[I][B]Негр Минька мочил боевиков по-черному[/B]
21.07.05 10:39
В Чечне негр Минька мочил боевиков по-черному. Его могли убить чеченские боевики, могли сгоряча всадить автоматную очередь свои - младший сержант 247-го полка Воздушно-десантных войск Минин Траоре был единственным чернокожим солдатом в группировке федеральных сил в Чечне.
- Пойдем, Майкл, покурим, воздухом подышим, - капитан Миненков легонько толкнул Миньку локтем в бок и, поднявшись по ступенькам блиндажа, откинул закрывавший вход брезент. В блиндаж ворвались солнечные лучи, в них, как в водопаде, закружились пылинки, заиграли на солнце. Неподалеку, по ту сторону трассы, засверкал оцинкованными крышами Новогрозненский.
Ротный пригнул голову и вышел в раннее, но уже жаркое и пыльное чеченское утро.
- Пойдем... Только шнурки завяжу, - Минька слез с нар и потянулся к своим берцам, завозился со шнурками. Надев ботинки, он одним взмахом длинных ног перемахнул через ступеньки и выбрался наружу.
После полумрака блиндажа глазам стало больно от резанувшего по зрачкам солнца. Прищурившись, Минька поискал глазами ротного. Миненков стоял возле кустов метрах в десяти от дороги, курил, посвистывая. Майкл достал сигарету и, пряча от ветра огонек в ладонях, повернулся спиной к кустам, прикуривая.
На дороге, скрипнув тормозами, остановился «вэвэшный» БТР. Сидевшие на броне пропыленные солдаты рассеянным, ни на чем не останавливающимся взглядом блуждали по блокпосту, блиндажу, кустам, будто до черноты загорелому Миньке... Черт! Фигура парня в российском камуфляже неожиданно выпала из привычной картинки своих. Кто это? Один за одним взгляды «вэвэшников» стали останавливаться на Миньке, будто на мишени. Первым «прозрел» конопатый сержант.
- О-о-о! - медленно протянул он и, словно боясь спугнуть Миньку, потянулся к автомату, не отводя от него глаз, сразу ставших жесткими и холодными. Миньку охватило нехорошее предчувствие, по спине побежали мурашки.
Тут же на броне началось движение, послышались голоса:
- Смотри, «чех»...
- Араб!
- Наемник, сука!
Минька замер. Сигарета приклеилась к нижней губе, догоревшая спичка обожгла пальцы. «Сейчас пристрелят!» - понял он, глядя как целый взвод «вэвэшников», путаясь в ремнях, суетливо срывает с плеч автоматы.
- Э… Эй-эй! Эй, мужики, вы чего?! Вы чего, мужики... - заорал из-за спины Миньки ротный.
Оценив ситуацию, капитан метровыми скачками помчался к своему бойцу, втиснулся между ним и «вэвэшниками».
- Мужики, вы чего?! Это ж свой, русский! Свой он! Просто он... - ротный запнулся на секунду, посмотрел на Миньку, затем развел руками, - просто он негр!
* * *
Отыскать в Серпухове младшего сержанта запаса Минина Траоре оказалось не так-то просто. Запутавшись в нагромождении улиц Лесных, которых в маленьком городе целых три, я окончательно потерял надежду встретиться с Минином.
Впрочем, чем глубже я погружался в «лесную чащобу», тем ощутимее прорисовывалась цель.
- Минин Траоре? А, это Минька, что ль? Конечно, знаем, - участливо отвечали на улицах прохожие. - Пройдите дальше, до перекрестка, а там вам подскажут. Его тут каждый знает.
Наконец-то нужный адрес. Большой кирпичный дом, возведенный лет десять назад, но так и зависший в стадии окончательной косметической доводки. Покосившийся деревянный забор, косая калитка, лопнувшее стекло в окне. В общем, обычный деревенский дом, как и все дома вокруг.
Вот только хозяин необычный. Черный, высокий - за два метра, длиннорукий. Большие глаза, приплюснутый нос, белые зубы, особенно ярко выделяющиеся на темном лице. И никакого акцента, даже немного странно слышать чисто русское произношение от чернокожего парня. Если бы в очереди за пивом Минин подошел к вам со спины и спросил: «Ну как, холодное?» - вы бы в жизни не подумали, что это сказал чернокожий. И обернувшись: «Ага, холодное», - недоуменно наткнулись бы взглядом на черные оливы глаз и кучерявую смоль волос.
Вообще-то Минин - москвич, детство провел в столице, где его родители и познакомились двадцать лет назад. Жизненные дороги украинской девушки Нади и парня из Гвинеи по фамилии Траоре пересеклись в Ветеринарной академии им. Скрябина.
Окончив академию, отец Минина уехал устраивать семейное гнездо к себе на родину, а мама с симпатичным чернокожим сынишкой осталась в Москве - ждали вызова в далекую Африку.
- Вот это мой отец, - говорит Минин и протягивает фотографию, где на фоне темного ковра сфотографирован белый пиджак. - Правда, папу здесь плохо видно...
Когда Минину исполнилось пять лет, отец забрал их к себе в Гвинею. Там Минин прожил два года. Там же пошел в школу. Постепенно научился говорить по-французски и уже ничем не выделялся среди местных мальчишек. Но потом в жизни родителей что-то не заладилось, они расстались. Мама вернулась с Минином в Россию.
Воспоминания о Гвинее у Минина остались довольно смутные. Африка запомнилась ему океаном и людьми. Океан был большой и синий, а люди - черные и вороватые.
- Совершенно нищая страна, - вспоминает Минин, - раздолбаи там все. А воруют так, что нам и не снилось. Представляешь, у нас даже прищепки с бельевой веревки сперли...
В Москву они уже не поехали, обосновались в Серпухове, где жила бабушка. С тех пор в подмосковном городе есть две достопримечательности - привокзальная автозаправка и Минька.
И началась у Миньки спокойная, тихая, провинциальная русская жизнь. Сюрпризов вроде Гвинеи судьба ему больше не подкидывала. Французский язык Минька благополучно забыл. Рос, как и все: хулиганил, покуривал на переменах и прогуливал уроки.
Звездой или, наоборот, изгоем Минин не стал. Пацанье не отвергло его, приняло в свою стаю и сделало равным среди равных. И вырос Минька в своей среде обычным русским парнем. В меру бесшабашным, в меру ленивым. С юморком. Как и все мужики в глубинке, не дурак выпить и подраться. Даже полученная в детстве кличка Хаммер не прижилась - для всех он стал своим в доску. Просто Минька. Просто русский негр.
- Обычный парень, как мы с вами, - говорят Минькины соседи. - Не хулиган, не алкоголик, хотя выпивает, конечно. Как поддаст, песни на остановке поет. Бабы мимо идут, крестятся...
Жил Минька легко, свободно, шагая по жизни одним днем и не задумываясь над ней. И когда получил повестку из военкомата, так же легко, с шутками («Есть ли родственники за границей?» - «Есть. В Африке. Целое племя...»), пошел в армию. Хотя служить в общем-то совсем не хотел.
В военкомате Минька вдруг оказался невероятно популярен. На «покупателей» из войск он действовал, как бык на красную тряпку, и каждый офицер расписывал перед ним прелести службы в том или ином роде войск, стараясь заманить «клубничку» в свою команду. Минька выбрал ВДВ.
Так закончилась его провинциальная жизнь и началась армия.
- Не знаю, меня никак не выделяли среди остальных, - рассказывает он. - Единственно, что кличку дали соответствующую - Майкл. Говорили, на Джексона похож. А так... И в челюсть от «дедов» наравне со всеми получал, и отжимался в туалете в противогазе. Но беспредела у нас не было. Самым тяжелым оказались физические нагрузки. После первой зарядки думал, что умру. А нас же еще в Чечню готовили, так что гоняли по полной программе.
Полк, в который Минька попал служить, квартировался в Ставрополе. Лето, жара. Днем в тени плюс тридцать. На стрельбище бегали в полной выкладке. После стрельб - рукопашная, тактика движения походным строем и прочие выматывающие душу занятия. В степи, под солнцем, в «бронике». Обратно - опять бегом.
В один из забегов Минька учудил - взял да и свалился в обморок. Тепловой удар. После этого случая сослуживцы еще долго смеялись над ним: «Не оправдал ты доверия, Майкл. Единственный негр на всю армию и тот фальшивый, жару не переносит».
Через год ребят из его призыва начали отправлять в Чечню. Набирали только добровольцев. Минька долго решал: ехать, не ехать? С одной стороны, эта война ему была совершенно не нужна. Свое отношение к ней он определил еще на «гражданке»: бредовая страна, бредовая война. Но с другой стороны... В Ставрополе ему оставалось служить еще год, в Чечне - вдвое меньше. Минус отпуск. Итого - пять месяцев против двенадцати. И он решил ехать.
Но, к его величайшему удивлению, в Чечню его не пустили. Цвет кожи, из-за которого десантный «покупатель» в военкомате принял его с распростертыми объятиями, на этот раз сыграл злую шутку. «Мало ли что, - говорили ему командиры. - Ведь ты же черный. Свои же и пристрелят».
- Зато чеченские снайперы не тронут, - возражал Минька. - И вообще, это дискриминация по расовому признаку. Я буду жаловаться в ООН! Почитайте Ремарка. У него самые классные разведчики - негры, нас ночью не видно.
Ремарк ли сыграл свою роль или же просто Майкл всех достал, но вскоре он в составе разведроты уже был в Ханкале. Так началась его война.
Воевал Минька, как и жил: легко, не задумываясь. От приказов не увиливал, но и на рожон не лез, памятуя, что инициатива наказуема. Сидение на блокпосту чередовалось с выездами, разведрейдами, засадами и опять блокпостом.
Черная кожа не помогала, и «чеховские» снайперы никак не хотели признавать его своим. Но Миньке везло, его русский ангел-хранитель, скооперировавшись с неведомыми гвинейскими духами, оберегал его.
Однажды, когда Минька в очередной раз трясся на броне, он увидел, что на правом берце у него опять развязался шнурок. Этот шнурок всегда развязывался. Минька наклонился завязать его. И остался жив. Пуля прошла у него над головой и скрылась в «зеленке». Единственная пуля, выпущенная снайпером, который из общей солдатской массы выбрал себе в жертву самого заметного - черного.
А в остальном черная кожа не мешала ему. Тот инцидент с «вэвэшниками» оказался единственным за всю войну - больше за араба его никто не принимал. Иногда только в шутку кто-нибудь из друзей напевал песню Агутина: «Просто так, прохожий, парень чернокожий». Минин не обижался. Да и те парни приходили потом извиняться, «магарычились». «Магарыч» Минька отдал ротному - спас он его тогда.
- Мне повезло, у меня были классные командиры, - говорит Минька. - Ротный наш, Герой России капитан Миненков, или капитан Яцков, бравший аэропорт в Приштине. Они нас многому научили.
За пять месяцев своей войны Минька дважды был представлен на «Отвагу», но медали так и не дошли, затерялись где-то по дороге.
* * *
Дембельнулся Минька девятого января. Приехал в Серпухов и опять погрузился в тихий провинциальный омут.
Мы сидим с ним в скверике, пьем пиво. Минька рассказывает за жизнь.
- Ко мне часто журналисты приезжают, - говорит он. - Пишут потом, что кричу во сне. Чепуха. За полгода Чечня мне ни разу и не приснилась. Да и не думаю я о ней. Чеченский синдром меня вообще не мучает.
Легкости своей и веселого отношения к жизни он не утратил даже на войне.
- Скажи, Минин, а что означает твое имя? - спрашиваю его.
- У нас, «американцев», имена ни хрена не значат, - смеется Минька.
Да, похоже, и правда его Чечня осталась в прошлом. Хотя... За полгода гражданской жизни на работу Минька так и не устроился. Проживает деньги, заработанные на войне. Собирается пойти работать в охрану, но без большого желания - неинтересно.
- Меня вот что беспокоит, - говорит Минька, разглядывая мир сквозь зеленое стекло бутылки. - Пьем мы тут много. Не только я, все. А что еще делать? Скучно...
И что-то прорывается из глубины его черных глаз, какая-то необъяснимая тоска. Может, несмотря на все уверения, это все-таки Чечня засела в душе и глядит оттуда волком, знающим, почем фунт лиха. Может, это его будущее, которое могло бы быть другим, но получилось таким, какое есть. А может, светится из его глаз Атлантический океан - огромный и синий, каким он видел его в Гвинее, когда еще был жив отец, а сам Минин бегал голышом и разговаривал по-французски.
P.S. Перед отъездом мы зашли к Минину домой отобрать фотографии для материала. И когда мы уже прощались, пожимая руки, дверь в комнату открылась и на пороге оказался... еще один Минька, только помоложе. Я захлопал глазами. А Минька усмехнулся: «Это брательник мой, Лоран».
Лорану сейчас шестнадцать. Через два года - в армию. Как и старший брат, желанием служить он не горит, но и «косить» тоже не собирается. И если надо будет ехать в Чечню, то поедет. Вот только повезет ли ему так, как брату?[/I]
Взято здесь http://finamauto.ru/news/article01663/default.asp
21.07.05 10:39
В Чечне негр Минька мочил боевиков по-черному. Его могли убить чеченские боевики, могли сгоряча всадить автоматную очередь свои - младший сержант 247-го полка Воздушно-десантных войск Минин Траоре был единственным чернокожим солдатом в группировке федеральных сил в Чечне.
- Пойдем, Майкл, покурим, воздухом подышим, - капитан Миненков легонько толкнул Миньку локтем в бок и, поднявшись по ступенькам блиндажа, откинул закрывавший вход брезент. В блиндаж ворвались солнечные лучи, в них, как в водопаде, закружились пылинки, заиграли на солнце. Неподалеку, по ту сторону трассы, засверкал оцинкованными крышами Новогрозненский.
Ротный пригнул голову и вышел в раннее, но уже жаркое и пыльное чеченское утро.
- Пойдем... Только шнурки завяжу, - Минька слез с нар и потянулся к своим берцам, завозился со шнурками. Надев ботинки, он одним взмахом длинных ног перемахнул через ступеньки и выбрался наружу.
После полумрака блиндажа глазам стало больно от резанувшего по зрачкам солнца. Прищурившись, Минька поискал глазами ротного. Миненков стоял возле кустов метрах в десяти от дороги, курил, посвистывая. Майкл достал сигарету и, пряча от ветра огонек в ладонях, повернулся спиной к кустам, прикуривая.
На дороге, скрипнув тормозами, остановился «вэвэшный» БТР. Сидевшие на броне пропыленные солдаты рассеянным, ни на чем не останавливающимся взглядом блуждали по блокпосту, блиндажу, кустам, будто до черноты загорелому Миньке... Черт! Фигура парня в российском камуфляже неожиданно выпала из привычной картинки своих. Кто это? Один за одним взгляды «вэвэшников» стали останавливаться на Миньке, будто на мишени. Первым «прозрел» конопатый сержант.
- О-о-о! - медленно протянул он и, словно боясь спугнуть Миньку, потянулся к автомату, не отводя от него глаз, сразу ставших жесткими и холодными. Миньку охватило нехорошее предчувствие, по спине побежали мурашки.
Тут же на броне началось движение, послышались голоса:
- Смотри, «чех»...
- Араб!
- Наемник, сука!
Минька замер. Сигарета приклеилась к нижней губе, догоревшая спичка обожгла пальцы. «Сейчас пристрелят!» - понял он, глядя как целый взвод «вэвэшников», путаясь в ремнях, суетливо срывает с плеч автоматы.
- Э… Эй-эй! Эй, мужики, вы чего?! Вы чего, мужики... - заорал из-за спины Миньки ротный.
Оценив ситуацию, капитан метровыми скачками помчался к своему бойцу, втиснулся между ним и «вэвэшниками».
- Мужики, вы чего?! Это ж свой, русский! Свой он! Просто он... - ротный запнулся на секунду, посмотрел на Миньку, затем развел руками, - просто он негр!
* * *
Отыскать в Серпухове младшего сержанта запаса Минина Траоре оказалось не так-то просто. Запутавшись в нагромождении улиц Лесных, которых в маленьком городе целых три, я окончательно потерял надежду встретиться с Минином.
Впрочем, чем глубже я погружался в «лесную чащобу», тем ощутимее прорисовывалась цель.
- Минин Траоре? А, это Минька, что ль? Конечно, знаем, - участливо отвечали на улицах прохожие. - Пройдите дальше, до перекрестка, а там вам подскажут. Его тут каждый знает.
Наконец-то нужный адрес. Большой кирпичный дом, возведенный лет десять назад, но так и зависший в стадии окончательной косметической доводки. Покосившийся деревянный забор, косая калитка, лопнувшее стекло в окне. В общем, обычный деревенский дом, как и все дома вокруг.
Вот только хозяин необычный. Черный, высокий - за два метра, длиннорукий. Большие глаза, приплюснутый нос, белые зубы, особенно ярко выделяющиеся на темном лице. И никакого акцента, даже немного странно слышать чисто русское произношение от чернокожего парня. Если бы в очереди за пивом Минин подошел к вам со спины и спросил: «Ну как, холодное?» - вы бы в жизни не подумали, что это сказал чернокожий. И обернувшись: «Ага, холодное», - недоуменно наткнулись бы взглядом на черные оливы глаз и кучерявую смоль волос.
Вообще-то Минин - москвич, детство провел в столице, где его родители и познакомились двадцать лет назад. Жизненные дороги украинской девушки Нади и парня из Гвинеи по фамилии Траоре пересеклись в Ветеринарной академии им. Скрябина.
Окончив академию, отец Минина уехал устраивать семейное гнездо к себе на родину, а мама с симпатичным чернокожим сынишкой осталась в Москве - ждали вызова в далекую Африку.
- Вот это мой отец, - говорит Минин и протягивает фотографию, где на фоне темного ковра сфотографирован белый пиджак. - Правда, папу здесь плохо видно...
Когда Минину исполнилось пять лет, отец забрал их к себе в Гвинею. Там Минин прожил два года. Там же пошел в школу. Постепенно научился говорить по-французски и уже ничем не выделялся среди местных мальчишек. Но потом в жизни родителей что-то не заладилось, они расстались. Мама вернулась с Минином в Россию.
Воспоминания о Гвинее у Минина остались довольно смутные. Африка запомнилась ему океаном и людьми. Океан был большой и синий, а люди - черные и вороватые.
- Совершенно нищая страна, - вспоминает Минин, - раздолбаи там все. А воруют так, что нам и не снилось. Представляешь, у нас даже прищепки с бельевой веревки сперли...
В Москву они уже не поехали, обосновались в Серпухове, где жила бабушка. С тех пор в подмосковном городе есть две достопримечательности - привокзальная автозаправка и Минька.
И началась у Миньки спокойная, тихая, провинциальная русская жизнь. Сюрпризов вроде Гвинеи судьба ему больше не подкидывала. Французский язык Минька благополучно забыл. Рос, как и все: хулиганил, покуривал на переменах и прогуливал уроки.
Звездой или, наоборот, изгоем Минин не стал. Пацанье не отвергло его, приняло в свою стаю и сделало равным среди равных. И вырос Минька в своей среде обычным русским парнем. В меру бесшабашным, в меру ленивым. С юморком. Как и все мужики в глубинке, не дурак выпить и подраться. Даже полученная в детстве кличка Хаммер не прижилась - для всех он стал своим в доску. Просто Минька. Просто русский негр.
- Обычный парень, как мы с вами, - говорят Минькины соседи. - Не хулиган, не алкоголик, хотя выпивает, конечно. Как поддаст, песни на остановке поет. Бабы мимо идут, крестятся...
Жил Минька легко, свободно, шагая по жизни одним днем и не задумываясь над ней. И когда получил повестку из военкомата, так же легко, с шутками («Есть ли родственники за границей?» - «Есть. В Африке. Целое племя...»), пошел в армию. Хотя служить в общем-то совсем не хотел.
В военкомате Минька вдруг оказался невероятно популярен. На «покупателей» из войск он действовал, как бык на красную тряпку, и каждый офицер расписывал перед ним прелести службы в том или ином роде войск, стараясь заманить «клубничку» в свою команду. Минька выбрал ВДВ.
Так закончилась его провинциальная жизнь и началась армия.
- Не знаю, меня никак не выделяли среди остальных, - рассказывает он. - Единственно, что кличку дали соответствующую - Майкл. Говорили, на Джексона похож. А так... И в челюсть от «дедов» наравне со всеми получал, и отжимался в туалете в противогазе. Но беспредела у нас не было. Самым тяжелым оказались физические нагрузки. После первой зарядки думал, что умру. А нас же еще в Чечню готовили, так что гоняли по полной программе.
Полк, в который Минька попал служить, квартировался в Ставрополе. Лето, жара. Днем в тени плюс тридцать. На стрельбище бегали в полной выкладке. После стрельб - рукопашная, тактика движения походным строем и прочие выматывающие душу занятия. В степи, под солнцем, в «бронике». Обратно - опять бегом.
В один из забегов Минька учудил - взял да и свалился в обморок. Тепловой удар. После этого случая сослуживцы еще долго смеялись над ним: «Не оправдал ты доверия, Майкл. Единственный негр на всю армию и тот фальшивый, жару не переносит».
Через год ребят из его призыва начали отправлять в Чечню. Набирали только добровольцев. Минька долго решал: ехать, не ехать? С одной стороны, эта война ему была совершенно не нужна. Свое отношение к ней он определил еще на «гражданке»: бредовая страна, бредовая война. Но с другой стороны... В Ставрополе ему оставалось служить еще год, в Чечне - вдвое меньше. Минус отпуск. Итого - пять месяцев против двенадцати. И он решил ехать.
Но, к его величайшему удивлению, в Чечню его не пустили. Цвет кожи, из-за которого десантный «покупатель» в военкомате принял его с распростертыми объятиями, на этот раз сыграл злую шутку. «Мало ли что, - говорили ему командиры. - Ведь ты же черный. Свои же и пристрелят».
- Зато чеченские снайперы не тронут, - возражал Минька. - И вообще, это дискриминация по расовому признаку. Я буду жаловаться в ООН! Почитайте Ремарка. У него самые классные разведчики - негры, нас ночью не видно.
Ремарк ли сыграл свою роль или же просто Майкл всех достал, но вскоре он в составе разведроты уже был в Ханкале. Так началась его война.
Воевал Минька, как и жил: легко, не задумываясь. От приказов не увиливал, но и на рожон не лез, памятуя, что инициатива наказуема. Сидение на блокпосту чередовалось с выездами, разведрейдами, засадами и опять блокпостом.
Черная кожа не помогала, и «чеховские» снайперы никак не хотели признавать его своим. Но Миньке везло, его русский ангел-хранитель, скооперировавшись с неведомыми гвинейскими духами, оберегал его.
Однажды, когда Минька в очередной раз трясся на броне, он увидел, что на правом берце у него опять развязался шнурок. Этот шнурок всегда развязывался. Минька наклонился завязать его. И остался жив. Пуля прошла у него над головой и скрылась в «зеленке». Единственная пуля, выпущенная снайпером, который из общей солдатской массы выбрал себе в жертву самого заметного - черного.
А в остальном черная кожа не мешала ему. Тот инцидент с «вэвэшниками» оказался единственным за всю войну - больше за араба его никто не принимал. Иногда только в шутку кто-нибудь из друзей напевал песню Агутина: «Просто так, прохожий, парень чернокожий». Минин не обижался. Да и те парни приходили потом извиняться, «магарычились». «Магарыч» Минька отдал ротному - спас он его тогда.
- Мне повезло, у меня были классные командиры, - говорит Минька. - Ротный наш, Герой России капитан Миненков, или капитан Яцков, бравший аэропорт в Приштине. Они нас многому научили.
За пять месяцев своей войны Минька дважды был представлен на «Отвагу», но медали так и не дошли, затерялись где-то по дороге.
* * *
Дембельнулся Минька девятого января. Приехал в Серпухов и опять погрузился в тихий провинциальный омут.
Мы сидим с ним в скверике, пьем пиво. Минька рассказывает за жизнь.
- Ко мне часто журналисты приезжают, - говорит он. - Пишут потом, что кричу во сне. Чепуха. За полгода Чечня мне ни разу и не приснилась. Да и не думаю я о ней. Чеченский синдром меня вообще не мучает.
Легкости своей и веселого отношения к жизни он не утратил даже на войне.
- Скажи, Минин, а что означает твое имя? - спрашиваю его.
- У нас, «американцев», имена ни хрена не значат, - смеется Минька.
Да, похоже, и правда его Чечня осталась в прошлом. Хотя... За полгода гражданской жизни на работу Минька так и не устроился. Проживает деньги, заработанные на войне. Собирается пойти работать в охрану, но без большого желания - неинтересно.
- Меня вот что беспокоит, - говорит Минька, разглядывая мир сквозь зеленое стекло бутылки. - Пьем мы тут много. Не только я, все. А что еще делать? Скучно...
И что-то прорывается из глубины его черных глаз, какая-то необъяснимая тоска. Может, несмотря на все уверения, это все-таки Чечня засела в душе и глядит оттуда волком, знающим, почем фунт лиха. Может, это его будущее, которое могло бы быть другим, но получилось таким, какое есть. А может, светится из его глаз Атлантический океан - огромный и синий, каким он видел его в Гвинее, когда еще был жив отец, а сам Минин бегал голышом и разговаривал по-французски.
P.S. Перед отъездом мы зашли к Минину домой отобрать фотографии для материала. И когда мы уже прощались, пожимая руки, дверь в комнату открылась и на пороге оказался... еще один Минька, только помоложе. Я захлопал глазами. А Минька усмехнулся: «Это брательник мой, Лоран».
Лорану сейчас шестнадцать. Через два года - в армию. Как и старший брат, желанием служить он не горит, но и «косить» тоже не собирается. И если надо будет ехать в Чечню, то поедет. Вот только повезет ли ему так, как брату?[/I]
Взято здесь http://finamauto.ru/news/article01663/default.asp