миссий связи. Во время проверки раз в период проходил выезд всей техники ДШР (12 машин стояли на консервации, две «учебных» выезжали регулярно). Минометная батарея и минометные взводы ОДШБ раз в период выезжали на стрельбы на полигон Лебироза. Солдаты ОДШБ постоянно участвовали в показательных выступлениях. После того, как весной 1986 года из отпуска не вернулся замкомвзвод ЗРВ, в батальоне в течение полугода солдатам не присваивали званий и не предоставляли отпусков. С 1987 года поездки на работу к немцам стали очень редким явлением. За всю историю существования батальона известен лишь один случай гибели десантника на прыжках – в 1988 году на «Пушинке» разбился старший лейтенант Александр Палаткин.
В целях резкого сокращения наступательного потенциала советских войск из ЗГВ начиная с 1988 года выводились тактические ядерные системы, десантно-штурмовые и десантно-переправочные части с их вооружением и техникой. В это же время принято решение о расформировании ОДШБ в СССР, до конца 1989 года все они (кроме 901 ОДШБ) были расформированы. В 1989 году все ОДШБ были выведены из Европы и дислоцировались в СССР до 1991 года.
В марте 1989 года 1044 ОДШБ был выведен из ГДР в г. Таураге (Литва).
Перед выездом из батальона десантники сильно повредили свои казармы, с некоторых зданий была даже местами сорвана крыша (половина помещений уже не были пригодны для жилья). На их место въехала 123 противотанковая бригада.
В последний путь по ГДР батальон сопровождали ст. л-т Угаров - командир 1 роты ОБМО, ст. л-т Борисов- инспектор ВАИ Кенигсбрюкского г-на, пр-к Дударев- испектор ВАИ Армии. По их словам, когда колонна батальона проезжала центр Кенигсбрюка, она загудела всеми звуковыми сигналами. В Гроссенхайне пробыли целый день, но самолеты не прилетели, вечером вернулись обратно. Батальон переночевал в пустых казармах. Утром снова построили колонну и опять в Гроссенхайн. На этот раз прилетели самолеты ИЛ-76-е. Батальон погрузился. Но УАЗик комбата никак не мог заехать в самолет, проскальзывали колеса по металлическому траппу, затолкали. Техника батальона ушла чуть раньше со станции Швепниц двумя эшелонами.
Новое место дислокации г. Таураге (Литва) ПрибВО (узловая станция в 30 км от города Советска Калининградской области). ДШБ въехало в городок ракетчиков (остался после расформирования ракетной базы). Он находился в лесу в 12 км от Таураге. Всего осталось три городка. В первом базировались беспилотные самолеты, второй служил складом для неутилизированных боеголовок (охранялся солдатами ДШБ), в третьем располагались казармы батальона.
В декабре 1989 принимается решение о передаче ДШ частей в административное и оперативное подчинение командования ВДВ. Большинство десантно-штурмовых бригад переформировываются в сильно облегчённые по вооружению воздушно-десантные бригады. Переподчинение ДШБ войскам ВДВ вызвало целый ряд кадровых перестановок в батальоне. Комбат Истратий заменен на подполковника Леснякова (бывший афганец, последний комбат 1044 ОДШБ), до 1989 года начштабом был Юдин, его сменил ком 2 ПДР Драпалюк (затем снят), назначен майор Кравченко (переведен в Гадауту), майор Акулич заменен. Командиром ДШР оставался ст.л. Пиданов, 1 ПДР ст.л. Попович, 2 ПДР капитан Егоров (во время расформирования начальник штаба, майор), ком взводов Уткин, Бибиков, Малышев, ком. ПТБ капитан Первушин. В ПрибВО офицерский состав ОДШБ стал комплектоваться выпускниками Рязанского училища и офицерами, прошедшими Афганистан.
После перевода в Таураге БМД батальона были заменены на БМП. В конце 1990 года БМП были куда-то переданы. После очередного переподчинения батальона в него вновь поступили БМД, но пробыли недолго, когда было принято решение о переводе части личного состава в Гадауту, БМД и все специальная техника была сдана.
Кроме того, на вооружении находилась следующая техника:
несколько минометов на базе УАЗ 469
санитарные амфибии на базе ЛуАЗ
КрАЗ 255
2 УРАЛА 4230
2 ЗИЛ 131 (КУНГ) + 1 ЗИЛ 131(рем. мастерская)
ПАЗ 672
Несколько ГАЗ 66
Несколько УАЗ 469
1 УАЗ 452
Последний праздничный парад части батальона состоялся 7 ноября 1990 года в Риге. Коробка из восьмидесяти десантников прошла торжественным маршем. Постепенно личный состав батальона стал редеть. Исчезали и объединялись отдельные взводы, в некоторых ротах осталось по десять человек. Последний удар по личному составу нанес перевод части офицеров и молодых солдат в 901 ОДШБ (г. Гадаута) в 1991 году. Последнее пополнение составили призывники из Прибалтики и Узбекистана.
Осенью 1991 года состоялось прощание со знаменем, оно увозилось в Москву. Хотя история ОДШБ 1044 на этом закончилась, личный состав батальона еще некоторое время жил в городке.

Вооружение рядового состава ДШР
2 и 3 взвод: 1 - РПГ-16, 2 - РПГ- 7, 6 - АКС-74 (командиры отделений и наводчики), 3 - РПКС-74, 6 – ПМ (гранатометчики и механики), 3 - БМД-1.
В 1 ДШВ отделение командира роты – старший механик роты и писарь + командирская БМД.
Пулеметный взвод: АКС-74, ПКМС, ПМ, 2 - БТРД.
Минометный взвод: АКС-74, 82 мм. Минометы БМ – 37, 2 - БТРД.

Источники: из материалов форумов: «Десантура» и «11-я гвардейская танковая дивизия», О.В.Ковшарь «Десантно-штурмовой батальон ОДШБР (1979-1988)» и «Десантно-штурмовые войска СССР», Владимир (1044 ОДШБ 1989-1991), А.И.Пищулин (1044 ОДШБ 1981-1983), В.Л.Назаренко (1044 ОДШБ 1981-1984).

Покопался в справочниках по советскому кино и обнаружил два неизвестных мне художественных фильма о ВДВ
"Прыжок на заре" 1960 и "Сержанты" 1959 (там есть краткие анатации). Слышали ?

Во время службы десантники презирают военнослужащих других родов войск.
Сразу после демобилизации это проходит. Все все понимают.
Но из песни слова не выкинешь, это было, это есть.
Поэтому когда речь заходит о службе глупо кривить душой.
Престиж погон перешел к десантникам от гвардейских частей императорской армии.
Разные военные училища Петербурга сочиняли друг про друга матерные частушки (они опубликованы) и никому не приходило
в голову "качать права".
Уволится в красной форме было худшим наказанием для десантника, но когда я был в учебке в пехоте я своими погонами гордился. Мне было плевать как к моей форме относятся военнослужащие других частей.

Увольнялись осенью, шинель, шапка, тельник, парадка, но все недостающие было добыто, на сегодняшний день частично утрачено
шинель съела моль,
вторую, подаренную товарищем из Изъяславля - съела то же
берет был порублен бутылками и заменен, следующий подарен, куплен новый, но мал
парадка цела, но не сходится, сдуру срезал с погон СА, пришлось заменить на погоны с шинели друга, попутно повысил звание с мл. до сержанта (такие были погоны)
тельник заменен трижды
бляха сломалась, но сохранилась
сапоги на даче
аксель подарен десанту из Таллина, работал там в тюрьме (светлая память, погиб)
знаки все целы и даже парашютист заменен на парашютиста отличника, добавлена медалька на плечо
приобретена юбилейная медаль Гарболовского ДШБр, друган, как напьется, все дарит, вот и лежит