Интересно вот, какие неожиданные сюрпризы может преподнести жизнь. Я вот например, через шесть лет после дембеля чуть не оказался по разные стороны баррикады с Псковской дивизией ВДВ, более того, мог принять участие в боевых действиях против её сводного батальона.
Дело было 21 августа 1991 г., во время “обороны” Ленсовета. Часов в 7 вечера по ленинградскому телевидению к горожанам обратился Собчак, призвав их приехать на площадь перед Мариинским дворцом, в котором находился Ленсовет, и принять участие в его защите от войск путчистов-гэкачепистов. Он сказал, что стало известно о готовящемся штурме в Москве – Белого дома, а в Ленинграде, соответственно, Ленсовета и даже с трагическим видом сообщил, что получен приказ его, Собчака, в плен не брать... Для осуществления этой задачи из Пскова выдвинулся сводный батальон дивизии ВДВ. И вот я задумался, в те времена быть нейтральным считалось неприличным, нужно было занять какую-нибудь позицию. Демократические реформы Горбачёва лишили меня возможности работать по специальности, т.к. она была связана с оборонной прмышленностью, которую Михайло Сергеевич благополучно загубил...Но я нашёл себя в другой сфере и жил, вобщем-то, неплохо. К тому же мне нравилось, что больше не загоняют на всякие собрания, да и вообще, не грузят идеологией (хотя в детском саду, который посещал мой сын, года до 93 висела “Памятка родителям”, в которой третьим пунктом, после напоминания о соблюдении ребёнком правил общей гигиены, стояла необходимость “прививать ребёнку любовь к В.И. Ленину”). Ещё мне нравилось, что стал свободен доступ к любой информации, возможность купить любую книгу и т.д. Вобщем, я встал под знамёна Собчака и засобирался на площадь. Сын был на даче с дедушкой-бабушкой, и жена от скуки увязалась за мной...
Вообще, время было интересное, действительно, ощущалось какое-то гражданское единение, даже гаишники были доброжелательны и никого не останавливали, а количество преступлений в эти дни значительно снизилось.
Вобщем, приехали мы к Мариинскому Дворцу, припарковались в близлежащем переулке и вышли на площадь. Там мне сразу что-то не понравилось, бросалась в глаза очень высокая концентрация деклассированных элементов, всяких юродиивых и просто откровенных психов, похоже было на маскарад в сумасшедшем доме...Во-первых, поражало огромное количество разного рода старушек, преобладали почему-то явно зловещего вида, они грозили кому-то неизвестному своими палками, а беззубые рты их прошамкивали какие-то проклятья и кликушества, даже не понимаю, откуда они взялись в таком количестве. Но были и другие бабульки, весёлые, явно под хмельком, некоторые с баянами, репертуар их был очень разнообразен: от “Варяга” до “Революции” Шевчука, многие танцевали, ухая, и махая платочками, а одна так вообще, душевно и темпераментно исполняла песню “Где я?” популярной в то время женской группы “Мираж”, её мощный голосина с белорусским акцентом доминировал над всей площадью: “Где уяяяяяя сеуооодня? тра-ля-ля-ля-ля...”, при этом она выказывала очень приличное владение инструментом, наверняка раньше работала массовиком-затейником....
Много было всяких разбитных девиц, своей аполитичной внешностью явно понижающих градус происходящего (всё-таки, как никак, не хухры-мухры, а ОБОРОНА ЛЕНСОВЕТА!)
Ну и казаки, конечно, как же без них. Все были полными Георгиевскими Кавалерами, а званием не ниже есаула. Вели себя чинно, пристойно, ногайками не размахивали, в разговоре употребляли обороты: “Честь имею!” “Служу Отчизне!”, держались особняком, любопытных зевак отпугивали возгласами: “Осади назад!”, хотя речь у них была по-ленинградски правильная, без какого-либо южного колорита, видимо, какие-то Невские казаки...
Ещё помню молодого парнишку в гимнастёрке времён ВОВ и противогазом на плече, с повадками комсомольского вожака, который отрабатывал команды “Стройся!” и “Разойдись!” с группой таких же аккуратненьких комсомольчиков, но без явно выраженной вожаковской харизмы. У вожака выражение лица было по-детски серьёзным, как при фотографировании на первый в жизни паспорт, а бойцы его старательно и с явным удовольствием выполняли команды, всем своим видом давая понять, что и в бою не подведут...
Ещё были кришнаиты со своими музыкальными инструментами, батюшки православные в рясах, какие-то пижоны неопределённого пола, личности в золотых цепях с бритыми затылками, таджики в тюбетейках, короче, настоящий Ноев Ковчег.
Несколько длинноволосых долговязых худющих парней в холщовой одежде, с кожаными ремешками на лбах и неопрятной порослью на лицах, в татуировках, изображающих древнеславянскую символику, заявляющие, что они “Дети Солнца”, предлагали всем желающим освоить краткий курс славянского рукпашного боя. Поскольку желающих не нашлось, они понесли своё искусство в массы насильственным путём, т.е. отловили в толпе какого-то опущенного вида мужичонку, который, похоже, вообще не понимал где он и зачем, и стали обучать его, безбожно валяя по асфальту и пресекая всякие попытки мужичонки вырваться и сбежать, а движения у них были плавные, красивые, явно хореографически отработанные...
И другого сброда было полно, короче, Вавилон, да и только...
Когда стемнело, народ начал кучковаться вокруг владельцев радиоприёмников, которые были настроены на “Эхо Москвы”, а оно передовало жуткие вещи, говорили, что в Москве начался штурм, есть первые убитые, а по улицам разъезжает бронетранспортёр с намотанными на гусеницами кишками. И тут на балкон Мариинского Дворца вышел зам. Собчака Беляев (кстати, сам Собчак, призвавший горожан на площадь, ни разу не вышел к людям, может его там и небыло вовсе). Беляев сказал, что колонна десантников-псковичей подошла к Гатчине (30 км от города), поэтому он просит всех ОФИЦЕРОВ и ДЕСАНТНИКОВ собраться у правого крыла здания. Очень меня умилило это трогательное отношение к десантникам со стороны отцов города, ещё две недели назад, 2 августа, они, силами ментуры, азартно отлавливали нашего брата по городским фонтанам, а сегодня вот доверили защиту их драгоценных жизней. Вобщем, самые решительные офицеры и десантники потянулись к месту сбора, видимо там им собирались выдать оружие, а я понял, что пора отправлять жену домой, да и свою роль в этом действе никак не мог сформулировать, уж очень не хотелось воевать с псковскими десантниками. И тут моя жена признесла следующую фразу: “А в нас стрелять ведь не будут, ты же тоже в десанте служил?” Это двадцатидвухлетняя женщина, у которой за плечами два курса медицинского института и четырёхлетний ребёнок. Я понял, что это место просто проклято, над ним стоит какая-то дьявольская воронка, которая лишает разума всех попавших в зону её действия, надо срочно бежать отсюда...
Пошёл искать свою машину, она оказалась развёрнутой поперёк переулка и заваленной строительными лесами. Когда я начал высвобождать её из-под лесов, меня в буквальном смысле попыталась арестовать троица организованных революционных хмырей, один из которых, хмурый тип с печатью суровости момента на лице представился: “старший баррикадного пикета такой-то” и предложил мне объяснить, что я тут делаю, при этом остальные хмыри окружили меня, смотрели недобрыми взглядами, явно было видно, что они принимают меня за вражеского диверсанта, пытающегося под покровом темноты расчистить путь на площадь для войск хунты, один даже, кажется, сказал что-то типа: “Да что с ним разговаривать, завести в подворотню и шлёпнуть...!” Я уже итак был на взводе от дикости происходящего, поэтому переварить новые впечатления мне уже было не по силам, я в грубой форме послал “старшего пикета” и продолжил разбирать завал. И тогда, по команде, два хмыря рангом пониже, но очень исполнительные, кинулись вязать меня, началась возня на неустойчивом завале, резкое движение сделать не получалось, а они вцепились в меня, как псы, вобщем, так и упали все втроём, я довольно сильно распорол себе икроножную мышцу о какой-то штырь, а с хмырями было и того хуже: один, похоже, вывихнул стопу, пытался встать, но не мог опереться на ногу, а другой провалился между железных конструкций, похоже, сильно ударился рёбрами, так и висел, зацепившись, как рыба хватая ртом воздух, злобно-административный кураж на его лице сменился страдальческой гримасой, обращённой почему-то ко мне, а его полный наивного удивления взгляд напоминал выражение лица ребёнка, схватившего руками пчелу. А у меня штанина была порвана, сильно текла кровь, я сел, разорвал рубашку, наложил жгут, перевязал рану и поднял ногу вверх, чтобы остановить кровотечение. “Старший”, не готовый к такому повороту событий, растерянно оглядывал поле боя, победа его была явно “Пиррова”, он лишился всего своего воинства, а лично арестовывать меня в его планы не входило, вот он и пребывал в замешательстве. Я сказал, чтобы он лез вытаскивать своего застрявшего идиота, и “старшой”, обрадованный, что не надо самому принимать решение, с энтузиазмом полез оказывать помощь своему починённому, а я, поняв, что этот завал мне всё-равно не разобрать, вышел обратно на площадь, там на меня набросилась какая-то застоявшаяся без реального дела сестра милосердия и, довольно грубо толкаясь, промыла мне рану и наложила чистую повязку по всем правилам...спасибо ей, хотя я её, явно, не удовлетворил, ей очень не хотелось отпускать меня, тогда я сказал, что в переулке на баррикаде есть пострадавшие, нуждающиеся в её помощи и она, обуреваемая желанием лечить, умчалась спасать моих обидчиков, а я забрал жену, выбрался к Неве, дождался, когда сведут мосты, поймал такси и уехал домой. На следующий день, когда я опять приехал, баррикада была уже разобрана, я поменял порванное колесо и уехал. С тех пор я не переношу больших скоплений людей, а когда несколько человек разом начинают что-то выкрикивать, меня охватывает ужас.
Да, так в чём вопрос-то. Может, кто был в том сводном батальоне, который двигался на Питер? Или кто-то что-то знает, что за колонна была, где она остановилась, были ли боеприпасы, что говорили личному составу?
Дело было 21 августа 1991 г., во время “обороны” Ленсовета. Часов в 7 вечера по ленинградскому телевидению к горожанам обратился Собчак, призвав их приехать на площадь перед Мариинским дворцом, в котором находился Ленсовет, и принять участие в его защите от войск путчистов-гэкачепистов. Он сказал, что стало известно о готовящемся штурме в Москве – Белого дома, а в Ленинграде, соответственно, Ленсовета и даже с трагическим видом сообщил, что получен приказ его, Собчака, в плен не брать... Для осуществления этой задачи из Пскова выдвинулся сводный батальон дивизии ВДВ. И вот я задумался, в те времена быть нейтральным считалось неприличным, нужно было занять какую-нибудь позицию. Демократические реформы Горбачёва лишили меня возможности работать по специальности, т.к. она была связана с оборонной прмышленностью, которую Михайло Сергеевич благополучно загубил...Но я нашёл себя в другой сфере и жил, вобщем-то, неплохо. К тому же мне нравилось, что больше не загоняют на всякие собрания, да и вообще, не грузят идеологией (хотя в детском саду, который посещал мой сын, года до 93 висела “Памятка родителям”, в которой третьим пунктом, после напоминания о соблюдении ребёнком правил общей гигиены, стояла необходимость “прививать ребёнку любовь к В.И. Ленину”). Ещё мне нравилось, что стал свободен доступ к любой информации, возможность купить любую книгу и т.д. Вобщем, я встал под знамёна Собчака и засобирался на площадь. Сын был на даче с дедушкой-бабушкой, и жена от скуки увязалась за мной...
Вообще, время было интересное, действительно, ощущалось какое-то гражданское единение, даже гаишники были доброжелательны и никого не останавливали, а количество преступлений в эти дни значительно снизилось.
Вобщем, приехали мы к Мариинскому Дворцу, припарковались в близлежащем переулке и вышли на площадь. Там мне сразу что-то не понравилось, бросалась в глаза очень высокая концентрация деклассированных элементов, всяких юродиивых и просто откровенных психов, похоже было на маскарад в сумасшедшем доме...Во-первых, поражало огромное количество разного рода старушек, преобладали почему-то явно зловещего вида, они грозили кому-то неизвестному своими палками, а беззубые рты их прошамкивали какие-то проклятья и кликушества, даже не понимаю, откуда они взялись в таком количестве. Но были и другие бабульки, весёлые, явно под хмельком, некоторые с баянами, репертуар их был очень разнообразен: от “Варяга” до “Революции” Шевчука, многие танцевали, ухая, и махая платочками, а одна так вообще, душевно и темпераментно исполняла песню “Где я?” популярной в то время женской группы “Мираж”, её мощный голосина с белорусским акцентом доминировал над всей площадью: “Где уяяяяяя сеуооодня? тра-ля-ля-ля-ля...”, при этом она выказывала очень приличное владение инструментом, наверняка раньше работала массовиком-затейником....
Много было всяких разбитных девиц, своей аполитичной внешностью явно понижающих градус происходящего (всё-таки, как никак, не хухры-мухры, а ОБОРОНА ЛЕНСОВЕТА!)
Ну и казаки, конечно, как же без них. Все были полными Георгиевскими Кавалерами, а званием не ниже есаула. Вели себя чинно, пристойно, ногайками не размахивали, в разговоре употребляли обороты: “Честь имею!” “Служу Отчизне!”, держались особняком, любопытных зевак отпугивали возгласами: “Осади назад!”, хотя речь у них была по-ленинградски правильная, без какого-либо южного колорита, видимо, какие-то Невские казаки...
Ещё помню молодого парнишку в гимнастёрке времён ВОВ и противогазом на плече, с повадками комсомольского вожака, который отрабатывал команды “Стройся!” и “Разойдись!” с группой таких же аккуратненьких комсомольчиков, но без явно выраженной вожаковской харизмы. У вожака выражение лица было по-детски серьёзным, как при фотографировании на первый в жизни паспорт, а бойцы его старательно и с явным удовольствием выполняли команды, всем своим видом давая понять, что и в бою не подведут...
Ещё были кришнаиты со своими музыкальными инструментами, батюшки православные в рясах, какие-то пижоны неопределённого пола, личности в золотых цепях с бритыми затылками, таджики в тюбетейках, короче, настоящий Ноев Ковчег.
Несколько длинноволосых долговязых худющих парней в холщовой одежде, с кожаными ремешками на лбах и неопрятной порослью на лицах, в татуировках, изображающих древнеславянскую символику, заявляющие, что они “Дети Солнца”, предлагали всем желающим освоить краткий курс славянского рукпашного боя. Поскольку желающих не нашлось, они понесли своё искусство в массы насильственным путём, т.е. отловили в толпе какого-то опущенного вида мужичонку, который, похоже, вообще не понимал где он и зачем, и стали обучать его, безбожно валяя по асфальту и пресекая всякие попытки мужичонки вырваться и сбежать, а движения у них были плавные, красивые, явно хореографически отработанные...
И другого сброда было полно, короче, Вавилон, да и только...
Когда стемнело, народ начал кучковаться вокруг владельцев радиоприёмников, которые были настроены на “Эхо Москвы”, а оно передовало жуткие вещи, говорили, что в Москве начался штурм, есть первые убитые, а по улицам разъезжает бронетранспортёр с намотанными на гусеницами кишками. И тут на балкон Мариинского Дворца вышел зам. Собчака Беляев (кстати, сам Собчак, призвавший горожан на площадь, ни разу не вышел к людям, может его там и небыло вовсе). Беляев сказал, что колонна десантников-псковичей подошла к Гатчине (30 км от города), поэтому он просит всех ОФИЦЕРОВ и ДЕСАНТНИКОВ собраться у правого крыла здания. Очень меня умилило это трогательное отношение к десантникам со стороны отцов города, ещё две недели назад, 2 августа, они, силами ментуры, азартно отлавливали нашего брата по городским фонтанам, а сегодня вот доверили защиту их драгоценных жизней. Вобщем, самые решительные офицеры и десантники потянулись к месту сбора, видимо там им собирались выдать оружие, а я понял, что пора отправлять жену домой, да и свою роль в этом действе никак не мог сформулировать, уж очень не хотелось воевать с псковскими десантниками. И тут моя жена признесла следующую фразу: “А в нас стрелять ведь не будут, ты же тоже в десанте служил?” Это двадцатидвухлетняя женщина, у которой за плечами два курса медицинского института и четырёхлетний ребёнок. Я понял, что это место просто проклято, над ним стоит какая-то дьявольская воронка, которая лишает разума всех попавших в зону её действия, надо срочно бежать отсюда...
Пошёл искать свою машину, она оказалась развёрнутой поперёк переулка и заваленной строительными лесами. Когда я начал высвобождать её из-под лесов, меня в буквальном смысле попыталась арестовать троица организованных революционных хмырей, один из которых, хмурый тип с печатью суровости момента на лице представился: “старший баррикадного пикета такой-то” и предложил мне объяснить, что я тут делаю, при этом остальные хмыри окружили меня, смотрели недобрыми взглядами, явно было видно, что они принимают меня за вражеского диверсанта, пытающегося под покровом темноты расчистить путь на площадь для войск хунты, один даже, кажется, сказал что-то типа: “Да что с ним разговаривать, завести в подворотню и шлёпнуть...!” Я уже итак был на взводе от дикости происходящего, поэтому переварить новые впечатления мне уже было не по силам, я в грубой форме послал “старшего пикета” и продолжил разбирать завал. И тогда, по команде, два хмыря рангом пониже, но очень исполнительные, кинулись вязать меня, началась возня на неустойчивом завале, резкое движение сделать не получалось, а они вцепились в меня, как псы, вобщем, так и упали все втроём, я довольно сильно распорол себе икроножную мышцу о какой-то штырь, а с хмырями было и того хуже: один, похоже, вывихнул стопу, пытался встать, но не мог опереться на ногу, а другой провалился между железных конструкций, похоже, сильно ударился рёбрами, так и висел, зацепившись, как рыба хватая ртом воздух, злобно-административный кураж на его лице сменился страдальческой гримасой, обращённой почему-то ко мне, а его полный наивного удивления взгляд напоминал выражение лица ребёнка, схватившего руками пчелу. А у меня штанина была порвана, сильно текла кровь, я сел, разорвал рубашку, наложил жгут, перевязал рану и поднял ногу вверх, чтобы остановить кровотечение. “Старший”, не готовый к такому повороту событий, растерянно оглядывал поле боя, победа его была явно “Пиррова”, он лишился всего своего воинства, а лично арестовывать меня в его планы не входило, вот он и пребывал в замешательстве. Я сказал, чтобы он лез вытаскивать своего застрявшего идиота, и “старшой”, обрадованный, что не надо самому принимать решение, с энтузиазмом полез оказывать помощь своему починённому, а я, поняв, что этот завал мне всё-равно не разобрать, вышел обратно на площадь, там на меня набросилась какая-то застоявшаяся без реального дела сестра милосердия и, довольно грубо толкаясь, промыла мне рану и наложила чистую повязку по всем правилам...спасибо ей, хотя я её, явно, не удовлетворил, ей очень не хотелось отпускать меня, тогда я сказал, что в переулке на баррикаде есть пострадавшие, нуждающиеся в её помощи и она, обуреваемая желанием лечить, умчалась спасать моих обидчиков, а я забрал жену, выбрался к Неве, дождался, когда сведут мосты, поймал такси и уехал домой. На следующий день, когда я опять приехал, баррикада была уже разобрана, я поменял порванное колесо и уехал. С тех пор я не переношу больших скоплений людей, а когда несколько человек разом начинают что-то выкрикивать, меня охватывает ужас.
Да, так в чём вопрос-то. Может, кто был в том сводном батальоне, который двигался на Питер? Или кто-то что-то знает, что за колонна была, где она остановилась, были ли боеприпасы, что говорили личному составу?
